Анатолий Терещенко - Наследники СМЕРШа. Охота на американских «кротов» в ГРУ
И в то же время надо признать, что работа Полякова на американцев отличалась, как отмечал один из исследователей предательств работников советских и российских спецслужб, — «дерзостью и фантастическим везением».
Когда «Бурбон» стал испытывать затруднения с высокочувствительной самозасвечивающейся фотопленкой, он выкрал из оперативного склада ГРУ в Москве ее аналог — «Микрат 93 Щит», которую задействовал для фотографирования секретных документов.
Практикуя использование кирпично-каменных обломков в качестве камуфляжей при закладке тайников и понимая абсурдность дальнейшего их изготовления, он похитил в ГРУ уже имеющиеся заготовки поддельных полых камней. Шпион шпиговал их секретной информацией, оставлял в заранее обговоренных местах, а уже сбором этих «золотых камушков» занимались посольские разведчики.
После того как закладывался тайник, Поляков проезжал на автобусе или троллейбусе мимо американского посольства в Москве, нажимал в кармане брюк, пиджака или пальто на кнопку миниатюрного радиопередатчика. Сигнал за секунду, максимум две, улетал направленно в эфир и тут же ловился дежурным оператором резидентуры ЦРУ. После чего проводилась операция по изъятию закладки.
Делалось это настолько конспиративно, настолько оперативно, что выявить такую манипуляцию передачи информации было практически невозможно, даже если бы военные контрразведчики знали о готовящейся операции по связи.
По мере успешной работы на противника, получавшего очень важную информацию от ценного агента, и стремясь наиболее полно обеспечить личную безопасность Полякову, руководство ЦРУ передало ему, одному из первых своих агентов на территории СССР, этот специально сконструированный портативный импульсный передатчик. Он представлял собой небольшое радиоустройство чуть больше спичечного коробка или зажигалки, позволяющее напечатать нужную информацию, зашифровать ее, а затем передать на приемное устройство в американское посольство путем «радиовыстрела» в течение нескольких секунд.
Таким образом, агентурное сообщение «Бурбона» влетало в посольский пункт радиоприема подобных сигналов. И резидент ЦРУ в Москве мог ознакомиться с расшифрованным его вариантом уже через несколько минут на экране персонального монитора. Чем не прямая передача!
Получив этот аппарат, Поляков настолько уверовал в свою безопасность, что часто носил его с собой. Он был настолько тщеславен от того доверия, которое, как ему казалось, оказывали американцы, что забывал: тщеславие — это страшная сила, действующая внутри нас и против нас же самих.
Эта ложная скромность, которая сидела в нем за завесой таинственности, являлась самой утонченной уловкой невидимого на первый взгляд другими его тщеславия.
Кстати, если на первых этапах использования этого устройства он «выстреливал» информацию по цели, проезжая на общественном транспорте мимо американского посольства в Москве, то позже Поляков такие манипуляции уже спокойно осуществлял и из других мест. Так, им использовались кафе «Ингури», магазин «Ванда», Краснопресненские бани, Центральный дом туриста, с улицы Чайковского, дом Ростовых, здание бывшего Союза писателей СССР и другие места.
Из своей квартиры работать остерегался — панически боялся пеленгации радиотехнической службы КГБ. Выбор места определялся знанием практической зоны действия импульсного радиопередатчика.
«Выстреливал» он шифровки не только по окнам посольства США, но и по квартирам, где проживали в столице сотрудники резидентуры ЦРУ. Так, например, он на ходу несколько раз «стрелял» в окно квартиры дома № 45 по Ленинскому проспекту. В ней проживал установленный американский разведчик, имевший косвенное отношение к работе агента. Американец только принимал сигнал. Затем он передавал его в «закрытом» виде в посольскую резидентуру ЦРУ. Там его расшифровывали специалисты и передавали по назначению.
Только за период с 1976 по 1979 год он провел 25 сеансов двусторонней радиосвязи, отправив, таким образом, в ЦРУ США до сотни листов с секретными данными, касающимися разведывательной, военной, технической и политической тематики.
Когда ему американские разведчики намекнули о возможности в случае необходимости провести личные встречи в Москве, он категорически отказался, заявив, что такая форма связи в столице равносильна «самоубийству». Американцы согласились с доводами своего агента.
Перечить «Бурбону» в период его «звездного часа» янки уже не могли и относились к своему агенту скорее не как к рядовому информатору, а как к гуру. Они понимали степень своей ответственности в случае провала агента по их вине.
Несмотря на внешне активную работу, которую он делал крайне осторожно, внутри у него кипели страсти. Закрученные тугим узлом безвременные годы прошлого не интересовали его в воспоминаниях — он жил сегодняшним и будущим. Он думал над тем, как и когда закончить «лебединую песню» работы на ЦРУ, ведь очень трудно идти по жизни несколькими путями.
Одно время Поляков мечтал, выехав в последнюю загранкомандировку, пригласить на отдых в страну пребывания сыновей и сбежать. Но потом понял, что в таком шаге таится опасность. К тому же давал о себе знать возраст, поэтому напоминание Пифагора: «Не суди о своем величии по своей тени при заходе солнца», — он принял как должное.
Потом он остановился на мысли, что лучше остаться в Союзе, заявив заморским хозяевам, что после увольнения со службы в ГРУ он предастся работе на дачном участке.
Со временем «Бурбон» снова возвратился к навязчивой идее ухода на Запад. Волны рассуждений о лучшей доле себе и семье приливами и отливами будоражили голову, заставляя все время выгадывать, на каком варианте остановиться.
Одно время ему казалось, что за ним следят. Он стал квалифицированно проверяться, но вскоре быстро успокоился — «хвоста» не выявил.
Вера в то, что ему еще раз предложат выехать за границу, ни на минуту не покидала Полякова. Об этом говорило то, что руководство ГРУ, как он ощущал, по-прежнему относилось к нему с уважением и доверием.
Нужно отметить, что в академии он пользовался авторитетом как у слушателей, так и в преподавательском коллективе. Его, как и прежде, приглашали на всякие сборы и совещания. Теперь он напрочь отвергал когда-то в молодости уловленную фразу: «Что наша жизнь? — Одни потемки, и нам уже ничто не светит». Он считал себя везунчиком и оптимистом, а поэтому надеялся, что ему судьба еще засветит, и ждал, очень ждал вызова в управление кадров…
Время, когда приходится чего-то или кого-то ждать, уже давно замечено, тянется бесконечно. Оно раздражает и беспокоит личность. В ожидании команды выехать в очередную командировку Поляков находился каждый день. И вот наступило то время безысходности, когда надежда начала, казалось бы, таять: руководство молчало, не было никаких намеков и от друзей в Управлении кадров ГРУ.
Почему-то вспомнились слова Ницше о том, что самое верное средство рассердить людей и внушить им злые мысли — заставить их долго ждать. На долгое ожидание он ответил несколькими «радиовыстрелами» по посольству США — снова собранная секретная информация в считаные секунды оказалась на столе у резидента ЦРУ.
Американский босс был доволен работой своего опытного агента…
Жена несколько раз напоминала Полякову, что пора бы заняться ремонтом дачи. Сначала он воспринял слова супруги с сопротивлением — не любил, когда его заставляют что-то делать без его желания. Но со временем мысли, внушаемые женой, стали почему-то все чаще и чаще кружиться над этим проклятым вопросом. И вот он, наконец, созрел.
С присущей ему энергией Поляков начал перестраивать дачу. Мастерить он любил, считал «телесное тружение — богу служение». Так когда-то говорила ему мать о значении и роли Физического труда и вообще всякой работы по хозяйству.
Он знал толк в обработке древесины, или, как он называл ее, «деревяшек». По текстуре определял любую породу дерева. Инструмент, в основном подаренный и купленный за деньги ЦРУ, позволял работать качественно, быстро и с наслаждением. Трудился он на даче всегда молча, считая, что, когда слов на мешок, тогда и дел на вершок.
Поляков полагал, что плотницкое, столярное и слесарное дело особенно благотворно влияет на нервную систему и психомоторику человека, поэтому такой работой он всегда наслаждался. Она его успокаивала и радовала своими конкретными результатами.
Однажды он заколачивал с наслаждением подаренные когда-то американцами по его просьбе бронзовые гвозди. Они легко входили в ошкуренные золотисто-соломенного цвета сосновые тесины и украшали их. И вот в процессе этой работы он в который раз подумал: «А что, разве я стар? Если попаду за границу, есть смысл не возвращаться. Заслуги перед США у меня приличные — обязательно дадут гражданство. Проблема только с сыновьями. Как их вытащить? Не хочется чад оставлять на прозябание в нищей стране, ставшей таковой в результате преступлений ее вождей. Ведь все в Руси слишком старо, чтобы быть новым. И вот этот дух традиций давит. Власти просмотрели русский народ, а у кого нет народа, у того нет бога. Кому же верить в этой стране?! Окружение мое — это мир, сотканный из паутины под названием ложь. Россия не имеет ни цели, ни смысла, а попытки приписать ей движение с вектором в коммунизм — ахинея».
