Эрнест Лависс - Том 5. Революции и национальные войны. 1848-1870. Часть первая
Партии и американская междоусобная война (1861–1865). Это поколение, так много помышлявшее о хозяйственных интересах, пережило тяжелый кризис во время войны между северными и южными штатами Северной Америки. Высшие и средние слои английского общества, на словах исповедовавшие аболиционистские принципы, фактически склонялись на сторону южных, рабовладельческих штатов. Это обстоятельство объясняется несколькими причинами: во-первых, англичане не верили в искренность северян, зная их крайне пренебрежительное отношение ко всякому человеку, имевшему у основания ногтя черное пятно[219]. А затем южные плантаторы были джентльмены и добывали (быть может, средствами несколько предосудительными) хлопок, необходимый для нормального течения английской экономики. Юг, придерживавшийся принципов свободной торговли, открывал обширный рынок для английских товаров, тогда как северные федералисты старались развить собственную индустрию и являлись сторонниками протекционизма.
Оплошность одного американского офицера чуть было не сыграла роль искры, брошенной в пороховой погреб: на английском судне, шедшем в Европу, он арестовал уполномоченных, посланных южным правительством для дипломатических переговоров. К счастью, президент Линкольн поспешил выразить свое порицание поступку этого офицера. Принц Альберт, лежавший уже на смертном одре, оказал своему приемному отечеству последнюю услугу, упросив смягчить выражения депеши, составленной в очень резком тоне. Но англичане допустили еще более серьезное нарушение нейтралитета, позволив вооружить на Виркенхедских верфях военный крейсер для южных штатов. Грозная «Алабама» нанесла огромный ущерб торговому флоту северян. Тем временем «хлопковый голод» причинял жестокие страдания промышленному населению Ланкашира. Но рабочие держались превосходно, отказываясь возвысить свой голос против антирабовладельческой демократии, защитницы правого дела.
Дебаты о Дании. Пальмерстон со старческим упрямством решительно высказывался против всякого расширения избирательного права, «потому что я не дурак», — говаривал он грубо. Решив не омрачать его последних дней, нация согласилась, подобно премьеру, сосредоточить все свое внимание на вопросах внешней политики. В то время в Европе совершались два серьезных события: во-первых, Польша истекала кровью в последнем восстании; во-вторых, обе великие германские державы (Австрия и Пруссия) старались раздавить Данию. Английское общественное мнение, несомненно благосклонно настроенное в пользу Польши, проявляло, однако, столь же мало желания, как и сам Пальмерстон, открыто выступить на ее защиту, даже сообща с Францией.
Напротив, Англия даже и без содействия Франции готова была вмешаться в датские дела, и общественное мнение гневалось на министерство иностранных дел главным образом за его неустойчивую политику, которая способна была внушить симпатичной маленькой стране тщетные надежды. 4 июля 1864 года Дизраэли напал на министерство, обвиняя его в том, что оно компрометирует честь Британии. «Мы не должны сначала угрожать, а затем отступать перед решительными действиями. Мы не должны вводить в заблуждение своих союзников, внушая им ожидания, которых мы не хотим исполнить. Нам говорят, что наше отечество не имеет союзников, а потому не в силах что-либо предпринять. Подобные слова не долины произноситься, ни даже мыслиться английским министром». Тогда старый «Пам»[220] произнес свою последнюю большую речь, одну из самых искусных своих речей, причем он говорил не столько о Дании, сколько о финансовых талантах Гладстона и об опасности возвращения консерваторов к власти. Этими словами он привлек на свою сторону прогрессивных либералов и добился незначительного, но все же достаточного большинства.
Симптомы пробуждения либерализма (1864). В последний год пребывания Пальмерстона у власти застой во внутренних делах не был уже столь безусловным, как прежде. Главный товарищ Пальмерстона по министерству, Гладстон, все больше склонялся к радикализму; он подал сигнал для восторженного приема Гарибальди, которого приветствовали все англичане, одни — как патриота, другие — как революционера, а третьи — как врага римского папы[221]. При обсуждении одного предложения, внесенного сторонниками избирательной реформы, Гладстон произнес следующие многознаменательные слова: «Те, кто хочет исключить из участия в выборах тридцать девять рабочих из сорока, должны доказать негодность, неспособность и испорченность рабочего класса. Всякий человек, не признанный опасным или неправоспособным, имеет право участвовать в проведении в жизнь конституции». По поводу одного предложения, касавшегося ирландской церкви[222], он сказал, что последняя обслуживает только ничтожную часть населения. Оба эти вопроса должны были в близком будущем выдвинуться на первый план.
Выборы 1864 года дали либеральной партии много новых депутатов, в том числе философа Джона-Стюарта Милля. Фракция, руководимая Врайтом, усилилась, равно как и фракция, руководимая Гладстоном.
Всемогущему министру Пальмерстону трудно было бы справиться с новой палатой. Но счастливая звезда избавила его от этого испытания и пресекла его поприще в самом разгаре популярности. Крепкий восьмидесятилетний старик, который еще за несколько дней галопом скакал на коне, внезапно стал слабеть, немного похворал и умер.
III. Вторая реформа и великое либеральное министерство (1865–1872)
Перестройка партий и успехи рабочего движения. Парламент, личный состав которого был в значительной степени обновлен, вернулся к традиционной, но скомпрометированной расколом 1846 года системе двух больших, мощно организованных и дисциплинированных партий, либеральной и консервативной. Великим вождем прогрессивной либеральной партии безусловно сделался бывший «пилит» Гладстон, под руководством которого подвизался фритредер Брайт рядом с новыми деятелями, как Форстер и Стансфильд. В верхней палате на защиту либеральных принципов выступали старик Россель и герцог Аргайль — два славных представителя старого вигизма. Торизм, располагавший огромной силой в палате лордов, где им руководил граф Дерби, значительно усилился в палате общин, где во главе консервативной партии стоял Дизраэли. К ней примыкали такие депутаты, как сэр Стаффорд Норткот, Хэг Кэрнс, Гетарн Гарди и лорд Роберт Сесиль — будущий маркиз Сольсбёри.
И, однако, это была уже не прежняя Англия. За последние двадцать или двадцать пять лет численность и сила рабочего класса одинаково выросли. Наступил момент, когда следовало бы по необходимости предоставить людям физического труда официальное место в старом конституционном здании и отменить оскорбительные и репрессивные законы, еще тяготевшие над ними. Эти две формы прогресса рабочего класса— прогресс экономический и прогресс политический — были тесно связаны между собой, и каждая форма одновременно являлась и причиной и следствием.
С 1844 то да эволюция нравов и законодательства совершалась в пользу рабочих. Начав лучше одеваться и питаться благодаря росту заработной платы, начав даже (вещь прежде небывалая!) откладывать сбережения на черный день, рабочие таким образом облегчали задачу общественной благотворительности и судебных установлений; за двадцатилетие число лиц, наказанных по суду или требовавших вспомоществования, уменьшилось на целую треть. А с 1832 года число цензитарных избирателей низшего разряда возросло также на одну треть.
Рабочие союзы (1832–1871). Мы уже видели[223], как мало сочувствия к народу и к беднякам проявляли средние классы, в руках которых очутилась власть после первой парламентской реформы. Буржуазия, промышленная и всякая иная, а также отражавшее ее интересы либеральное правительство объявили в 1833 году, что всякий рабочий союз представляет собой противозаконное сообщество заговорщиков. Дело шло о подавлении тред-юнионизма, организованного Робертом Оуэном в федерацию масонского типа[224].
Со времени проведенных сэром Робертом Пилем реформ рабочие мирно улучшали свое положение путем соглашений с хозяевами[225]. Но прежде всего они хотели столковаться между собой по ремеслам и районам, затем объединить различные профессиональные и районные союзы, и этой цели им удалось достигнуть вопреки воле господствующих классов. Все разумные государственные люди признавали, что наступило время предоставить широким слоям рабочего класса парламентское избирательное право.
Министерство Росселя — Гладстона и избирательная реформа. Раньше чем приступить к разрешению вопроса первостепенной важности, либеральное министерство должно было реорганизоваться. Эта операция, произведенная с большим трудом, имела скоропреходящий характер. Премьером сделался престарелый граф Россель, министром иностранных дел — Кларендон; Гладстон остался министром финансов, а в палате общин руководящая роль досталась Форстеру, Гошену и Лайарду. Тронная речь обращала внимание парламента «на изменения, которые надлежит внести в избирательное законодательство, дабы укрепить наши свободные учреждения и способствовать повышению благосостояния страны».
