Борис Соколов - Берия. Судьба всесильного наркома
Теперь о товарище Микояне. Он, видите ли, возражает против повышения сельхозналога на крестьян. Кто он, наш Анастас Иванович? Что ему тут не ясно?
Мужик — наш должник. С крестьянами у нас крепкий союз. Мы закрепили за колхозами навечно землю. Они должны отдавать положенный долг государству. Поэтому нельзя согласиться с позицией товарища Микояна. (А. И. Микоян на трибуне оправдывается, ссылаясь на некоторые экономические расчеты.)
Сталин (прерывает Микояна): Вот Микоян — новоявленный Фрумкин (экономист школы Бухарина. — /Б. С./). Видите, он путается сам и хочет запутать нас в этом ясном, принципиальном вопросе.
(В. М. Молотов на трибуне признает свои ошибки, оправдывается и заверяет, что он был и остается верным учеником Сталина.)
Сталин (прерывая Молотова): Чепуха! Нет у меня никаких учеников. Все мы ученики великого Ленина.
(Сталин предлагает решить организационные вопросы, избрать руководящие органы партии. Вместо Политбюро образуется Президиум в значительно расширенном составе, а также Секретариат ЦК КПСС — всего 36 человек.
В списке, говорит Сталин, находятся все члены Политбюро старого состава, кроме А.А. Андреева. Относительно уважаемого Андреева все ясно: совсем оглох, ничего не слышит, работать не может. Пусть лечится.)
Голос с места: Надо избрать товарища Сталина Генеральным секретарем ЦК КПСС.
Сталин: Нет! Меня освободите от обязанностей Генерального секретаря ЦК КПСС и председателя Совета Министров СССР.
Г.М. Маленков на трибуне: Товарищи! Мы должны все единогласно и единодушно просить товарища Сталина, нашего вождя и учителя, быть и впредь Генеральным секретарем ЦК КПСС.
Сталин на трибуне: На Пленуме ЦК не нужны аплодисменты. Нужно решать вопросы без эмоций, по-деловому. А я прошу освободить меня от обязанностей Генерального секретаря ЦК КПСС и председателя Совета Министров СССР. Я уже стар. Бумаг не читаю. Изберите себе другого секретаря.
С.К. Тимошенко (сталинский свояк: его дочь Екатерина была замужем за Василием Сталиным. — /Б. С./): Товарищ Сталин, народ не поймет этого. Мы все, как один, избираем Вас своим руководителем — Генеральным секретарем ЦК КПСС. Другого решения быть не может.
(Все стоя горячо аплодируют, поддерживая Тимошенко. Сталин долго стоял и смотрел в зал, потом махнул рукой и сел)".
Молотов не купился на лицемерное замечание Сталина о том, что он, Вячеслав Михайлович, не задумываясь отдаст свою жизнь за партию. Фактически в выступлении Сталина было вполне достаточно материала, чтобы МГБ, если будет дана команда, соорудило дело о Молотове — британском шпионе и сионистском агенте. Тут дело шло не просто о том, чтобы исключить Молотова из числа претендентов на сталинское наследство. Похоже, старый друг Коба собирался исключить его из числа живых. Недаром П.С. Жемчужину в конце января 1953 года доставили в Москву и начали допрашивать о ее связях с арестованными по "делу врачей". Тут уж выходил чистой воды умысел на теракт против Сталина. Заодно в феврале 53-го арестовали бывшего посла в Англии и заместителя Молотова И.М. Майского, а также трех сотрудников посольства в Лондоне. Это позволило бы при необходимости придать заговору во главе с Вячеславом Михайловичем международный характер и подтвердить версию о нем, как о матером британском шпионе.
Микоян же, вероятно, попал под огонь сталинской критики как новый "правый уклонист", пытающийся "заигрывать с мужиком". В будущем, возможно, Молотова и Микояна планировалось обвинить в "буржуазном перерождении", в шпионаже в пользу Англии и в связях с еврейскими националистами и сионистами. Здесь Анастас Иванович был очень подходящей фигурой. В 1918 году он был арестован вместе с 26 бакинскими комиссарами, но каким-то образом избежал расстрела, хотя был одним из наиболее известных большевистских руководителей в Закавказье. Ходили слухи, что избежать гибели на 207-й версте Закаспийской железной дороги Микояну помогли старые связи с дашнаками, замолвившими слово перед эсеровским правительством в Ашхабаде. Кстати сказать, по мнению некоторых историков и самого Микояна, расстрел 26 бакинских комиссаров осуществлялся по списку, обнаруженному у одного из них. В этот список попали те руководители Бакинского Совета, которые в промежуток между падением большевистского правительства в Баку и занятием города турецкими войсками оказались в тюрьме. Кстати сказать, среди расстрелянных действительно оказались более-менее случайные люди, отнюдь не являвшиеся видными партийными функционерами. Например, коллега Берии — беспартийный делопроизводитель Бакинского Совета и Военно-Революционного Комитета Кавказской армии Исай Абрамович Мишне. Если бы тогда случайно был арестован не он, а Лаврентий Павлович Берия, не стал бы тот никогда грозным "лубянским маршалом", а остался бы навсегда лежать с простреленной головой в закаспийской пустыней. Но история со списком не все объясняет. Кое-кого к упомянутым в списке добавили, когда расстреливали, а вот Микояна трогать не стали. И тут вполне годилась бы версия, что Анастас Иванович был не только дашнакским, но и британским агентом, потому что и без англичан не обошлось при расстреле Бакинских комиссаров. Можно было выстроить стройную картину. Англичане завербовали Микояна, он завербовал Молотова, а тот умышленно шел на уступки Англии и США при проведении советской внешней политики, а потом, опять же, по заданию иностранных разведок, через свою жену связался с еврейскими националистическими кругами и организовал "заговор врачей" с целью убийства Сталина. Правда, к моменту естественной смерти Иосифа Виссарионовича от инсульта, ни от одного из арестованных еще не начали выбивать показаний на Молотова — не было команды. (Жемчужину последний раз допрашивали 2 марта 1953 года).
Возможно, Сталин собирался разыграть очередной спектакль — до последнего момента демонстрировать соратникам, что, несмотря ни на что, верит Молотову, и лишь под тяжестью неопровержимых улик вынужден просить товарищей по ЦК дать санкцию на его арест. Допускаю, что он хотел повторить сценарий, опробованный в свое время в деле "правотроцкистского блока". Сначала прошел бы "процесс врачей", может быть, с участием Жемчужиной. На нем впервые было бы упомянуто имя Молотова. Затем против Вячеслава Михайловича стали бы выбивать показания из того же Майского, посольских работников, еще не расстрелянных еврейских деятелей культуры, из той же Жемчужиной, если бы ее оставили в живых. И потом бы уже, году в 54-м, состоялся бы громкий процесс с участием "новых правых", заговорщиков и английских шпионов, покровителей "безродных космополитов" Молотова и Микояна. К ним вполне могли бы пристегнуть и Ворошилова (как-никак жена — еврейка) и даже вышедшего в тираж Андреева, благо, тоже был женат на еврейке. Членов Политбюро, по состоянию здоровья утративших возможность трудиться в полную силу и потому более ненужных Сталину, как показал пример Я.Э. Рудзутака и В.Я. Чубаря, Иосиф Виссарионович предпочитал в живых не оставлять. Хотя, кто знает, может быть, на старости лет диктатор стал чуточку сентиментальным и готов был дать возможность ставшим инвалидами соратникам умереть в своей постели. Так и не оправившегося от последствий инсульта Л.З. Мехлиса, Сталин даже оставил на XIX партсъезде в составе ЦК, хотя понимал, что к активной политической деятельности Лев Захарович уже никогда не вернется. Может быть, и Андрея Андреевича Андреева тихо оставили бы доживать свой век. При Хрущеве он получил чисто декоративную должность члена Президиума Верховного Совета СССР, пока не был окончательно отправлен на пенсию в 1962 году. Может быть, и Сталин готов был не трогать бывшего главу КПК.
В своей последней речи вождь ни разу не упомянул персонально ни одного из молодой гвардии соратников — ни Маленкова, ни Берию, ни Хрущева. Но проверить их на вшивость все-таки решил, попросившись в отставку с руководящих постов. И. Сталин повел себя так же, как Иван Грозный с боярами в известной сцене из фильма Эйзенштейна. Можно не сомневаться, что если кто-нибудь из присутствовавших предложил избрать генеральным секретарем партии Маленкова, очень скоро Георгий Максимилианович оказался бы среди заговорщиков. Константин Симонов вспоминал: "На лице Маленкова я увидел ужасное выражение — не то чтоб испуга, нет, не испуга, — а выражение, которое может быть у человека, яснее всех других, во всяком случае, многих других осознавшего ту смертельную опасность, которая нависла у всех над головами и которую еще не осознали другие: нельзя соглашаться на эту просьбу товарища Сталина… Лицо Маленкова, его жесты, его выразительно воздетые руки были прямой мольбой ко всем присутствующим немедленно отказать Сталину в его просьбе".
Маленков, хорошо помнивший сталинский отпуск в Сочи в 45-м, первым, а за ним и все остальные, очень быстро сориентировался. Раз Сталин в самом начале намекнул, что ему еще нужен не один год для воспитания достойной смены руководителей, значит, ответ на неожиданное предложение мог быть только один: просить дорогого и любимого Иосифа Виссарионовича остаться, не покидать своих товарищей по ЦК. Неудивительно также, что Сталин не назвал имени своего возможного преемника. Он вполне мог рассматривать вариант, что им окажется не Маленков, не Хрущев, не Берия, а совсем другой человек, не входящий пока в состав высшего партийного руководства. Как знать, не собирался ли Иосиф Виссарионович сделать кронпринцем своего сына Василия, заставив его таки взяться за ум.
