Василий Потто - Кавказская война. Том 4. Турецкая война 1828-1829гг.
Восемнадцатого числа утром граф Симонич выпроводил из города обоз переселенцев под прикрытием кавалерии, а в сумерках выступила за ними и пехота. Слух о том, что русские покидают Гюмюш-Хане, в тот же день дошел до сераскира, и к вечеру войска его стояли уже в девяти верстах от города. Передовой турецкий отряд подвинулся еще ближе, и бивуачные огни его ясно были видны с русских пикетов. Ночь, однако же, прошла спокойно; неприятель не преследовал, и граф Симонич на следующий день благополучно соединился с Паскевичем.
Причины, заставившие главнокомандующего так внезапно оставить Гюмюш-Хане, заключались в тех неблагоприятных сведениях, которые на этот раз были получены им уже со стороны Бейбурта. Командир Херсонского полка полковник Бахман, преемник Бурцева, доносил, что сильные партии лазов угрожают нападением на город и что сообщение его с Арзерумом прервано партизанскими шайками, которые захватывают наших курьеров, разбивают транспорты и нападают даже на небольшие военные команды.
В длинном ряду происшествий, случившихся в то время на арзерумо-бейбуртской дороге, особенно рельефно выделяется подвиг двенадцати линейных казаков второго сборного полка, отправленных с депешами из Арзерума в Бейбурт.
Уже в начале своего пути казаки встретили транспорт, конвоируемый сильным прикрытием, которое предупредило их, что по дороге ехать крайне опасно, так как вся окрестность наполнена шайками. Тогда линейцы выбрали из, своей среды старшим старого гребенского казака Семена Бакалдина, бывавшего в кавказских переделках, осмотрели еще раз коней и оружие и, возложив упование на милосердие Божие, тронулись в дальнейший путь, усилив свою бдительность. Но как ни осторожно ехали казаки, на третьем переходе они вдруг лицом к лицу столкнулись с тридцатью конными турками, внезапно выехавшими из придорожного оврага. Казаки, по знаку Бакалдина, спешились и, залегши за камнями, открыли огонь; турки сделали то же, и на большой дороге закипела оживленная перестрелка. Бакалдин смекнув, однако, что сколько бы времени они не стреляли, а ехать вперед все же надо, да и турок пулей с дороги не сгонишь, крикнул: “На-конь!” В одну минуту линейцы были уже в седлах, дали залп и, выхватив шашки, с кинжалами в зубах ринулись на неприятеля. Внезапность нападения до того озадачила турок, что толпа их бросилась с дороги в сторону, к ближайшей деревне, не успев захватить даже тело одного из своих товарищей. Казаки неслись за ними с ужасающим гиком, но заметив, что из деревни скачет другая толпа, они, отстреливаясь, отступили опять на дорогу и, проскакав по ней во весь дух несколько верст, поехали шагом. Погони не было. Но вот на дороге встретился узкий каменный мост. С двух сторон подступали к нему громадные скалы и, сдвинувшись вместе, образовывали такой узкий коридор, по которому можно было проехать только гуськом. Казаки приостановились. Кавказское чутье подсказало им, что здесь должна быть засада. И, действительно, несколько выстрелов, пущенных наудачу, разом вызвали двадцать ответных пуль. Теперь не было сомнения, что неприятель засел по гребню скалы и сторожит свою добычу. Но миновать это роковое место было нельзя. Казаки попытались было выбить врага меткими выстрелами, но пули только рикошетили, ударяясь о камни, и безвредно проносились над головами турок. Патроны, между тем, все были израсходованы, и оставалось одно – прорваться через ущелье. Бакалдин опять крикнул “На-конь!”, и казаки гуськом, по кустам и острому каменнику, понеслись под перекрестным огнем неприятеля. Но, видно, Бог хранил удальцов – ни один турок не загородил им дороги, ни одна пуля не попала в цель,– и через несколько минут линейцы были вне опасности.
Дав вздох коням, Бакалдин раздал товарищам несколько патронов, случайно сохранившихся у него в переметных сумах, и снова казаки тронулись в дальнейший путь. Едва они проехали версты две, как в третий раз перед ними явился неприятель, в числе двадцати восьми человек, преградивший им дорогу. Но, изведав уже на опыте, что перестрелка не приведет ни к чему, линейцы, выхватив шашки, ринулись на турок, и через минуту вогнали их в лесистое ущелье... Еще час пути – и вдали показался Бейбурт. Казаки вздохнули свободно.
Главнокомандующий произвел Бакалдина в урядники и пожаловал ему знак отличия военного ордена; два другие креста украсили грудь его товаришей по выбору самих казаков. Это были: Терско-Семейного войска казак Андрей Панков и Моздокского – Мартын Мельников.
Восстание в тылу очевидно росло, и Паскевич поставлен был в необходимость перенести свои действия с Сивазской дороги опять в окрестности Харта и Балахора. Но, отступая из Килкит-Чифтлика, сближаясь, так сказать, с Бейбуртом, он в то же время не хотел отказаться от мысли угрожать Трапезунду. Напротив, опытные лазутчики посланы были в горы разведать о настроении трапезундских жителей, и в особенности их беков. И если бы это настроение оказалось в пользу России, он имел намерение, несмотря ни на какие преграды, идти налегке и овладеть Трапезундом. С этой целью он остановил отряд у Балахора и решился сделать отсюда еще одну последнюю рекогносцировку.
Оригинальную и крайне живописную картину представлял собою русский стан, широко раскинувшийся на Балахорских горах. Сотни христианских семейств, бежавших из Гюмюш-Хане и других селений, ютились тут же, по откосам скал, и смягчали собою резкий колорит боевой обстановки. Русские солдаты, смешавшиеся с жителями, заботливо ухаживали за малолетними детьми и участливо делили с ними свой черствый сухарь. Длинные ряды белых палаток, то спускалась в долины, то поднимаясь на холмы, как бы естественным пологом задернулись густой зеленью кустарника. Здесь и там грозно выступали вперед медные пушки, на жерлах которых скользил последний луч заходящего солнца. Но в особенности красивый вид представлял кавалерийский лагерь, пестревший всеми цветами радуги. И что особенно поражало глаз и удивляло зрителей – это то, что здесь, в самом сердце Азии, казалось, собрались представители всех азиатских народностей, чтобы под русским знаменем сражаться против турок. Здесь были целые полки мусульман наших закавказских провинций, были чеченцы Бейбулата, конница Кенгерлы, команда карсских армян, сотня баязетских турок, вольные курды и, наконец, отборный полусотенный отряд дагестанских горцев. Его привел табасаранский владетель Ибрагим-бек, еще молодой человек, принадлежавший к числу почетнейших лиц Дагестана. Про него рассказывали, что, торопясь в азиатскую Турцию, он пренебрег обыкновенными дорогами и прошел напрямик через вершины снегового Шах-Дага.
В заключение к этому пестрому, оригинальному сборищу в Балахоре прибавились еще Дели и Гайты, прибывшие из Арзерума. Это были уже чистокровные османлы, подданные султана, еще так недавно стоявшие под бунчуком сераскира. Считаясь лучшей конницей в Турции, Дели и Гайты славились своим патриотизмом, и их появление в русском стане служило лучшим мерилом громадного влияния побед Паскевича. “Любопытно было видеть,– рассказывает один очевидец,– как эта конница прошла церемониальным маршем мимо главнокомандующего, со своим маленьким барабаном, на котором бил что-то весьма несвязное чалмоносный барабанщик. Впереди ехали два баши (начальника), за ними – байрактары, выкрикивавшие какие-то командные слова; конница тянулась в один ряд, как попало. Паскевич ласково приветствовал ее и всем раздавал подарки.
Войска в Балахоре простояли два дня. Местечко это лежит на разветвлении двух главных дорог к Трапезунду, из которых одна идет на запад, через Гюмюш-Хане, другая на север, через Каракабанский перевал. Первая из них уже была исследована колонной графа Симонича, и оказалась крайне неудобной. Оставалось сделать попытку пройти на Каракабан, тем более, что эта дорога почему-то носила название большого пушечного пути. Но едва корпус вытянулся из лагеря, как тотчас же оказалось, что эта дорога совсем не оправдывала своего громкого названия. Даже легкая казачья артиллерия могла следовать по этой дороге только до первого перевала, который был так крут и высок, что на него уже нельзя было ввезти орудий. Далее остановилась и регулярная конница. Паскевич продолжал путь с одними татарами и казаками. При всяком новом подъеме все с любопытством и жадностью всматривались вдаль, надеясь окинуть взором отдаленную синеву моря и увидеть Трапезунд. Но гряды гор, вздымаясь одна выше другой, заполняли собою весь горизонт, и всюду была безотрадная картина бесконечных голых хребтов, унизанных острыми скалами и разорванных лесистыми ущельями и пропастями.
Но вот исчезла последняя тропа, по которой пробирались татары; пришлось спешиться и вместе с лошадьми лепиться по гладким и скользким утесам, ежеминутно рискуя сорваться в пропасть. Паскевич остановился и отправил вперед одну легкую партию с подполковником Степановым; она возвратилась через два часа и привезла известие, что на Каракабане стоит турецкий лагерь, и что от того места, где остановились татары, до Трапезунда считается семьдесят пять верст. Вечером Паскевич спустился с гор и соединился с остальными войсками.
