Владимир Игнатов - Палачи и казни в истории России и СССР
Сталин не сделал никаких пометок на документе. Письмо не было подписано. В кабинете Сталина, глядя ему в глаза, я сказал, что “Макс” не подходит для подобного поручения, так как он никогда не был боеви-ком-террористом. Он участвовал в операции против Троцкого в Мексике, против агента охранки в Литве, в ликвидации лидера троцкистов Испании А. Нина, но лишь с задачей обеспечения выхода боевиков на объект акции. Кроме того, из документа не следует, что прямой выход на Тито гарантирован. Как бы мы о Тито ни думали, мы должны отнестись к нему как к серьезному противнику, который участвовал в боевых операциях в военные годы и, безусловно, сохранит присутствие духа и отразит нападение.. . Сталин прервал меня и, обращаясь к Игнатьеву, сказал, что это дело надо еще раз обдумать, приняв во внимание внутренние “драчки” в руководстве Югославии. Потом он пристально посмотрел на меня и сказал, что, так как это задание важно для укрепления наших позиций в Восточной Европе и для нашего влияния на Балканах, подойти надо к нему исключительно ответственно, чтобы избежать провала, подобного тому, который имел место в Турции в 1942 г., когда сорвалось покушение на посла Германии фон Папена.
На следующий день в министерстве мне выдали два литерных дела — “Стервятник” и “Нерон”, содержавших компромат на Тито. В досье я не нашел никаких реальных фактов, дающих возможность подступиться к ближайшему окружению Тито, чтобы наши агенты могли подойти достаточно близко для нанесения удара. Когда меня вызвали на следующий день в кабинет Игнатьева, там было трое из людей Хрущева — Савченко, Рясной и Епишев, — и я сразу же почувствовал себя не в своей тарелке, потому что прежде обсуждал столь деликатные вопросы лишь наедине с Берией или Сталиным. Среди присутствующих я был единственным профессионалом разведки, имевшим опыт работы за рубежом. Как можно было сказать заместителям министра, что план их наивен? Я не поверил своим ушам, когда Епишев прочел пятнадцатиминутную лекцию о политической важности задания. Потом включились Рясной и Савченко, сказав, что Григулевич как никто подходит для такой работы, и с этими словами показали его письмо к жене, в котором он говорил о намерении пожертвовать собой во имя общего дела. Григулевича, видимо, страхуясь, вынудили написать это письмо. Я понял, что мои предостережения не подействуют, и сказал, что как член партии считаю своим долгом заявить им и товарищу Сталину, что мы не имеем права посылать агента на верную смерть в мирное время. План операции должен обязательно предусматривать возможности ухода боевика после акции, нельзя согласиться с планом, в котором агенту приказывали уничтожить серьезно охраняемый объект без предварительного анализа оперативной обстановки. В заключение Игнатьев подчеркнул, что все мы должны думать, думать и еще раз думать о том, как выполнить директиву партии. Это совещание оказалось моей последней деловой встречей с Игнатьевым и Епишевым. Через десять дней Игнатьев поднял оперативный состав и войска МГБ по тревоге и конфиденциально проинформировал начальников управлений и самостоятельных служб о болезни Сталина. Через два дня Сталин умер, и идея покушения на Тито была окончательно похоронена» (155:390—391).
ЖЕНЩИНЫ-ПАЛАЧИ
До XX века в истории не было женщин профессиональных палачей и лишь изредка встречались женщины серийные убийцы и садистки. В российскую историю как садистка и убийца нескольких десятков крепостных крестьян вошла помещица Дарья Николаевна Салтыкова, по прозвищу Салтычиха.
При жизни мужа за ней не замечалось особой склонности к насилию, но вскоре после его смерти она начала регулярно избивать прислугу. Основным поводом для наказания было недобросовестное отношение к работе (мытью полов или стирке). Она наносила провинившимся крестьянкам удары первым попавшимся под руку предметом (чаще всего это было полено). Затем провинившихся пороли конюхи и порой забивали до смерти. Салтычиха могла облить жертву кипятком или опалить ей волосы на голове. Она использовала для истязаний горячие щипцы для завивки волос, которыми хватала жертву за уши. Часто таскала людей за волосы и сильно била их головой о стену. По словам свидетелей, многие убитые ею не имели волос на голове. Жертв по ее приказу морили голодом и привязывали голыми на морозе. Салтычиха любила убивать невест, которые в ближайшее время собирались выйти замуж. В ноябре 1759 г., в ходе растянувшейся почти на сутки пытки, ею был убит молодой слуга Хрисанф Андреев, а в сентябре 1761 г. Салтыкова собственноручно забила мальчика Лукьяна Михеева. Она пыталась убить и дворянина Николая Тютчева—деда поэта Федора Тютчева. Землемер Тютчев длительное время состоял с ней в любовных отношениях, но решил жениться на девице Панютиной. Салтыкова приказала сжечь дом Панютиной своим людям и дала для этого серы, пороха и пакли. Но крепостные испугались. Когда Тютчев и Панютина поженились и ехали в свою орловскую вотчину, Салтыкова приказала своим крестьянам убить их, но исполнители сообщили о поручении Тютчеву (156).
Многочисленные жалобы крестьян приводили лишь к суровым наказаниям жалобщиков, поскольку у Салтычихи было много влиятельных родственников и ей удавалось подкупать должностных лиц. Но двум крестьянам, Савелию Мартынову и Ермолаю Ильину, жен которых она убила, в 1762 г. удалось передать жалобу только что вступившей на престол Екатерине И.
Во время следствия, продолжавшегося шесть лет, были произведены обыски в московском доме Салтычихи и в ее усадьбе, опрошены сотни свидетелей, изъяты бухгалтерские книги, содержавшие информацию о взятках чиновникам. Свидетели рассказали об убийствах, сообщили даты и имена жертв. Из их показаний следовало, что Салтыковой было убито 75 человек, в основном женщин и девушек.
Следователь по делу вдовы Салтыковой, надворный советник Волков, основываясь на данных домовых книг подозреваемой, составил список из 138 фамилий крепостных, судьбу которых предстояло выяснить. Согласно официальным записям, 50 человек считались «умершими от болезней», 72 человека — «безвестно отсутствовали», 16 считались «выехавшими к мужу» или «ушедшими в бега». Было выявлено много подозрительных записей о смертях. Например, двадцатилетняя девушка могла поступить на работу в качестве прислуги и через несколько недель умереть. У конюха Ермолая Ильина, подавшего жалобу на Салтычиху, умерло подряд три жены. Некоторых крестьянок будто бы отпускали в родные деревни, после чего они или сразу умирали, или пропадали без вести.
Салтычиху взяли под стражу. При допросах применялась угроза пытки (разрешение на пытку получено не было), но она ни в чем не созналась. По итогам следствия Волков пришел к заключению, что Дарья Салтыкова «несомненно повинна» в смерти 38 человек и «оставлена в подозрении» относительно виновности в смерти еще 26 человек.
Судебное разбирательство длилось более трех лет. Судьи признали обвиняемую «виновной без снисхождения» в тридцати восьми доказанных убийствах и пытках дворовых людей. Решением Сената и императрицы Екатерины Второй Салтыкова была лишена дворянского звания и приговорена к пожизненному заключению в подземной тюрьме без света и человеческого общения (свет дозволялся только во время приема пищи, а разговор — только с начальником караула и женщиной-монахиней). Она была также приговорена к отбыванию в течение часа особого «поносительного зрелища», в ходе которого осужденной надлежало простоять на эшафоте прикованной к столбу с надписью над головой «мучительница и душегубица».
Наказание было исполнено 17 октября 1768 г. на Красной площади в Москве. В московском Ивановском женском монастыре, куда прибыла осужденная после наказания на Красной площади, для нее была приготовлена особая «покаянная» камера. Высота отрытого в грунте помещения не превышала трех аршин (2,1 метра). Оно находилось ниже поверхности земли, что исключало всякую возможность попадания внутрь дневного света. Узница содержалась в полной темноте, лишь на время приема пищи ей передавался свечной огарок. Салтычихе не дозволялись прогулки, ей было запрещено получать и передавать корреспонденцию. По крупным церковным праздникам ее выводили из тюрьмы и подводили к небольшому окошку в стене храма, через которое она могла прослушать литургию. Жесткий режим содержания продлился 11 лет, после чего был ослаблен: осужденная была переведена в каменную пристройку к храму с окном. Посетителям храма было дозволено смотреть в окно и даже разговаривать с узницей. По словам историка, «Салтыкова, когда бывало, соберутся любопытные у окошечка за железною решеткой ее застенка, ругалась, плевала и совала палку сквозь открытое в летнюю пору окошечко». После смерти заключенной ее камера была приспособлена под ризницу. Она провела в тюрьме тридцать три года и умерла 27 ноября 1801г. Похоронена на кладбище Донского монастыря, где была похоронена вся ее родня (157).
