Густав Гилберт - Нюрнбергский дневник
Шпеер сообщил о том, как осуществлял руководство германской военной промышленностью, как в период с 1942 по 1944 год сумел увеличить ее производительность, что в ней было задействовано около 14 миллионов рабочих. Шпеер признал, что определенный процент из них составляли военнопленные, однако, по его словам, здесь не во всех случаях речь может идти о нарушении Женевской конвенции. Также он признал, что часть рабочей силы составляли иностранцы, хотя у него с Заукелем нередко возникали трения по вопросу их использования и занятости. Шпеер не сомневался, что внутренние резервы рабочей силы Германии были далеко не исчерпаны, с другой стороны, он считал далеко не обязательным доставку в Германию работников из оккупированных территорий, полагая, что они вполне могут выполнять те же функции и у себя на родине. Кроме того, Шпеер признал, что в качестве рабочей силы использовались и узники концентрационных лагерей, однако они составляли всего 1 % от общего числа рабочих военной промышленности.
Обеденный перерыв. За обедом, как доложила мне охрана, Кейтель высказал Заукелю, Франку и Зейсс-Инкварту следующую мысль: если бы только кто-нибудь набрался мужества и еще в 1943 году заявил Гитлеру о том, что война проиграна, очень многое можно было предотвратить. Шпеер был единственным, кто имел такую возможность, потому что он один знал размеры нехватки танков, самолетов и боеприпасов, без которых никакая победа невозможна.
Заукель злился на Шпеера за то, что тот выставил его в столь неприглядном свете при обсуждении вопроса об использовании принудительного труда, не скрывая раздражения, Заукель сетовал на то, что, мол, Гитлер со Шпеером только и знали, что рассылать приказы да распоряжения, единственной целью которых было выжать побольше ресурсов рабочей силы для военной индустрии из вермахта, из оккупированных территорий. И Заукель, и Кейтель склонны были возложить всю полноту ответственности именно на Шпеера.
Утреннее заседание.
Шпеер заявил о готовности взять на себя свою долю ответственности, «тем более что сам глава предпочел вообще уйти от нее».
(Услышав это заявление Шпеера, сидевшие на скамье подсудимых Розенберг и Геринг переглянулись, будто говоря друг другу: «Ну вот, сейчас начнется!»)
Война, начиная с 1943 года, могла считаться проигранной в стратегическом отношении, заявил Шпеер, но самое позднее в январе 1945 года, располагая статистическими данными о военной промышленности, он пришел к заключению, что положение Германии безнадежно. Однако Гитлер, невзирая ни на что, приказывал стоять до конца, а при отступлении из оккупированных территорий уничтожать промышленные объекты.
В большинстве случаев Шпееру удавалось саботировать исполнение данного распоряжения.
Ситуация была и на самом деле безнадежной. «Но Гитлер сбивал нас всех с толку». Усиленно распространялись слухи о некоем «чудо-оружии», имевшие целью поддерживать и насаждать в населении некритичный оптимизм. Постоянно звучали ссылки на какие-то мифические дипломатические шаги, лишь дезориентировавшие всех. Генерал Гудериан неоднократно заявлял Риббентропу о том, что война проиграна, однако последний устойчиво цитировал Гитлера, считавшего, что подобные пораженческие настроения будут расцениваться как измена фатерланду и соответствующим образом наказываться. По распоряжению Гитлера в прессе была развернута шумная кампания под девизом: «Не сдадимся никогда!», исключавшая всякую возможность предпринять мирные дипломатические инициативы.
Еще в своей речи перед гауляйтерами в 1944 году Гитлер указывал на то, что германский народ, если проиграет эту войну, лишит себя, таким образом, права на выживание. Гитлер был склонен винить в катастрофе немецкий народ, но не себя лично. Он неумолимо повторял: победа или полное уничтожение! До тех пор, пока не осталось одно только уничтожение.
Тактика «выжженной земли» широко использовалась при отступлении войск даже на территории Германии. Как теперь становится очевидным, Гитлер действительно стремился к одному: чтобы вместе с ним в небытие ушел и весь немецкий народ. Шпеер в отчаянии видел единственный выход в физическом устранении Гитлера. На деталях этого замысла ему останавливаться явно не хотелось, однако суд потребовал от него рассказать обо всем подробнее в ходе послеобеденного заседания.
В перерыве вся скамья подсудимых бурлила. Франк, как водится, разрывался между поклонением и ненавистью к фюреру. Сначала он заявил всем, что, дескать, необходимо вытащить на свет Божий правду, позже принялся клеймить позором попытку покушения на фюрера. Розенберг считал, что Шпееру следовало попридержать язык, поскольку его замыслы все равно так и остались неосуществленными.
Герингу, как можно было заключить но выражению лица бывшего рейхсмаршала, приходилось из последних сил сдерживать себя, чтобы не разразиться обличениями в адрес Шпеера.
Шпеер ознакомил суд с планом, заключавшимся в отравлении Гитлера ядовитым газом, который предполагалось подать в вентиляционную систему его бункера. В тот период уже не составляло труда отыскать решительно настроенных людей, готовых сотрудничать с кем угодно и пойти на все ради скорейшего завершения этой бессмысленной бойни. Однако Гитлер продолжал отдавать свои приказы, один страшнее другого, суть которых сводилась к одному — разрушать. В этой связи Шпеер привел отрывок из своего письма, в котором описывал одну из бесед с Гитлером. Тогда Гитлер заявил: «Если война будет проиграна, это будет означать и гибель для всего народа. Такова его неотвратимая участь. И незачем раздумывать над примитивными основами, необходимыми для дальнейшего существования тех, кто уцелел. Напротив, и эти основы необходимо уничтожить. Поскольку народ проявил себя слабым, будущее в руках более сильного, восточного народа. Уцелевшие после битвы, без сомнения, неполноценны, ведь гибнут всегда лучшие».
Гитлер настаивал на продолжении войны, невзирая ни на какие последствия для населения. Шпеер вынужден был предпринять шаги для защиты промышленных объектов Германии, в отдельных случаях приходилось даже раздавать оружие людям, чтобы предотвратить попытку нацистских гауляйтеров взорвать заводские цеха или уничтожить оборудование. «Жертвы обеих сторон после января 1945 года были совершенно бессмысленны. И погибшие тогда еще вынесут свое обвинение всем виновникам, и в первую очередь Адольфу Гитлеру, за продолжение этой кровавой бойни последнего этапа войны, за уничтожение городов, гибель культурных ценностей, разрушение жилого фонда. Многие из тягот, выпавших сейчас на долю немецкого народа, есть прямой результат разрушения мостов, транспортных объектов, путей сообщения. Немецкий народ до последней минуты оставался верен Адольфу Гитлеру, сознательно обманувшему его и пытавшемуся низвергнуть его в небытие.
Шпеер считал свои действия оправданными его сочувственным отношением к немецкому народу и желанием облегчить выпавшую на его долю тяжкую участь. Когда Гитлер предал немецкий народ, безответственно поставив на карту его судьбу, долг каждого ответственного лица государства состоял в том, чтобы действовать.
В перерыве заседания звучали мнения как за, так и против Шпеера…
— Мастерски выстроенная защитительная речь! Именно в таком положении оказались все достойные уважения немцы! — убеждал Шахт.
— Да, да, именно в таком — даже голову со стыда не поднимешь! — Функ, казалось, вот-вот расплачется.
Геринг покинул скамью подсудимых, не сказав ни слова. Когда обвиняемые дожидались своей очереди разойтись но камерам, Розенберг в пух и прах разносил Шпеера и брошенное им нацистскому руководству обвинение:
— Ха, у него даже не хватило пороху пойти и пристрелить Гитлера, о чем он тут еще рассуждает? Легко сейчас плакаться в жилетку, признаваясь в том, что ты пытался совершить!
Тюрьма. ВечерКамера Шпеера. Шпеер отлеживался на нарах после тяжелого для него дня, досадуя на боли в желудке.
— Да, пришлось сегодня попотеть! Но теперь все позади. Это была правда, только и всего. Я не был бы так сердит на Геринга, не попытайся он передернуть историю и слепить из всей этой трухи героическую сагу. Кому-кому, а ему явно не пристало корчить из себя героя — он сам струсил, причем самым позорным образом и в самый решающий момент.
21 июня. Перекрестный допрос ШпеераУтреннее заседание.
На перекрестном допросе, устроенном Шпееру обвинителем Джексоном, обвиняемый признал, что санкционировал использование заключенных концентрационных лагерей для производства работ на оборонных объектах и грозил нерадивым работникам заключением в концлагерь. Шпеер также признал факт договоренности с Гиммлером, согласно которой 5 % объема всего производимого оружия должно было приходиться на долю заключенных концентрационных лагерей. Далее, он признал, что антисемитизм исключительно пагубно сказывался на наращивании объемов военного производства. Им был признан и факт использования на предприятиях принудительного труда иностранцев и военнопленных, при этом законодательная сторона подобных решений, как правило, не интересовала его.
