Олег Хлевнюк - Хозяин. Сталин и утверждение сталинской диктатуры
Подготовив, таким образом, почву, руководство страны сделало тезис о «клеветниках» и «карьеристах» основой официального объяснения причин террора и произвола. «Клевета на честных работников под флагом “бдительности” является в настоящее время наиболее распространенным способом для прикрытия, маскировки враждебной деятельности. Неразоблаченные осиные гнезда врагов ищите прежде всего среди клеветников», — заявил на XVIII съезде А. А. Жданов, выступавший с докладом об изменениях в уставе партии[1016]. В докладе Жданова и в выступлениях других делегатов съезда приводились конкретные примеры деятельности «клеветников». В Архангельской области, например, был «разоблачен такой злостный клеветник, как Прилучный, который написал 142 заявления на коммунистов, и ни одно из них не подтвердилось». «[…] В одном из районов Киевской области был разоблачен клеветник Ханевский. Ни одно из многочисленных заявлений, поданных Ханевским на коммунистов, не подтвердилось. Однако этот клеветник не потерял присутствия духа и в одном из своих разоблачительных заявлений в обком КП(б)У обратился с такой просьбой: “Я выбился из сил в борьбе с врагами, а поэтому прошу путевку на курорт”». «Некая Могилевская, работавшая учительницей 142-й школы города Киева, подавала клеветнические заявления и телеграммы во все центральные учреждения УССР и СССР. В этих телеграммах она оклеветала большое количество честных работников. В своих заявлениях эта клеветница не только клеветала на честных людей, но путем запугивания вымогала деньги и путевки на курорт. Достаточно сказать, что за 1936–1937 гг. она путем шантажа, запугивания сумела получить около 5 тыс. руб. от разных организаций и три путевки на курорт стоимостью больше 2 тыс. руб. Обо всех, кто отказывал ей в выдаче так называемой помощи, она писала клеветнические заявления […] Сейчас эта Могилевская разоблачена как аферистка. Она никогда учительницей не была. Подложным путем она получила ложное свидетельство о том, что является учительницей. Сейчас она осуждена народным судом на пять лет»[1017] и т. д.
Почувствовав перемену политических ветров, местные руководители, долгое время не смевшие тронуть активистов-разоблачителей, с энтузиазмом повели против них борьбу. Характерным было дело заведующей парткабинетом Переяславского райкома Савченко-вой, которым занимался в начале 1939 г. Киевский обком ВКП(б). Савченкова написала заявление, в котором обвинила руководство Переяславского райкома в связях с врагами народа и во вражеских действиях. Очевидно, что Савченкова надеялась на безнаказанность и результативность своего доноса. Однако обстановка изменилась, и осмелевшие члены бюро Киевского обкома приняли в январе 1939 г. решение: «Считать, что выдвинутые в заявлениях Савченковой обвинения […] являются безосновательными и клеветническими», объявить ей выговор с занесением в учетную карточку и снять с работы в райкоме[1018]. Однако Савченкова стояла до последнего. Получив выговор, лишившись работы, ославленная в Переяславле как клеветница, она не только продолжала писать заявления и жалобы, но собрала вокруг себя группу людей, недовольных районным руководством. Один из них — парторг ЦК КП(б)У в Иванковском леспромхозе Семида написал в ЦК ВКП(б) новое заявление, в котором называл переяславских начальников врагами и бандитами. И хотя Семида подписался чужим именем, его авторство «вычислили». Этот факт переполнил чашу терпения киевских руководителей. Решив покончить с интригами, бюро обкома КП(б)У в начале марта 1939 г. вновь вернулось к делу Савченковой. На этот раз были приняты суровые решения: Савченкову исключили из партии, а Семиду, лишив партийного билета, сняли с должности. Более того, бюро поручило прокуратуре привлечь Савченкову и Семиду к судебной ответственности за клевету[1019].
Подобные дела разбирались в 1939 г. повсеместно. Неоднократно занимался ими секретариат Московского обкома партии. 17 апреля 1939 г. он рассмотрел вопрос о заявлениях группы членов ВКП(б), которые обвиняли во вредительстве, пособничестве и покровительстве врагам ряд должностных лиц Подольского района. Заявление было признано необоснованным и клеветническим. Фигуранты дела получили строгие выговора и были предупреждены, что «в случае продолжения подачи клеветнических заявлений они поставят себя вне рядов партии»[1020]. Через несколько месяцев, 20 августа 1939 г., клеветническими были признаны заявления одного из членов партии, «разоблачавшего» «контрреволюционные связи» секретаря Шатурского горкома ВКП(б)[1021]. В октябре 1939 г. секретариат Московского обкома признал необоснованными и клеветническими заявления некоего Шахияна, который в течение полутора лет подал десять заявлений в ЦК, Московский комитет, Комитет партийного контроля и Прокуратуру с обвинением группы членов партии в связях с врагами народа. Шахияну было сделано внушение, что «в случае продолжения с его стороны клеветнических обвинений он будет привлечен к строгой партийной ответственности»[1022]. Подобные примеры можно продолжать. Они свидетельствовали как о распространении явления, так и о сравнительно снисходительном отношении к «клеветникам».
Кампания борьбы с «клеветниками», несомненно, имела некоторые объективные основания. Публичные процессы над оппозиционерами, чистки аппарата и массовые операции 1937–1938 гг. сопровождались нагнетанием обстановки «бдительности» и призывов к доносительству. По разным причинам — из желания отвести удар от себя, чувства мести, корыстного интереса, наконец, в силу психической неполноценности — на эти призывы сверху активно откликалась определенная часть населения страны. Вместе с тем мнение о том, что доносы в серьезной степени стимулировали террор, как уже говорилось, не подкрепляются известными фактами. Сама по себе насквозь фальшивая кампания борьбы с «клеветниками» служит дополнительным свидетельством несущественности доносов как фактора террора. Однако изобретенный сталинской пропагандой миф о решающей виновности «клеветников» оказался достаточно эффективным и до сих пор продолжает свою долгую жизнь.
* * *Выход из «большого террора», проведенный в конце 1938 — начале 1939 г., в значительной степени был типичным механизмом завершения сталинских кампаний. Проведя массовое уничтожение и изоляцию «подозрительных» слоев населения, сталинское руководство совершило небольшое отступление с целью стабилизации системы и ослабления социального недовольства произволом. Первостепенным результатом этого отступления была очередная чистка в органах НКВД, проведенная преимущественно силами партийного аппарата. Нарушенный в период террора баланс сил между этими двумя важнейшими институтами сталинского режима был восстановлен в его традиционном виде. Новое поколение партийных функционеров, так же, как и новое поколение работников карательного аппарата, многие из которых также пришли из партийных органов, были главной опорой окончательно утвердившейся диктатуры Сталина.
Несмотря на масштабность арестов работников ежовского НКВД и резкое, почти одномоментное, прекращение массовых операций, достигших огромных размеров и, соответственно, имевших значительный потенциал инерции, выход из террора был осуществлен без серьезных трудностей и заметного противодействия. Отдельные угрозы дисбаланса, наблюдавшиеся на начальном этапе кампании, например, слишком сильные атаки на НКВД, были быстро нейтрализованы соответствующими указаниями из центра. Опираясь на поддержку Сталина, новое руководство НКВД во главе с Берией консолидировало свои позиции, что было особенно заметно на примере Гулага. Утвердившиеся в 1939 г. принципы построения лагерной системы сохраняли свое значение до смерти Сталина. Как можно судить по имеющимся документам, не приобрело угрожающих для диктатуры размеров и социальное недовольство массовыми репрессиями. Отрицательные настроения, усиливавшееся в обществе в связи с массовым произволом, были сравнительно успешно направлены против Ежова и его сотрудников, а также, как правило, анонимных «клеветников» и «карьеристов». Непосредственная связь с террором высшего руководства страны, прежде всего Сталина, была надежно спрятана за стеной официальной пропаганды и страха.
Однако за относительной успешностью решения тактической задачи — выхода из террора, на самом деле, скрывались многочисленные разрушительные и трагические краткосрочные и долгосрочные последствия кадровых чисток и массовых операций. Уже в период террора, после относительно благополучных «трех хороших лет» (1934–1936) начался период нарастания напряженности в советской экономике. Даже по официальным данным, темпы роста объема промышленного производства, составлявшие в 1936 г. 28,7 %, снизились в 1937 г. до 11,2, а в 1938 г. — до 11,8 %. По более объективным расчетам некоторых западных экономистов, эти цифры составляли соответственно 10,4, 2,3 и 1,1 %[1023]. Опасные размеры приобрела дезорганизация армии, вызванная разгромом значительной части ее офицерского корпуса[1024]. Эти и многие другие последствия террора все еще не изучены, а многие даже в достаточной мере не осознаны. Одним из таких последствий было также уничтожение остатков «коллективного руководства» в высших эшелонах власти и утверждение институтов абсолютной единоличной диктатуры, о чем пойдет речь в следующей заключительной главе этой книги.
