KnigaRead.com/
KnigaRead.com » Научные и научно-популярные книги » История » Страсти революции. Эмоциональная стихия 1917 года - Булдаков Владимир

Страсти революции. Эмоциональная стихия 1917 года - Булдаков Владимир

На нашем сайте KnigaRead.com Вы можете абсолютно бесплатно читать книгу онлайн Булдаков Владимир, "Страсти революции. Эмоциональная стихия 1917 года" бесплатно, без регистрации.
Перейти на страницу:

В условиях, «когда психология совершенно еще не успела переварить новых явлений, понятий, отношений», заявление Керенского произвело необыкновенный эффект. Эсер В. М. Зензинов через 35 лет вспоминал, что после выступления

Керенского подхватили на руки и на руках, среди бешеных аплодисментов и криков одобрения, вынесли из зала. Помню, что, когда я опомнился от всего пережитого, с удивлением заметил, что лицо мое было залито слезами…

Мало кто вспомнил, что будущий народный вождь ведет себя вопреки социалистической этике, заняв свой пост по приглашению монархиста В. В. Шульгина, надеявшегося «вырвать у революции ее главарей». Напротив, писали, что, войдя в правительство, Керенский «внял единственно голосу своего революционного инстинкта, велениям своей революционной совести…». Это было справедливо: революция творилась инстинктивно, а не в соответствии с партийными доктринами. Решение, санкционирующее выбор Керенского, было принято без голосования. Лишь у немногих, включая Суханова, произошедшее вызвало «ощущение неловкости, пожалуй, конфуза, тоски и злобы». А новоиспеченный министр действительно взялся за дело. На свободе оказалось около 90 тысяч человек – не столько политических заключенных, сколько уголовников. При этом, как уверяли анархисты, некоторые из освобожденных преступников раскаялись настолько, что им доверяли охранять собираемые на революцию деньги.

С обещанным Керенским контролем над правящей «буржуазией» ситуация была сложнее. Лидеры Петроградского Совета привыкли говорить, а не контролировать. Керенский, «не спавший несколько ночей, затративший нечеловеческое количество нервной энергии… ослаб до тривиальной истерики, жаловался, что против него все интригуют». В действительности эти истерики постоянно увлекали рядовых представителей Совета. (Позднее нечто подобное произойдет с Л. Д. Троцким.) Руководителям Совета оставалось только разводить руками.

Симбиоз правительства и Совета был невымученным и противоестественным. Но лидеры последнего не заметили, что попали в своеобразную политическую ловушку. Утопии и иллюзии – а именно они правили бал в первые дни революции – словно выключили политический разум. И тогда событиями все основательнее стал управлять социальный инстинкт.

Приказ отнюдь не был продуктом социалистического теоретизирования, напротив, он был навязан недоумевающим лидерам Совета эмоциями солдатской массы. Н. Н. Суханов застал в посещении Совета 1 марта следующую картину:

…За письменным столом сидел Н. Д. Соколов… его со всех сторон облепили сидевшие, стоявшие и наваливавшиеся на стол солдаты и не то диктовали, не то подсказывали Соколову то, что он писал… Никакого порядка и никакого обсуждения не было, говорили все – все, совершенно поглощенные работой, формируя свое коллективное мнение безо всяких голосований…

Такова история этого документа, завоевавшего себе такую громкую славу… Вызван он был общими условиями революции…

Приказ этот был в полном смысле продуктом народного творчества, а ни в коем случае не злонамеренным измышлением отдельного лица или даже руководящей группы… Буржуазная пресса, вскоре сделавшая этот приказ поводом для бешеной травли Совета, почему-то приписывала авторство его Стеклову, который неоднократно открещивался от него… Соколов… явился лишь техническим исполнителем предначертаний самих масс… Со стороны пленума Совета это был едва ли не единственный акт самостоятельного политического творчества за всю революцию…

Из тогдашних благих намерений выросло нечто противоестественное для профессиональной армейской среды. «Военная психология показывает, что трусость легко воспринимает либеральное, оппозиционное и пацифистское резонерство, заражающее массы… – отмечал психиатр Н. В. Краинский. – Армия должна принять войну, как факт. Она должна удовлетворяться своими лозунгами и слепо подчиняться дисциплине…» Попросту говоря, нельзя допускать, чтобы внутри этого «орудия империи» пробудился человек с его разнородными житейскими устремлениями. Однако Приказ № 1 объективно оказался направлен именно на это.

Все необычное возбуждает подозрения. Неудивительно, что мнительный В. В. Розанов заявил, что Приказ № 1 был заготовлен в Берлине, где хорошо изучили русскую литературу, наполненную пренебрежением к офицеру как к «дураку, фанфарону, трусу». Говорили также, что этот документ был «в огромном количестве экземпляров доставлен через Швецию из Германии в распоряжение Совета солдатских и рабочих депутатов и последними распространен среди армии и населения» 32. И этот конспирологический бред произвел отклики в умах последующих поколений.

В отличие от столиц в провинции складывалось совсем иное идейно-политическое соотношение между буржуазными органами и Советами. В Москве 1 марта был образован Комитет общественных организаций из 150 представителей, на котором председательствовал известный деятель кооперации С. Н. Прокопович. Ситуация оставалась неопределенной. Рабочим, как и в Петрограде, пришлось прорываться через кордоны полиции и солдат. Толпы вели себя неуверенно. Особой революционной решимости не замечалось и у руководителей.

У нас все плохо, полный хаос, ни одного сильного человека, – писала известная благотворительница М. К. Морозова кадету Е. Н. Трубецкому. – …Челноков, Грузинов и К° (тогдашние московские либеральные лидеры. – В. Б.) замучены и потеряли голову. Надеюсь, что новое правительство даст твердые директивы – иначе, боюсь… И хорошо, и страшно…

6 марта философ отвечал ей:

О тревогах и опасениях пока молчу, но скажу тебе по совести, что они – глубоко мучительны. Есть хорошее, но есть и ад. Который ад лучше: республика чертей или самодержавие сатаны – решить трудно… Дай Бог, чтобы «республикой чертей» российская демократия не стала… Но в республиканский рай могут верить только малолетние…

Аналогичным образом высказывался князь Л. В. Урусов:

Демократическая республика в России – можно себе представить, что это была бы за штука, – узаконенный грабеж для начала, анархия, как продолжение, и призыв к твердой власти, как конец этого ненового эксперимента.

Характерно, что разумный скепсис не помешал Трубецкому разместить в кадетской газете статью «Народно-русская революция», в которой утверждалось:

Это – революция единственная или почти единственная в своем роде. Бывали революции буржуазные, бывали и пролетарские. Но революции национальной в таком широком значении слова, как нынешняя, русская, доселе не было на свете. Все участвовали в этой революции… и пролетариат, и войска, и буржуазия, даже дворянство… И потому никто не имеет на нее исключительного права. Это революция народно-русская, всенародная…

Морозовой Трубецкой объяснял, что «в день первого выхода газеты нужно было написать в праздничном тоне только хорошее». Трудно сказать, сколько в тогдашних словах тогдашних общественных деятелей было обмана и сколько самообмана. Впрочем, со стороны происходящее выглядело иначе. А. Белый свидетельствовал, что Е. Н. Трубецкой «косолапо слонялся… меж Гучковым и Милюковым; и от того и этого его отделяла порядочность; он был честен и прям, но политически туп». Однажды, отвечая кадетам, он «убил себя наповал» фразой: «Знаете ли вы мою политическую программу? Я-то – ее не знаю!» 33 Вольно или невольно многие становились заложниками общественных страстей, задающих направление собственным иллюзиям, порождающих характерные слухи. Они были противоречивы. «Ходит масса вздорных слухов: будто убит кайзер, будто умер наследник, будто взяты Двинск и Рига», – констатировал Урусов.

Как бы то ни было, власть возникала с помощью «либеральной» администрации и известных в прошлом общественных деятелей. В Вологде 1 марта о своем подчинении Временному комитету Государственной думы объявили в совместной телеграмме «начальник губернии, вице-губернатор, городской голова, состав губернской земской управы, председатель уездной вологодской управы, прокурор, начальник гарнизона». Они именовали себя Временным губернским правительственным комитетом. Курский вице-губернатор Штюрмер заявил, что «подчиняется распоряжениям Временного правительства и будет управлять губернией совместно с новой властью». С такой же просьбой обратился в МВД пензенский губернатор Евреинов, заверивший, что лично к нему общественные круги «относятся с доверием». В Астрахани 1 марта губернатор Соколовский с балкона поздравил граждан с «новой жизнью», заявил, что он – «слуга нового правительства». Губернатора арестовал командир 156‑го пехотного полка Маркевич. В тюрьму отправился также крайне правый деятель Тиханович-Савицкий. В Орле 34-летний губернатор граф П. В. Гендриков предложил образовать для управления губернией особое совещание, куда бы вошли, помимо него, губернский предводитель дворянства, председатель губернской земской управы, представитель комитета общественной безопасности и Совета. Местные либералы и социалисты согласились. Они аплодисментами приветствовали заявление начальника Орловского кадетского корпуса генерал-лейтенанта Р. К. Лютера о том, что учащиеся вверенного ему заведения верны Временному правительству, и даже жандармского подполковника, обещавшего служить новой власти не менее честно, чем старой. Гендрикова сместил своим указом Г. Е. Львов. 8 марта в городе началась организация рабочей милиции, подчиненной Совету рабочих депутатов.

Перейти на страницу:
Прокомментировать
Подтвердите что вы не робот:*