Анна Антоновская - Базалетский бой (Великий Моурави - 5)
Обо всем этом знал отец Даутбека и решил вернуть ей счастье, ибо Арсена она любила, любила всем своим горячим сердцем... И во имя этой любви не позволила сердцу трепетать от жалости.
Если кое-что из утвари в замке еще оставалось, то после настойчивых призывов умного друга к покорности старики решительно попрятали в тайниках все до последнего медного таза, заменив его треснувшей глиняной чашей.
Гогоришвили притворялся ничего не видящим, но беспрестанно тревожился, как встретят здесь посланников царя.
Ждать пришлось недолго. Дня через три в Носте въехал молодой князь Палавандишвили с важными писцами, с гзири, сменившими папахи на шлемы, с деловитыми нацвали, суетливыми сборщиками и личными слугами, мечтавшими попировать.
Приподнявшись на стременах, князь с изумлением взирал на унылое Носте пустынные улички не оглашались не только приветствиями, но даже криками обычно везде снующих мальчишек. "Что такое? Неужели вымерли?" - не без волнения подумал князь.
Из жилищ стали выползать сначала старики, потом помоложе. Унылые лица и бедная одежда мало соответствовали славе богатого Носте.
Дед Димитрия и прадед Матарса подошли к князю, сняли бараньи шапки, учтиво поклонились и бесстрастно спросили, откуда и куда благородный князь держит путь.
Тут Палавандишвили пожалел, что не послушался совета старшего нацвали и не отправил вперед гонцов - предупредить о приезде в Носте нового управителя и о возвращении владения Саакадзе в царскую казну.
Услышав об этом сейчас, сбежавшиеся ностевцы так и остались с разинутыми ртами, якобы от изумления. Больших усилий стоило Гогоришвили не расхохотаться. "Бала", - незлобиво подумал он.
- Кто здесь главный? - с нарочитым спокойствием спросил князь, играя драгоценной нагайкой.
- Никто, князь. Живем, как кто хочет, - вздохнул дед Димитрия. - Не меня оставил Моурави стеречь замок, но, может, я главный?
- А за Носте кто надзирает?
- Почему должны надзирать? И так не убежит.
- Не убежит? - вскипел гзири, забыв, что на нем не папаха, а шлем, и для лихости силясь сдвинуть его набекрень. - Что ж вы, ишачьи дети, никому подати не платите?
- Большое спасибо, гзири! Давно, со времен царствования Десятого Георгия, не слышали приятные слова, потому забыли, что мы "ишачьи дети".
- С тех пор как наш Моурави благородным хозяином Носте стал...
- Вот огрею тебя нагайкой!
- Сегодня? - озабоченно осведомился дед Димитрия.
- Лучше на пасху, - посоветовал прадед Матарса. Ностевцы зафыркали и, подталкивая друг друга, разразились неудержимым смехом.
- Сам ишачий сын! - вконец озлился на гзири дед Димитрия. - Ты где видел, чтобы стариков нагайкой грели? В Иране? Сто евнухов тебе на закуску!
- Подожди, народ! - поспешил выступить вперед Гогоришвили. - Если от царя, светлый князь, прибыл, почет тебе ностевцы окажут, послушание тоже.
- Ты кто такой? Старший в Носте?
- Нет, светлый князь, я азнаур Гогоришвили; приехал спросить ностевцев, нет ли вестей о Моурави: возвращается он или еще нет.
- А тебе, азнаур, какое дело до Моурави? - вызывающе начал было нацвали.
- Я не тебе отвечаю, и ты за князя вперед не лезь!
- Тогда мне скажи, почему интересуешься Моурави?
- С большим удовольствием, светлый князь. Мой сын - из "Дружины барсов", Даутбек, - при Моурави живет. Боюсь, если турки пожалуют, долго не увижу.
- А тебе откуда известно, что турки придут? - Палавандишвили насторожился и, как бы невзначай, вложил нагайку в цаги.
Нацвали обменялся с гзири выразительными взглядами: воинственность в этом логове "барса", как видно, была преждевременна.
- Ниоткуда, князь, неизвестно. Только нрав чертей полумесяца хорошо известен: раз персы ушли, значит, дорога свободна.
- Выходит, твой сын выйдет встречать?
- Иначе не поступит! Раз враг удостоит Картли огнем, непременно с мечом встретит. Только не об этом сейчас разговор. Уже ностевцы проведали: пока турки не идут. Моурави опасаются.
- По-твоему, азнаур, царя не боятся?
- Как можно, князь! Наш светлый царь крепкую десницу персам показал, а почему туркам не захочет?
- Вижу, ты здесь свой человек... раз отец "барса". Скажи, кто старший?
- Старший - сборщик Заур; а всяких гзири, нацвали здесь не держат, все сами знают свое дело.
- А где сборщик?
Вперед с достоинством выступил муж Вардиси.
- Я, благородный князь, сборщик.
- Ты? Почему же, когда спрашивал, молчал?
- Забыл, что сборщик я: давно собирать нечего, разве что пузыри на реке.
- Выходит, для своего удовольствия воздух глотаете? - насмешливо проговорил приезжий сборщик.
- Чтоб сын черта такое удовольствие имел! - Пожилой Павле сплюнул и растер ногой. - Война с друзьями царя Симона, да насладится он раем Магомета...
- Не насладится! Кланяться аллаху нечем - голова у черта в ногах осталась.
Ностевцы смеялись, но глаза их были затуманены. Князь благосклонно взглянул на прадеда Матарса. Гогоришвили поспешил пригласить князя отдохнуть с дороги. За приезжими в замок Саакадзе отправились почетные старики и пожилые, злорадно предвкушая изумление князя.
Широкая тропа, миновав подъем, привела конную группу к воротам, окованным железом, за которыми высилась главная башня замка, безмолвная, как опустевшее гнездо. Здесь некогда царь Луарсаб впервые увидел Тэкле. Палавандишвили снял шлем и поклонился, отдавая должное величию любви. Не только "богоравный", но и "тень аллаха на земле" - шах Аббас - пировал под сенью грозного замка. Властелины наполняли золотом легендарный приют "барса". С этими мыслями придворный князь поднялся по каменным ступеням в дарбази... и застыл на пороге: вместо ожидаемого богатства - ковров, оружия, серебряных изделий - уныло ютилась по углам глиняная посуда, холодом веяло от каменных стен, лишенных каких-либо украшений; не арабская мебель, а деревянные скамьи торчали на исковерканном полу.
Кровь ударила в голову князя, и он, неожиданно даже для себя, выхватил из цаги нагайку и заорал:
- Где богатство Саакадзе?
- Когда от Хосро-мирзы спасал семью, все с собою увез Моурави, степенно и якобы без умысла сказал муж Вардиси. - Кто знал, что магометанин благодарность в сердце держит? Помнит: Моурави из болота забвения его вытащил, мирзою помог стать. Даже на один бросок копья ни один сарбаз к Носте не приблизился.
Палавандишвили до боли прикусил губу: хоть и ни словом не упоминалось о Теймуразе, которому Саакадзе помог вернуть корону, да еще двух царств, но намек был слишком ясным.
Сборщик, привычно закатав рукава чохи, угрюмо подошел к тахте.
- Еще недавно здесь ковер лежал: в середина красно-синие птицы, а по бокам кувшины с розами, а сейчас доски, кок язык лгуна, гладкие. Куда спрятали?
- Ищи, господин. Найдешь, себе возьми. А как доскам не быть гладкими, если по приказу Моурави их строгали? А доски кто посмеет унести, если мне поручил Моурави замок стеречь? Пусть не каждый день, все же часто здесь сплю. - Дед Димитрия гордо поправил пояс и приосанился.
Князь нерешительно оглянулся. Внезапно прадед Матарса ринулся в дверь и вскоре возвратился с подушкой в чистой ситцевой наволочке, озабоченно положил ее на тахту, отошел, посмотрел сбоку, вновь подошел, взбил и гостеприимно произнес:
- Садись, князь. Как можно, такой благородный - и на голой тахте!.. Жаль, ни одной индюшки не осталось: бабо Кетеван сокрушается, не из чего сациви приготовить.
Едва сдерживая смех, Гогоришвили как можно строже сказал мужу Вардиси:
- Барашка зажарь, вино тоже лучшее для князя найди, атенское! Мед, наверное, есть; гозинаки пусть женщины приготовят, лаваш самый свежий достань. Где прикажешь, князь, скатерть разостлать?
- Где хочешь, мне все равно, - насупился князь: гордость требовала отказаться от вынужденного гостеприимства, а голод разжигал воображение, и пересохшие губы при одном упоминании о вине и лаваше предательски вздрагивали. - Ты, азнаур, надолго здесь?
- Хотел сегодня уехать. Теперь, если разрешишь, князь, тебе в помощь останусь.
- Об этом сам хотел тебя просить.
Вопреки ожиданию, обед князю подали вкусный, и вино было хорошее. Для сборщика, гзири, нацвали и писцов расстелили скатерть на другой тахте и угощение выставили похуже - вино кисловатое, а гозинаки и иные сладости совсем забыли подать.
Князь пригласил Гогоришвили разделить с ним обед и тихо расспрашивал о... Георгии Саакадзе. Хотел было и Гогоришвили о ностевцах поговорить, но князь устало махнул рукой: "Завтра!".
Ни первые, ни последние петухи не нарушили сон прибывших, - петухов попросту не было. Зато ночь напролет давали о себе знать жесткие ложа.
С самого раннего утра сборщик, нацвали, гзири и писцы, не скупясь на ругань, принялись обшаривать Носте. Они чувствовали подвох, но доказательств не было. Скудные запасы на зиму, жалкий скот и пустые подвалы не сулили не только "законной" доли обогащения, но хотя бы сытной еды. Когда они ловили ностевцев на том, что кувшины пахнут свежим сыром, их заверяли: "Был свежим, теперь даже сыром нельзя назвать". Когда обнаруживали жирную курицу, клялись: "На свадьбу откармливали". А у Кетеван совсем плохо дело обернулось. Опытный сборщик обрадованно закричал:
