Владимир Мавродин - Очерки истории Левобережной Украины (с древнейших времен до второй половины XIV века)
Борьба отдельных княжеств друг с другом была борьбой отдельных полуварварских-полуфеодальных образований. В процессе борьбы складывались и рассыпались этно-политические группировки, и с тмутараканскими «русами» — русскими готы, издавна соседившие и, наверное, ассимилирующиеся, с ними, равно как и с прочими яфетическими и тюркскими племенами Северного Кавказа, имели не больше столкновений, нежели с другими народами. Готы были недовольны походом именно приднепровских русских. Готы, по-видимому, как этническая группа, доживали свои последние дни и скоро совершенно растворились в местном этносе. Русь, как мы видели, совершила тот же путь, но более медленно, и с ее стороны мы не видим никаких попыток воссоединиться с приднепровскими русскими княжествами.
Вернемся к событиям 1185 г.
В летописи описывается пребывание Игоря в плену у половцев. К Игорю приставлено было двадцать сторожей из числа сыновей половецких ханов и знатных половцев, но одновременно ему была предоставлена относительная свобода. Игорь ездил куда хотел, охотился где угодно, но повсюду его сопровождали именитые сторожа, которые беспрекословно исполняли его требования. Игорь имел и своего попа, которого «привел из Руси к собе». Половец Лавор (Овлур, Лавр), очевидно христианин, предлагает Игорю бежать. Игорь сперва отказался, считая это бесчестным делом, но послушался своих бояр — тысяцкого, конюшего и других — и согласился на предложение Лавора. Его решение было связано с возвращением половцев из-под Переяславля. Разбитые половцы грозили пленным князьям смертью. Игорь посылает ночью Лавора на другую сторону р. Тора, и сам вскоре присоединяется к нему. На конях, а затем, когда кони пали, то и пешком, Игорь с Лавором в одиннадцать дней достигли Донца, откуда уже дошли до Новгород-Северска. «Слово» описывает радость, с которой встретили Игоря северские города. Из Новгород-Северска Игорь отправляется в Чернигов к Ярославу Всеволодовичу и уже из Чернигова в Киев, к Святославу Всеволодовичу, тепло его встретившему. Узнав о бегстве Игоря, в погоню за ним устремился Гза, но не догнал. Разъяренный Гза требовал у Кончака казни сына Игоря, Владимира. Кончак отклонил его требование, советуя лучше привязать его к их вежам, женив на половчанке. Так и произошло. Владимир Игоревич женился на Кончаковне, но в 1187 г. вернулся к отцу вместе с женой-половчанкой и ребенком и был обвенчан.[997] Возвращение Игоря из плена «Слово» описывает несколько иначе. Игорь из города Донца идет к Киеву, к богородице Пирогощей, а следовательно, на поклон к Святославу. Снова проводится мысль — должен быть единый князь, князь-объединитель, и им может быть только князь киевский, «мати градов русских». «Слово» описывает «радость» «русской земли» по поводу возвращения Игоря. Девицы поют на Дунае, и голоса их через море доносятся до Киева. Готские девы на одном берегу Черного моря радовались поражению Игоря, русские девы на противоположном его конце, у дунайских гирл, радуются возвращению его из половецкого плена.
Перейдем к «Слову о полку Игореве». Как мы уже отметили, в «Слове о полку Игореве» основная мысль — объединить русских князей для борьбы с кочевниками. Маркс по этому поводу замечает: «Смысл поэмы — призыв русских князей к единению как раз перед нашествием монголов».[998]
«Слово» резко осуждает усобицы, ослабляющие русскую землю и разоряющие русский народ, простых пахарей, смердов. Оно порицает Олега Святославича, инициатора первых крупных межкняжеских усобиц. Автор «Слова» призывает князей к объединению в борьбе с половцами, с «погаными», опустошающими русскую землю. «Крамолы» княжеские разоряют население, ослабляют Русь и способствуют успеху «поганых». «Слово» отражает тенденцию осознающих свое единство народных масс отдельных областей и княжеств к объединению Руси.
Трудно определить, был ли автор «Слава» киевлянином или северянином. И те и другие черты налицо в его произведении, но политическая идея его заставляет предположить, скорее, о киевских, нежели о северских его симпатиях. Это или киевлянин по своим политическим симпатиям, хорошо знающий Северскую землю и с ней тесно связанный, пытающийся соединить русские земли под главенством Киева, или северянин, тяготеющий к Киеву и стремившийся реставрировать его политическое прошлое как города, который может постоять за всю «землю русскую», в частности, и за Северскую.[999]
«Вся песнь, — как замечает Маркс, — носит христиански-героический характер, хотя языческие элементы выступают еще весьма заметно».[1000]
Автор считает своим предшественником Бояна, «словутного певца» древней Руси, слагавшего песни про русских князей и их дружинников.[1001] «Слово» — памятник народного творчества, хотя автор его мог быть дружинником. В период создания «Слова», обычно датируемого 1187 годом,[1002] существовала уже устная песенная традиция, зародившаяся еще в языческие и раннехристианские времена, использованная автором. Былинный народный эпос, использованный автором «Слова о полку Игореве»,[1003] наложил свой отпечаток на все произведение, придав ему исключительную силу, реализм и оптимизм. Художественно-историческое значение рассматриваемого нами памятника таково, что ставит его наряду с крупнейшими мировыми литературными памятниками подобного рода.[1004]
Еще одно замечание по поводу политической тенденции автора «Слова» и его настроений. Автор «Слова о полку Игореве» — патриот своей страны, своей отчизны. Он поет «старые времена», вспоминает сильных князей, героев древних времен, былые битвы и успехи русских. Он осуждает княжеские «крамолы» и самих князей, говоря, что они прекратили борьбу с «погаными», забросили это великое дело, занялись мелкими спорами и ссорами между собой, перераставшими в усобицы, осуждает их стремление друг у друга отобрать земли («се мое, а то мое же»).
Симпатии автора «Слова о полку Игореве» на стороне «старых князей», последних «каганов» Руси, совершавших славные походы и покорявших соседние племена и земли. Боян не может помириться с усобицами, «нестроением», с разорением русских земель, с тем, что князья своей враждой превратили Русь в объект нападений половцев. В. Ржига отмечает, что автор «Слова» «не может отрешиться от прошлого: он во власти старых отживающих идей о том, что право владения всей русской землей принадлежит единому княжескому роду в целом, возглавляемому старейшим в роде, и о том, что порядок владения отдельными областями определяется очередью старшинства. Он идеализирует давно минувшие времена Владимира Мономаха (противопоставляя ему Олега Святославича, типичного князя времен феодальной раздробленности, начавшего «крамолы» — борьбу за уделы, которого он осуждает. В. М.), когда успешно преодолевали сепаратизм отдельных княжеских выступлений, и горько жалеет, что Мономаха нельзя было «пригвоздить» к горам Киевским. Устами старейшего в роде великого князя Святослава Всеволодовича он пламенно зовет всех современных ему русских князей объединиться для борьбы с общим врагом — половцами, но его горячие призывы не находят отклика, и он с горечью должен признать, что преемники Владимира Мономаха действуют врозь».[1005] То обстоятельство, что автор «Слова» поет «старые времена» и «старых» князей, отнюдь не указывает на консервативность его взглядов. Наоборот, певец «Слова» — искренний поборник великой, сильной, единой Руси, и другим, как истый патриот, он не мог быть. Взоры его обращены в прошлое по вполне понятным обстоятельствам — только в прошлом он видел те времена, когда на Руси была сильная власть «старых» князей, и неразделенная единая Русь успешно отражала врагов и расширяла свои границы. Чувствуя всю опасность кочевой степи, автор «Слова» призывает князей к единению, оперируя известными ему примерами из прошлого и взывая к авторитету «старых» князей. Но автор «Слова» чужд уныния и пессимизма. «Старое» для него хорошо только потому, что в нем он видит героическое прошлое. Он призывает не к смерти, а к жизни, не к пассивности, а к активности, к борьбе. Он верит в силы своего народа, в свою родину.[1006]
Межкняжеская позиция Бояна объясняется именно подобными политическими симпатиями «певца старого времени», избравшего ныне темой своей «христианско-героической песни» «новые времена», поход своего современника Игоря Святославича. Если трудно определить, кто автор «Слова»: черниговец, как это думает Барсов,[1007] киевлянин, дружинник Святослава Всеволодовича,[1008] или галичанин,[1009] то нельзя не остановиться на интересной мысли В. А. Келтуяла о возможном инициаторе написания «Слова» — Святославе Всеволодовиче. Нам известен один документ, написанный, по-видимому, по его предложению, а именно «Слово о князех». П. В. Голубовский и В. А. Келтуяла считают, что «Слово о князех» было записанной позднее речью, с которой в день празднования памяти Бориса и Глеба, 2 мая 1175 г., выступил в черниговском Спасском соборе епископ или кто-либо другой из черниговского духовенства. Смысл проповеди сводился к требованию подчинения младших князей старшим. В эти годы на черниговский стол претендовал Олег, собираясь занять его в обход имеющего на то большее право по старшинству новгород-северского князя Святослава Всеволодовича. По-видимому, проповедь была произнесена по совету или даже по просьбе Святослава. Она возымела свое действие, настроив паству против Олега, и последний вынужден был отказаться от притязания на черниговский стол, который и занимает по старшинству Святослав Всеволодович. В. А. Келтуяла делает вывод, что Святослав два раза обращается к помощи литературных произведений, ибо оба «Слова» написаны по его инициативе.[1010]
