История Первой мировой войны - Оськин Максим Викторович
– в Голландию с 19 300 000 до 26 800 000 долларов (на 28 %),
– в Швецию с 2 200 000 до 17 700 000 (на 88 %),
– в Данию с 3 000 000 до 14 500 000 (на 79,5 %),
– в Норвегию с 1 500 000 до 7 200 000 (на 79,2 %) [300].
Но вернемся вновь к России. Обыкновенно тот, кого обидели, в той или иной степени заслуживает этого. Русская государственная власть как системообразующее явление заслужила того, чтобы ее свергли. Члены правительства, аристократия, даже члены императорской фамилии, используя свои придворные и служебные связи, клали себе в карман миллионы казенных рублей. Зачастую получение казенного оборонного заказа зависело не от выгодности предложения предпринимателя для государства, а от суммы взятки, переданной отвечающему за раздачу разрешений высокопоставленному чиновнику. Сейчас бы такое явление назвали – «откат».
Разумеется, что стремление к наживе действовало вразрез с работой по укреплению обороноспособности воюющего государства, и здесь роль чиновников представляется более негативной, нежели со стороны капиталистов, – «злоупотребление служебным положением» во имя обогащения есть гораздо большее зло, чем намерение получить выгодный заказ. Коррупция, всегда отчетливо проявлявшаяся в России во время критических моментов ее истории, уничтожает не только имеющиеся ресурсы, но и потенциальный позитив со стороны тех сил, что искренне работают на благо страны.
Спекулятивная вакханалия в тылу достигла столь громадных размеров, что видные военные, такие как начальник штаба Верховного Главнокомандующего генерал М. В. Алексеев, начальник Главного артиллерийского управления генерал А. А. Маниковский и некоторые другие, подавали на имя императора проекты по организации борьбы со спекуляцией в тылу, подрывавшей обороноспособность страны. Очевидно, что «борьба со спекуляцией» должна была вестись не столько с передачей казенных заказов частному капиталу, сколько со злоупотреблениями в распределении этих заказов государственными чиновниками. Эти предполагаемые мероприятия объединяются воедино под условным наименованием «диктатуры тыла».
Представляемые царю проекты «диктатуры тыла» подразумевали способность специально назначенного представителя Ставки приостановить любое распоряжение военного министра и Особого совещания по обороне государства во имя более разумного и рационального распределения государственных усилий и средств. То есть контроль над жизнью страны передавался целиком и полностью в руки военных (опять-таки по германскому образцу). Безусловно, такие проекты вообще стали возможными лишь после того, как царь сосредоточил в своих руках всю полноту военной и государственной власти, являясь и главой государства, и Верховным Главнокомандующим. Однако император Николай II, как всегда, безмолвствовал, не желая в ситуации внешней войны (а война всегда есть громадный риск) идти на рискованные действия.
После отставки с поста военного министра (16 июня 1915-15 марта 1916г.) поддерживавшегося оппозицией генерала А. А. Поливанова (ясно, что отставка в отношении лично самого генерала Поливанова как администратора была делом явно несправедливым), правительство резко сократило выдачу военно-промышленным комитетам чрезвычайных сверхсметных авансов. К тому же в Ставке уже не было и великого князя Николая Николаевича. Помимо хищничества капиталистов главной причиной перемен в «верхах» стало преодоление кризиса вооружения, перестройка казенной промышленности на военный лад, увеличение производительности казенных военных заводов.
Более того, нажива на казенных заказах и беспорядочная трата получаемых из государственного бюджета средств стали одной из причин непосредственной подготовки революции. Брат известного военачальника генерала Василия Иосифовича Гурко Владимир Иосифович Гурко отмечал в своих мемуарах, что «не было на Руси от века такого учреждения, где бы безумные траты и, скажу прямо, расточительность приняли такие размеры, как в общеземской организации. И не миновать было главарям этой организации по окончании войны, если бы она не закончилась революцией, попасть на скамьи подсудимых» [301].
Что касается собственно цифр, то они громадны. В 1914-1916 годах организации Земгора получили из казны полмиллиарда рублей, что составило восемьдесят процентов всех средств, вообще полученных всеми благотворительными организациями. В то же время правые организации за 1906-1916 годы получили примерно два с половиной миллиона рублей из государственного бюджета. Сравнение очевидно. Приведший данные цифры С.В. Куликов резюмирует: «Эта сумма несопоставима с тем полумиллиардом рублей, которые получили прокадетски настроенные организации только за два года войны. А ведь они не только вели очень удачную благотворительную деятельность, но еще проводили политическую работу, выпускали политические издания, где критиковали бездарность власти, которая выдавала им вот эти многомиллионные безвозмездные субсидии» [302].
Иными словами, буржуазная революция готовилась на деньги свергаемого режима. Очевидно, что, согласно издревле принятому в России сверхбюрократическому принципу, за расход субсидий после войны лидерам Земгора пришлось бы подробно отчитаться. И что они заявили бы – что тратили деньги на революцию против той власти, что передала им громаднейшие суммы? Здесь даже гипотетические «немецкие деньги» большевиков выглядят невинным лепетом.
Все это либералы отлично понимали. Теперь оппозиция меняет тактику: либеральная буржуазия пытается влиять на власть посредством правительств и общественного мнения союзных держав. Об этом стоит сказать несколько слов.
Начиная с 1906 года, когда Лондон, обеспокоенный ростом военного могущества Германии, взял курс на резкое сближение с Санкт-Петербургом, русская интеллигенция и буржуазия становятся восторженными поклонниками Антанты. Идея сближения с Великобританией приобретает все больше сторонников вследствие надежд на предполагаемую либерализацию режима. И это все вполне понятно. Но не забудем, что тогда в России еще не закончилась Первая Русская революция, не отошла в прошлое горечь поражения на Дальнем Востоке, армия и флот надолго лишены своей боеспособности, только-только начал свой отсчет русский парламентаризм в лице Государственной думы, а у кормила власти встал выдающийся реформатор П.А. Столыпин. Лондон безошибочно выбрал место сближения. Тут же, мгновенно, русская печать подняла мысль о сотрудничестве с Англией на щит.
18 августа 1907 года был заключен англо-русский договор о разделе сфер влияния на востоке. С этого момента, когда официальный Петербург окончательно признал урегулирование вопроса о вековом противостоянии с Лондоном, либеральная печать приступила к накаливанию отношений России и Германии, которые и без того были сложными и «пахли войной». Историк замечает: «В либеральных кругах считалось, что союз с монархическими странами ведет к укреплению консерватизма в России, поэтому надо бороться против сближения с Германией, поддерживать Англию, где сильны либеральные традиции. То есть там главенствовал, прежде всего, партийный, идеологический интерес. Отсюда всего шаг к “пораженчеству” большевиков во время Первой мировой войны, к провозглашению лозунга “двух культур, буржуазной и пролетарской”, к идее уничтожения всего “чужого”» [303].
Связи русской оппозиции, заинтересованной в перехвате власти у слабеющей монархии, и либеральных стран Запада, нуждающихся в вовлечении Российской империи в Большую европейскую войну против Германии, крепли с каждым днем вплоть до Февраля 1917 года. Конечно, нельзя сказать, что революция стала делом рук союзников, однако своей молчаливой поддержкой англичане и французы давали буржуазным оппозиционерам понять, что переворот с условием сохранения России в войне и выполнения ею всех союзнических обязательств не только не будет осужден, но напротив, будет встречен благожелательно.
