Алексей Хлуденёв - Олег Рязанский
- Да вы что, дуры, ослепли? Во что меня одеваете? А где оберег - пояс золотой?
Девки бросились к сундукам. Отыскали другую мантию, отороченную более свежим мехом, извлекли несколько поясов, по древним верованиям оберегавших от нечистой силы. Выбрали алый, шитый золотом. На голову водрузили зубчатую кику. Теперь, кажется, княгиня произведет должное впечатление на московитов. Семеня ногами, вплывет в повалушу лебедушкой, скромная, ласковая и величавая. Гости умилятся, глаза их алчно заблестят, выдавая потайные страсти и желания.
Не успели служанки взять Марию под белы рученьки, как в сенях послышались шаги князя. Дверь отпахнулась - на пороге встал Владимир Дмитриевич. Веселый, довольный, скулы горят. Повинуясь взгляду княгини, служанки оставили её наедине с князем. Он взял жену за руки, усадил её на покрытую ковром лавку, сел сам.
- Что, господин? Отпустил гостей? А я, истомясь, собралась было к тебе в повалушу...
- Отпустил, свет мой. (Он не выпускал её рук из своих.) Ох, какие дела поднимаем! (Зажмурился.) Ты будешь довольна...
- Да какие? Говори же...
- Возьмем Переяславль Рязанский в клещи. Московиты - с ночной стороны, я - с полуденной. Договорились, что на великий рязанский стол я сяду... Ты будешь великой рязанской княгиней, свет мой...
Владимир Дмитриевич любил Марию трогательно. Он взял её в жены четырнадцатилетней, в то время как сам был в возрасте её отца. Она лила слезы, не хотела идти за "старого", но Олег Иванович не посчитался со слезами своей первой дочери.
"Обтерпишься - и в аду ничего", - пошучивал он. С помощью брака он намеревался покрепче привязать к себе боевого пронского князя. Первые годы зять не обманул ожиданий тестя: вставал под его руку по первому зову. Меж тем Мария привыкла к мужу, и не адом было её житье в Пронске, как шутливо предрекал отец, а теплосердечное - миром да ладком. Владимир умилялся её капризам и потакал им. Еще больше стал потакать её своенравию, когда она родила первенца - сына, названного Иваном. Полюбили княгиню и пронские бояре. Ее своенравие скрашивалось прямодушием, отходчивостью и ласковостью. Но что особенно их подкупало в ней - Мария разделяла их давние устремления сделать своего князя великим князем, равным рязанскому. И не только разделяла, но и готова была, кажется, хоть жизнь отдать за то, чтобы пронские князья величались великими, чтобы её Ванечка, унаследовав от отца пронский стол, не был зависим ни от кого из русских князей, а может, и от самой Орды. Вот почему княгиня порывалась сама говорить с московскими посольниками, - уж она б ухватилась хоть за соломинку, дабы отряхнуть с Пронска путы Переяславля.
Но теперь, когда супруг доложил об итогах переговоров и мечта, кажется, как никогда, стала близка к осуществлению, Мария испугалась. Милое её личико исказилось гримасой отчаянья. Желаемый успех пронского князя она не связывала с падением князей рязанских. Она не хотела возвышения супруга за счет краха её отца.
- Господин мой, а куда денется мой отец?
Досадуя, что жена не обрадовалась его сообщению, князь ответил небрежно:
- Не нам за него думать, куда ему деваться! Пусть бежит на край света.
- Погублять моих родителей? - тихо вопросила Мария. - Да никогда! Я на себя такой грех не возьму...
- Господь с тобой, милушка. О том, чтобы погубить твоих родичей, молви нету... Ольг Иванович навлек на себя гнев Москвы - Москва и сгонит его со стола. Даже и без меня сгонит. Но коль без меня - то и не мне сидеть на великом рязанском столе. А со мной - то я и сяду.
Мария не шевелилась. В ней боролись два чувства: ужас перед возможностью погубления или изгнания родителей из Переяславля и предвкушение утоления честолюбивых замыслов. Ах, если бы можно было обойтись без погубления родителей!
- Грех-то какой... Великий грех!
- Но ты сама не раз внушала мне: стань великим князем. А как им стать? Как выйти из-под руки тестя? По-доброму он не даст мне воли. Я обречен быть его подручным. А ныне ко мне сама судьба благоволит: не токмо я выпростаюсь из-под руки Ольга, но и сяду на его стол. Подумай, века пронские князья мечтали стать великими - и вот, когда наступил крутой час, мне спрятать голову под крыло? Не простят мне этого наши с тобой потомки. Подумай и согласись со мной - истину говорю.
- Я не хочу крови, - тихо сказала княгиня. - Не хочу крови и страданий моего отца, моей матери.
Мария заплакала. Князь не знал, как её утешить. Снял с головы соболью шапку, вынул из неё шелковый плат и нежно, едва касаясь им глаз жены, отер ей слезы.
- Свет мой, обещаю тебе, что сам, первый, в бой не ввяжусь. Я лишь стану лагерем под Переяславлем...
Она прильнула к плечу мужа, попрося:
- Ради Бога, не поднимай меча на отца моего...
- Не подниму, милушка.
Князь осторожно обнял жену и привлек её к себе.
Глава десятая
Кому тревожно, а кто бодр и деятелен
В воскресенье вся семья князя стояла заутреню в Успенском соборе. Чинно отправлявший службу священник вдруг отпрянул от аналоя, побледнел и как-то суетно заоглядывался. Тогда Олег Иванович шагнул к аналою покрытому сукном столику с откосом (на нем - святая икона), наклонился и своей жилистой рукой вытащил из-под него за хвост колелую кошку. Подбежал церковный служка, чтоб перенять из рук князя дохлятину, но тот как ни в чем не бывало - нижняя губа твердо наложена на верхнюю - направился в угол храма и швырнул кошку в лохань. Трижды перекрестился и со словами: "Неколи мне!" - вышел, не достоял заутреню.
Неслыханное дело - и кошка подохла в храме, и князь сам её выбросил, не побрезговав, и храм покинул допреж - Ефросинья зашлась от недоброго предчувствия, пошатнулась. Ее успели подхватить под руки, с великим бережением поддерживали до конца заутрени.
Нет, Ефросинья явно характером не в отца своего, Ольгерда. Тот обладал железной волей, а дочь его слишком чувствительна - многие мелкие события и случаи воспринимает как недоброе знамение. Вчера страшно ей стало оттого, что по Переяславлю Рязанскому толпами забегали, заметались крысы, будто на них напустили порчу. Откуда только и взялись. Бегали по сточным канавам вдоль мощеной дубовыми плахами Большой улицы, по домам горожан, по мусорным ямам.... Поверг в смятение и случай избиения на паперти Борисоглебского собора дубовым посохом одного юродивого другим за то, что первому подавали милостыню щедрее. А тут ещё прошел слух, что-де какой-то посадский внес ночью со двора в избяное тепло только что родившегося ягненка и тот, сразу встав на ноги, будто бы сказал по-человечьи: "Дядь, дай бузы!"
Да что там княгиня! Тревогой был охвачен весь город. На торжище возле Рязанских ворот кремля скупали все привозимое с окрестных сел и деревень продовольствие: рожь, пшеницу, ячмень, овес, говядину, свинину, баранину, гусей, кур, мед.... Нарасхват раскупали оружие и доспехи. Иные горожане, напуганные слухами о приближении якобы несметной московской рати, сочли для себя благоразумным загодя убраться из Переяславля. Обозы беженцев все больше тянулись на Мещеру - тяжело нагруженные сундуками с добром и продовольствием сани скрипели натужно.
Однако сам князь Олег Иванович и его воеводы и бояре были бодры и деятельны. С утра до вечера занимались собиранием рати, стягивали отряды воев со всех уездов и волостей. Обозы теснились на постоялых дворах, площадях, улицах Переяславля и посадов. Повсюду горели костры. Много было ругани, смеха. Там и сям затевались драки - из-за сена или дров, "полюбовные" кулачные бои. Снег был умят лаптями и сапогами, испятнан конским пометом, исполосован желтыми строчками мочи.
В кузнях не смолкал звон молотов - ковалось оружие и доспехи. В оружейной избе, напротив Глебовской башни, делалась ревизия старому оружию - отбиралось надежное. По указанию Олега Ивановича крыши домов обкладывались мерзлым дерном - на случай пожаров.
До князя дошли слухи, что на воинских становищах меж ратными ходят какие-то люди и с таинственным видом заводят заковыристые речи. Пугали кровью, смертями, предсказанием неудач рязанцам. "Хто ишо не отметился у сотского - бегите назад домой, пока не поздно". По приказу князя одного такого смутьяна сгребли и привели к нему. Под пристальным твердым взглядом князя одетый в овчинную шубу смутьян пал ниц, взвопил: "Смилуйся, государь! Пронские бояре подбили!"
Олег - сквозь зубы:
- В тюрьму!
Та же участь постигла и ещё таких двоих - были спущены в яму с окованной железом крышкой.
Посланный в Пронск окольничий Юрий до сих пор не возвратился, значит, как догадывался Олег Иванович, его взяли под стражу, либо уговорили изменить ему, Олегу. Видно, Владимир Пронский отложился от Олега, поддавшись уговорам московитов. Что ж, тем хуже для него. "Ты ещё падешь мне в ножки! Я т-тебя, сукина сына, научу уважать великого князя Рязанского!" - злобился Олег Иванович на зятя.
Вот почему он с таким ожесточением отнесся к пойманным, науськанным пронскими боярами, смутьянам. Всем своим деловитым, уверенным видом князь действовал на княгиню, всех родных и дворню успокаивающе.
