Виктор Бердинских - История одного лагеря (Вятлаг)
Примерно в то же самое время (в условиях тотального и жесточайшего засекречивания любой информации о лагере) прямо возле 1-го дома Управления ИТЛ в поселке Лесном размещалась "Доска показателей соцсоревнования" среди лагпунктов, на которой вся дислокация подразделений Вятлага раскрывалась, как на ладони…
***
Нельзя не заметить и существенных изменений в составе персонала ИТЛ: постепенно лагерь наполнялся качественно новыми кадрами вольнонаемных работников. Если в 1953 году среди них имелись лишь 100 сотрудников с высшим и средним специальным образованием, то в 1958 году таковых насчитывалось уже 450 человек. За это пятилетие в Вятлаг прибыли около 800 молодых специалистов, которые, впрочем, как мы знаем, долго здесь не задерживались: зарплата невелика, а условия работы и быта – каторжные (фельдшер, например, получал ежемесячно в 1957 году от 690 до 730 "дореформенных" рублей, врач – чуть более 1.000 рублей).
Тем не менее в 1959 году из 164-х участников XV-й партконференции Вятлага ("элиты" лагеря) имели высшее образование – 19 человек, незаконченное высшее – 7, среднее – 51, неполное среднее – 74, начальное – 22 человека. В сравнении с соответствующими показателями 1940-х годов – сдвиги явные и положительные.
Понятный интерес для нас представляет и "расклад" руководящей верхушки лагеря по партийному стажу. Обратимся к протоколу последующей, XVI-й партконференции (1960 год): вступили в партию до 1930 года – 4 делегата; в период с 1931 по 1940 год – 18 человек; с 1941 по 1950 год – 98; с 1951 по 1960 год – 65 человек. Таким образом, мы имеем основания для вывода, что в это время делами в лагере вершили преимущественно представители поколения, "сделавшего карьеру" в 1940-е годы, то есть – практики "сталинско-бериевской школы". Хрущевские "откровения" и "разоблачения" многие из них душой не приняли, но "упираться" и открыто "оппонировать" новым властям ради каких-то "отвлеченных идей" не намеревались…
В целом же "кадровая ситуация" в Вятлаге (укомплектованность персоналом, социально-бытовые условия, состояние законности и дисциплины среди вольнонаемных сотрудников и т.д.) кардинальных изменений (в сторону оптимизации) не претерпела: текучесть кадров – высокая, условия жизни – отвратительные, моральный климат – с явными симптомами патологии…
Почти то же самое можно сказать и об обстановке в "зонах" лагеря.
Правда, быт заключенных в конце 1950-х годов стал несколько более разнообразным: непосредственная угроза голодной смерти отошла в прошлое, и у людей появилась возможность подумать (кроме хлеба насущного) и о чем-то "ином"… Для многих (прежде всего – уголовников) самой распространенной формой "проведения досуга" оставалась картежная игра, но среди значительной части остальных осужденных заметно увеличился спрос на книжный фонд лагерных библиотек. В бараках (практически повсеместно) имелись радиорепродукторы. Регулярно (два раза в месяц) на лагпункты приезжали кинопередвижки, демонстрировались отечественные (в основном) фильмы…
Имелись в некоторых "зонах" и свои, отличные от других лагпунктов, повальные увлечения и "хобби": ведь заключенному времени не жаль – оно у него "казенное" (по лагерному присловью – "зэк спит, а срок идет"), поэтому лагерник способен затратить уйму сил и времени для корпения над какой-нибудь вычурной, "заковыристой" безделушкой, а потом просто "презентовать" ее товарищу по бараку или "загнать" спекулянту-"вольняшке" либо "попке"-надзирателю за бутылку спиртного…
В одном из "северных" вятлаговских ОЛПов большой популярностью среди политзаключенных пользовались тетради-альбомы со стихами, переписанными, как правило, бисерно-мелким почерком.
Заглянем в один из таких "альбомов": его сумел сохранить после освобождения из лагеря по амнистии в 1959 году бывший политзаключенный Вятлага (дело, безусловно, рисковое – ведь в случае обнаружения подобного лагерного "самиздата" его владелец мог легко "схлопотать" лет 5-10 дополнительной отсидки, поскольку содержащиеся в этом рукописном сборнике поэтические антисталинские "опусы" имеют, конечно же, откровенно антисоветский "запал").
В этой "антологии" собраны и отдельные стихи, и произведения более крупного формата. Среди последних – очень известные тогда в лагерях поэмы – "XIX партсъезд", "Советский рубль", "Пасха – Христос Воскрес" и другие. Подпольная лагерная поэзия – специфический жанр. Ее политический пафос в период "оттепели" одухотворен идеями "возврата к Ленину", "социализма с человеческим лицом"…
Многие стихи, в силу особенностей эпохи, безымянны. Одно из таких анонимных четверостиший вполне могло бы стать эпиграфом к истории любого советско-сталинского лагеря:
…Нет славных дел, нет героизма,
Нет легендарных эпопей,
Осталось иго коммунизма
В архипелаге лагерей.
Но это – редкий пример тотального отрицания системы. Гораздо чаще политзаключенные ратовали за "реформирование" и "улучшение социализма". В большинстве своем они верили в "правду Ильича", а все невзгоды относили лично к Сталину. Они и не помышляли о кардинальном изменении политического строя в стране.
Отражением этих взглядов можно (в известной степени) считать ходившую по рукам в "зонах" в нескольких вариантах поэму "XIX партсъезд". Авторство ее приписывалось некоему Бушу (поволжскому немцу). Поэма предвосхищает политический запал "оттепели" и, судя по всему, написана накануне смерти Сталина.
Перед нами – фрагмент одного из вариантов этого литературного памятника гулаговской эпохи:
…Как хороша вечерняя столица,
Как ярко светят тысячи огней,
И поневоле сердце станет биться,
Когда взглянешь на старый Мавзолей.
Проснись, Ильич, взгляни на наше счастье,
Прослушай XIX партсъезд,
Как мы живем под игом самовластья,
Как много завоевано побед.
Взгляни на сцену, там поют артисты,
В литературу – тоже не забудь,
Но только за железные советские кулисы,
Родной Ильич, не вздумай заглянуть.
Там тяжело, там мучаются люди,
Не та там жизнь, что ты нам завещал,
Там нет святых советских правосудий,
Там жизнь штыков, насилья и кандал.
От тяжкого труда согнулись спины,
Кровавые мозоли на руках,
Живут по быту тягловой скотины
И спят под пломбой на сырых досках.
Их черным хлебом кормят недосыта,
Одеты в рваных лоскутах,
Дорога в жизнь им навсегда закрыта,
Спасет их чудо иль Аллах.
На ихних трупах все Дворцы Советов,
Войска и пушки, армия и флот,
О них не пишут в книгах и газетах
И не хотят, чтоб знал о них народ.
На ихних спинах тысячи каналов,
Мостов, дорог: их строили зэка,
На ихних шеях жены генералов
Одеты в бархат, золото, шелка.
Ильич, Ильич, за то ли ты боролся,
Чтобы рабочий гнулся в три дуги,
За черный хлеб слезою умывался
И целовал чекистам сапоги?
Чтобы терпел насилье, горе, муки,
Чтоб жизнь свою проклял он три раза,
Чтобы рубил он собственные руки
И в двадцать лет травил себе глаза?..
Взгляни, Ильич, как здесь живут чекисты,
Чужою славой украшая грудь,
Но только за железные кулисы,
Родной Ильич, не вздумай заглянуть…
Розовый "советский идеализм" у многих лагерников в "зоне" исчезал.
Попавший в Вятлаг за "хулиганку" (с его слов – заступился за безбилетную старуху, которую выталкивал из вагона милиционер, и получил за это 3,5 года) железнодорожник Николай Палкин в связи с событиями 1956 года в Венгрии написал стихотворение "Милая Россия", в котором прощание с "просоветскими иллюзиями" запечатлено в предельно категоричной форме:
…Россия милая, страна советская,
Страна жестокости и нищеты,
Ты так же нищая, как в век Радищева,
И, как при Палкине, жандарм Европы ты.
С утра и до ночи в нужде и в голоде
В колхозном мечется мужик ярме,
За граммы мусора покорней лошади,
А непокорные гниют в тюрьме.
Ты, власть советская, на лжи построена,
ЦК – инструктор твой, ЦК – судья.
Свобода совести в цепях закована,
Движенью разума грозит статья.
Партийной критикой таланты глушатся,
Кровь премий сталинских бездарность пьет,
Идейным уровнем искусство рушится,
А Русь по-прежнему и пляшет, и поет…
Впрочем, основной массе заключенных были чужды такого рода "радикальные" умствования: все (или почти все) лагерники (в том числе имевшие "пятьдесят восьмую статью"), как мы уже отмечали, свято верили "в Ильича", а гнет "начальников" и мучения свои относили даже не к Сталину персонально, а к "врагам народа", "пробравшимся во власть"…
Существовали, правда, и другие, более оригинальные точки зрения на всю эту проблематику: так, один из немногих доживших до наших дней узников-ветеранов Вятлага, человек искренне и глубоко верующий, считал ранее и убежден сегодня, что "…Ленин-Сталин-Гитлер проявились в XX веке от Бога, как напоминание о Божьем Суде…"
