Сергей Ачильдиев - Постижение Петербурга. В чем смысл и предназначение Северной столицы
Поэтому нет ничего удивительного, что, когда вскоре после празднования 300-летия города новый губернатор Валентина Матвиенко заявила о своём намерении превратить вторую столицу страны в город с европейскими стандартами жизни, эти слова сразу пришлись по вкусу большинству жителей.
Однако очень быстро выяснилось, что обещанные госпожой губернатором евростандарты — всего лишь реформа жилищно-коммунального хозяйства, расселение ветхого, аварийного и строительство нового комфортного жилья, решение транспортных проблем, вывод промышленных предприятий из центра, а также повышение доходов горожан, стандарты в обеспечении поликлиниками, больницами, школами, общественным транспортом, общественными туалетами… Все названные меры, конечно, очень нужны и полезны, но. если сделать в квартире евроремонт, это ещё вовсе не означает, что её обитатели заживут по-европейски.
Между тем губернаторское предложение не содержало в себе ничего нового. По той же схеме действовал в своё время Пётр I. Положив конец российскому изоляционизму, он сменил культурный код страны на максимальную открытость, реорганизовал армию и флот, основал ряд новых отраслей экономики, создал систему государственного образования и науки, но вся эта вестернизация заимствовала исключительно внешние проявления европеизма. А его истоки и основы царь Пётр проигнорировал. В итоге горячо любимый северным демиургом Петербург всегда оставался лишь «окном в Европу», но так и не превратился в частичку самой Европы.
Параллельные заметки. И в прошлые века, и теперь Петербург был и остаётся настоящим европейцем только для самих россиян. Вероятно, это ущемит патриотические чувства некоторых читателей, но трудно вспомнить хоть одного иностранца, который в своих заметках, дневниках или мемуарах называл бы русскую северную столицу во всех отношениях европейским городом. И уж тем более никто из них не признавал европейской страной всю Россию.
Однако вместе с тем западная цивилизация никогда не ставила знак равенства между Россией и Азией, понимая, что наши культура и искусство всё же европейские. Вот и в наши дни российский негативный имидж в Европе и Северной Америке объясняется вовсе не тем, что мы такие уж плохие. В Азии, Южной Америке, Африке есть немало стран, где коррупция и бюрократия, нарушение свобод и прав человека куда страшнее. Россию так много и сильно критикуют именно потому, что считают во многом своей, а значит, обязанной жить по европейским принципам.
Возможно, именно из-за разочарования проектом Валентины Матвиенко предложение следующего губернатора, Георгия Полтавченко, о том, чтобы Петербург «из второй столицы вышел на уровень глобального города и претендовал на столицу Северной Европы», осталось и вовсе незамеченным. Это пожелание нынешний губернатор высказал, осенью 2010 года, выступая на заседании президиума городского Совета ректоров вузов. И тут же добавил: «Для этого надо, чтобы было больше красивых идей». Казалось бы, вот предложение, во всех отношениях достойное города, да вдобавок высказанное не кем-нибудь, а градоначальником. Но в ответ — тишина. Ни каких-либо идей, ни их обсуждения.
Вполне вероятно, ректорам вузов и городской общественности губернаторское предложение показалось просто абсурдным, высказанным спонтанно, в дискуссионном запале. Ведь для того, чтобы превратиться в глобальный город и претендовать на столичность в Северной Европе, надо как минимум иметь развитую демократию, процветающую экономику и здоровую экологию. На исходе нулевых годов в России с её вертикалью власти, декоративными выборами, тотальной коррупцией, наркотической зависимостью от нефтегазовых прибылей и экологическими проблемами, которые всегда ходили в пасынках у бюджета, всё это казалось немыслимым. Более того, никому не нужным — ни жителям Петербурга, вполне прилично существовавшим на проценты с государственной природной ренты, ни тем более жителям Северной Европы, безбедно обходившимся и без какой-либо единой столицы.
Однако если идея европеизации Петербурга не имела социального запроса в 2010 году, это вовсе не означает, что она не будет востребована в будущем, причём не столь уж далёком. Вертикаль власти, подпираемая чиновной партией и силовыми структурами, а также экономика традиционно-сырьевой ориентации и заклинания по поводу «стабильности» — путь в исторический тупик. Кризис 2008–2009 годов, который Россия перенесла тяжелей всех развивающихся экономик мира, это уже доказал. И будущий кризис, после откровенного в 2013-м замедления экономики, которой уже не помогают высокие цены на сырьё, может оказаться вовсе непосильным.
На самом деле Россия попала в крайне сложную ситуацию. Если и дальше уповать на пресловутую стабилизацию, то грядущий экономический кризис (а его удушливое дыхание уже начинает чувствоваться) с большой вероятностью способен перерасти в социальный, и тогда к власти смогут прорваться самые экстремистские силы — государственники-консерваторы, националисты. Это мгновенно приведёт не только к большой крови, но и к самым непредсказуемым последствиям. Если же приступить к реальной экономической модернизации, о чём говорится уже не один год, она неминуемо потребует и политических реформ, потому что государству в одиночку, без демократических институтов и, в частности, гражданского общества, не справиться ни с разъедающей общество коррупцией, ни со всесилием чиновничества, ни с зависимыми от властей судами, ни с обилием сырых, непродуманных решений… Однако вторая половина 1980-х — начало 1990-х годов — достаточно наглядный пример того, что демократизация такой огромной разнородной страны, к тому же не имеющей ощутимого опыта свободного общественного устройства, чревата в итоге обрушением государственности.
Из этой ситуации есть, по сути, только два выхода.
Первый: перейти от нынешнего относительно мягкого авторитаризма к жёсткому, а уж затем к демократизации — такой путь во второй половине прошлого века одолели, например, Южная Корея при Пак Чон Хи и Сингапур при Ли Куан Ю. Вариант не только отталкивающе кровавый, но и крайне опасный: кто даст гарантию, что беззаконное уничтожение крупнейших коррупционеров не перейдёт на мелких воришек и взяточников, а затем и вовсе на безвинных? Обе революции 1917 года показали, насколько у российского народа плохая свёртываемость крови.
Второй: осуществлять демократизацию поэтапно — сначала выделив один-два субъекта Федерации, в которых реализацию программы развития реального народовластия контролировать и направлять гораздо легче, чем по всей стране. А потом, когда программа покажет свою жизнеспособность, постепенно, с необходимыми корректировками, расширять её на другие регионы. Конечно, и этот вариант таит в себе немало трудностей. Отдельные части страны, очутившись в разных политико-экономических условиях, наверняка создадут дополнительную социальную напряжённость в обществе. Но при умной, умелой государственной политике с такими трудностями справиться всё же легче, чем с валом репрессий, пусть даже поначалу приветствуемых большинством электората…
Из всех крупных городов и регионов страны Петербург — наиболее удачный выбор для первого шага в демократизации России. Он родился из европейской идеи и всегда тянулся к Европе, в нём есть достаточно широкий круг жителей с высоким образованием и гражданским самосознанием, городской парламент с конструктивно работающими фракциями оппозиционных партий, развитая инфраструктура и умеренный (в сравнении с Москвой и рядом других регионов) коррупционный фон. Наконец, и географически северная столица расположена удачно — до европейской границы всего две сотни километров.
Петербург имеет все предпосылки для постепенного перехода к городской демократии без какой-либо ощутимой нагрузки на свой собственный и федеральный бюджет. Больше того, есть реальная перспектива в считаные годы оказаться гораздо богаче, а значит, и более состоятельным донором для других регионов страны, чем сегодня. Ведь появившаяся властная горизонталь начнёт мало-помалу контролировать властную вертикаль, что сделает правила игры на рынке более прозрачными и, значит, более выгодными для отечественного и иностранного бизнеса, освобождаемого от чиновничьих «предпочтений», системы «откатов» и «заносов». А где бизнес, там и деньги.
Вместе с тем улучшатся быт и самоощущение горожан, которые смогут влиять на решения районных и городских властей не столько пикетами и митингами, сколько голосованием на выборах и высказыванием мнений на общественных слушаниях и в СМИ. Уменьшится количество плохо продуманных, но выгодных узкому кругу лиц мегапроектов и градостроительных «ошибок». За уборку улиц и дворов, организацию торговли, потоков общественного транспорта, деятельность ЖКХ соответствующие службы будут отчитываться в первую очередь перед жителями, а не перед своим начальством. Городские монополисты уже не смогут так безнаказанно вздувать цены, тем более при том же качестве услуг. Да и вся страна немало выиграет: не только же дурной пример заразителен, но и положительный.
