Пантелеймон Кулиш - ОТПАДЕНИЕ МАЛОРОССИИ ОТ ПОЛЬШИ (ТОМ 2)
приближение к армате, козацкие стражи, как видим, входили в сделку со стрегомыми, и
достойные детушки обманывали достойного батюшку исправно.
т. п.
47
370
.
Во все пребывание в гостях у Хмельницкого, королевские коммиссары не видали
его трезвым. Окружавший гетмана штат был также собранием грубых пьяниц не лучше
и не хуже тех, которых русские люди видали в последствии вокруг Стеньки Разина и
Емельки Пугачова. Древний наш Переяслав, сделавшийся козацкою столицею, являл
подобие разбойницкого притона. Среди обилия дорогих одежд, вещей, напитков,
лошадей и всего того, что пришло сюда путем набега на культурников, местные
продукты были так дороги, что коммиссары за мерку овса платили 16 злотых, а за
вязанку сена по 2 талера. Шестьсот собственных лошадей Хмельницкого бродило за
городом, добывая себе траву из-под снега, и множество козацких кляч падало от голода
по улицам. Замок, бывший до бунта местом городского и земского суда для всей
Переяславщины, стоял в безобразных развалинах, так точно, как и школа высших наук,
иезуитский коллегиум с его костелом. Разбитые гроба и поруганные остатки
заслуженных в государстве людей, валяясь кругом, представляли еще более дикое
зрелище. Такая обстановка соответствовала ночным попойкам украинского Макбета с
его вещуньями-ведъмами. Она бросала мрачную тень на судьбу землевладельцев,
очутившихся чужими среди народа, который они созвали на воли да па слободы,
который они устроили хозяйственно и защитили от мусульманского пленения, которого
родную землю они сделали „Землею Христианскою® не только по знамению креста, но
и по праву меча. И папский Рим, разделивший наших Русичей на ся ради своего
господства, не давал теперь панам нити для выхода из этой гибельной борьбы с
козаками, из этого лабиринта взаимных кривд и незабываемых ругательств.
Путь королевских коымиссаров от границы удельного козацкого княжества до его
правоправящего центра был преисполнен таких лишений, что часто нельзя было
достать не только зерна для лошадей, но даже и соломы. Голодные среди плодородной
земли мужики дополняли горечь хозяйливых путников своими грубыми выходками.
Миролюбивый Кисель, при всем своем православничестве, представлялся даже
собственным подданным паном Ляхом, а это значило таким вредоноснымзверем, что
они тотчас бы его убили, когда бы не конвой. Ревнивая пропаганда против Ляхов,
гонителей „христианской веры*, распространяемая невежественными в своей нищете
попами да монахами среди невежественной черни, слилась в темных умах с понятием о
притеснителях вообще,— и „благочестивые* паны были у них одно и то же с панами
злочести-
.
371
выми. Опустошители панских имений, козаки вопияли, что „паны пустошат
Украину", и люди, доведенные руинниками1 до голода, верили, что голод стался не от
кого другого, как от тех же панов, которым теперь оставалось только идти по миру.
Украина, покинутая бегущими помещиками в виде полной чаши, привлекавшая сотни
тысяч выходцев из осад старинных баснословною роскошью крестьянского быта,
представляла бедствующим коммиссарам повторение Батыева нашествия. Об
исчезнувших панских хозяйствах говорили в ней только виднеющиеся на „кучугурахъ"
печища да обгорелые деревья, а мужицкому хозяйству не давали процветать
истребители панскаго—козаки и Татары. Зато про „козацкую славу" гремели в каждом
кабаке песни, уподоблявшие панскую колонизацию древних пустынь египетской
работе.
Каково было на душе у православной иерархии под протекцией и караулом нового
Моисея, видно из того, что киевский митрополит и архимандрит Киевопечерской
Лавры выехали за 20 верст от Киева „для секретной беседы" с Адамом Киселем. Не
взирая на мирный характер коммиссарского похода, козаки не только не позволили
королевским сановникам проехать через Киев, но взя * ли с них и на окольной дороге
окуп. В Хвасгове коммиссары ехали мимо валявшихся шляхетских трупов обоего нола.
В Киеве, как объяснил сам Хмельницкий, избивали безоружных людей за то, что не
хотели участвовать в козатчияе, или же за то, что отказывались „креститься на нашу
веру". Голод, грабеж, разбой и инквизиция: вот что представила далеким путникам с их
приорами да гвардианами страна, прослывшая благословенным краем в государстве!
Обратный поход искателей мира был еще печальнее. Они должны были но старому
миновать Киев, но для каких-то сношений с митрополитом отрядили небольшую
партию, которая, не въезжая в жилой город Подол, отдала поклон митрополиту в
Старом Киеве, у Св. Софии, окруженной древними развалинами. „Сведав о насъ"
(говорит коммиесарекий дневник), „шляхтянки и убогая католическая чернь (misera
plebs catholica) рвались к нам н догоняли нас ши дороге, кто как мог. Некоторые бежали
и пешком по глубокому снегу, зарослями и байраками, в Белогородку. За ними гнались
козаки и многих настигали. Возвращая этих несчастных всиять, ободрали до нага, били
н тут же топили, так что и мы были не безопасны, из-за наших католиковъ".
372
.
Подвигаясь далее обратным путем, королевские коммиссэры наткнулись на новую
беду. Козаки и Татары заходили, на перерез дороги, к Звяглю, чтоб их ограбить.
Пришлось делать большие упряжки, бросая на дороге изнемогших лошадей. Наконец
явилась к ним выручка. Не доезжая до^Корца, были они встречены князем Корецким,
который выехал к ним в поле в несколько сот коней, оставивши в городе до иетырех
тысяч ненадежных подданных.
Здесь опять вспомним, для характеристики времени и страны, что изо всех местных
землевладельцев один Корецкий имел столько духа и сноровки, чтобы вернуться на
свое руйновище и жить в опустошенном замке своем. Он сделал первую из
многократных попытокъ—возобновить былой компромисс, в котором, по переходе
нашем из-под Кипчакской Орды под орду литовскую, а потом под панованье польское,
—состояли здесь крупные и мелкие землевладельцы с рукодайными своими слугами, с
мещанами, козаками, всеми вообще „служебниками* и сельскою чернью. Но всякий
компромисс был бесполезен там, где одни не признавали фактически над собой закона,
а другие не хотели знать ничего, кроме жизни на чужой счет, без всякого возмездия
собственников и без всякой заботливости о трудящихся. Строго судили козаки панов за
их действительные и мнимые кривды, но, принявшись за папское дело сами,
„напроказили вдвое хуже*, и кончили свое панованье тем, что сдали край потомкам
истребленной ими шляхты в виде голодной пустыни, которую собственные их потомки
опять были принуждены обрабатывать панским плугом. Но ото произошло через 120
лет взаимной резни и всевозможных преступлений с обеих сторон. Возвратимся в XVII
век.
Как ни беспомощна была панская республика в виду республики козацкой, но паны,
по наследственной дрессировке своей у иезуитов, продолжали их темное и губительное
дело, воображая свои уловки спасительными. Это видно из их тайных бесед с
питомцем созданного полыцнзною митрополита-магната. бесполезны были для них
уроки, полученные ими в зрелище повсеместного разорения костелов и иезуитских
школ заодно с панскими замками, и крайне вредоносно было вмешательство римского
духовенства между борющихся шляхтичей плуга, землевладельцев, и шляхтичей меча,
Козаков. Не видя проку в руководительстве своих наставников ни среди боевых обозов,
ни в мирных посольствах и переговорах, они тем не менее остались при своих римских
воззренияхъ
,
37В
до конца и по конце политического существования Польши, как добыча ксендзов,
завоеванная многовековыми подвигами ксендзовства и всего, что соединено с этим
словом. Поэтому история смутного времени, порожденного в Речи Посполитой
Польской прежде всего и больше всего римскою политикой, — для нас, пострадавших
от этой политики много, должна быть столь же интересна, как и все то, что мы видим
теперь в остатках польской политической системы.
Когда королевские коммиссары достигли обильной некогда напитками и всяким
угощением Рощи, панская болезнь Адама Киселя усилилась до такой степени* что его
„вносили в пекарню и выносили на саняхъ". В Гоще было тревожно, как и всюду от
Случи до Горыни. За два дня* перед приездом Киселя (3 марта), 5.000 гультаев-
хмельничан вторгнулись перед рассветом в город Острог и „насекли до 400 мещан
(даже Руси) и Жидов, а город ограбили. Из шляхты погибло только двое. Приспевшая
