Артур Мейкен - Великий бог Пан
"Нет, - ответил Вилльерс, - я писал Кларку, но он по-прежнему упрямится. Я испробовал другие пути, но безрезультатно. Я не смог выяснить, что произошло с Элен Вогэн после того, как она покинула Пол-стрит, но, думаю, что она должна была уехать за границу. Сказать по правде, Остин, несколько последних недель я не уделял много времени этому вопросу. Я близко знал бедного Херриса, его ужасная смерть стала для меня большим потрясением."
"Я очень хорошо понимаю вас, - серьезно сказал Остин. - Вы знаете, Арджентин был моим другом. Если память мне не изменяет, мы говорили о нем как раз в тот день, когда вы зашли ко мне домой".
"Да, это было в связи с домом на Эшли-стрит, принадлежащим миссис Бомон. Вы что-то сказали насчет того, что Арджентин обедал там".
"Верно. Конечно, вы знаете, что именно там Арджентин обедал накануне... накануне своей смерти".
"Нет, об этом я не слышал".
"Ах, да, ее имя не упоминалось в газетах, дабы избавить миссис Бомон от шумихи. Арджентин пользовался у нее большим расположением, и, говорят, некоторое время после его кончины она была в ужасном состоянии".
Любопытство пробежало по лицу Вилльерса; казалось, он пребывает в нерешительности, сказать или нет. Остин снова заговорил:
"Я никогда не испытывал такого жуткого ощущения, как в момент чтения отчета о смерти Арджентина. Я не понимал этого в то время, не понимаю и сейчас. Я хорошо знал его, и то, что могло толкнуть его - или других, упомянутых в связи с этими событиями, - решиться умереть столь чудовищным способом, лежит полностью вне моего понимания. Вы знаете, как люди в Лондоне сплетничают друг о друге, вы можете быть уверены, что любой потаенный скандал или спрятанный скелет будет вытащен на свет в таком случае, как этот. Но ничего подобного не произошло. Что же касается предположения насчет мании, конечно, оно удобно для коронера и присяжных, но все знают, что это полная чушь. Мания самоубийства - не оспа".
Остин вновь погрузился в мрачное молчание. Вилльерс тихо сидел, смотря на своего друга. Выражение неуверенности по-прежнему держалось на его лице. Казалось, он как будто взвешивает свои мысли на весах, и решения, которые он принимал, оставляли его в молчании. Остин пытался стряхнуть воспоминания о трагедиях, столь же безнадежных и запутанных, как лабиринт Дедала, и начал говорить безразличным голосом о более приятных событиях и приключениях последнего времени.
"Эта миссис Бомон, - сказал он, - о которой мы говорили, пользуется большим успехом. Она обрушилась на Лондон почти как буря. Я встретил ее прошлым вечером в Фулхэме, он действительно выдающаяся женщина".
"Вы встречали миссис Бомон?"
"Да, вокруг нее образовался настоящий двор. Ее можно было бы назвать очень красивой, но все же есть что-то в ее лице, что не нравится мне. Черты лица привлекательны, но выражение его странное. Все время я смотрел на нее, и впоследствии, когда я шел домой, у меня было занятное ощущение, что это выражение было тем или иным образом знакомо мне".
"Вы, должно быть, видели ее на улице".
"Нет, уверен, она никогда прежде не попадалась мне на глаза, как раз в этом и загадка. Я никогда не встречал никого, похожего на нее. То, что я почувствовал, было, своего рода тусклым отдаленным воспоминанием, неопределенным, но устойчивым. Единственно ощущение, с которым я могу это сравнить - то странное чувство, которое каждый иногда переживает во сне, когда фантастические города, удивительные страны и призрачные люди кажутся знакомыми и обыденными".
Вилльерс кивал и бесцельно блуждал взглядом по комнате, возможно, в поисках чего-то, на что он мог бы свернуть разговор. Он обратил внимание на старый сундук, чем-то похожий на тот, в котором спрятанным под готической фамильной дощечкой лежало странное наследие художника.
"Вы писали доктору насчет бедного Мейрика?" - спросил он.
"Да, я написал запрос с целью получить полные и подробные сведения по поводу его болезни и смерти. Я не жду ответа в течение ближайших трех недель или месяца. Я подумал, что можно было спросить еще, знал ли Мейрик англичанку по фамилии Герберт, и, если знал, не мог бы доктор предоставить мне какую-либо информацию о ней. Но вполне возможно, что Мейрик сталкивался с ней в Нью-Йорке, Мехико или Сан-Франциско, я понятия не имею о продолжительности и направлениях его путешествий".
"Да, и весьма вероятно, что у этой женщины не одно имя".
"Точно. Жаль, что я не догадался попросить у вас ее портрет, которым вы обладаете. Я мог бы приложить его к своему письму доктору Мэтьюзу".
"Действительно, вы могли сделать так, хотя это не пришло мне в голову. Мы можем послать рисунок сейчас. Прислушайтесь! о чем кричат эти мальчишки?"
Пока двое мужчин разговаривали, беспорядочный гул криков постепенно становился громче. Шум нарастал с востока и усиливался на Пиккадилли, становясь все ближе и ближе. Настоящий поток звука сотрясал обычно тихие улицы, и в каждом окне появлялось возбужденное или любопытное лицо. Крики и голоса эхом достигали молчаливой улицы, где жил Вилльерс, становясь по мере приближения более отчетливыми, и когда Вилльерс обратил на них внимание, с тротуара прозвенел ответ:
"Кошмар в Вест-Энде! Еще одно жуткое самоубийство! Все подробности!"
Остин бегом спустился по лестнице и купил газету. Он прочитал статью Вилльерсу, в то время как гул на улице то возрастал, то затихал. Окно было открыто, и воздух, казалось, наполнялся шумом и страхом.
"Еще один джентльмен пал жертвой ужасной эпидемии самоубийств, в последнее время задававшей тон в Вест-Энде. Сегодня, в час дня, в результате длительных поисков был найден висящим на ветке дерева в своем саду мистер Сидней Крашоу, владелец поместий Сток-Хаус в Фулхэме и Кингс-Померой в Девоне. Покойный джентльмен ужинал прошлым вечером в клубе Карлтон, и, казалось, был как обычно здоров и бодр. Он покинул клуб примерно в десять часов, и немного позже его видели неторопливо прогуливающимся по Сент-Джеймс-стрит. Последствия его передвижений неизвестны. После обнаружения тела была сразу вызвана медицинская помощь, но его жизнь, очевидно, давно угасла. По имеющейся информации, мистер Крашоу не имел затруднений или беспокойств любого характера. Это печальное событие, напомним, стало пятым самоубийством за последний месяц. Скотланд-Ярд не в состоянии предложить какое-либо объяснение этим трагическим происшествиям".
В немом ужасе Остин отложил газету.
"Завтра же я уеду из Лондона, - сказал он, - это город кошмаров. Как это чудовищно, Вилльерс!"
Мистер Вилльерс сидел у окна и молча смотрел на улицу. Он внимательно выслушал газетный репортаж, и выражения неуверенности больше не было на его лице.
"Подождите немного, Остин, - промолвил он, - я решил рассказать вам об одном небольшом случае, произошедшем прошлым вечером. Утверждается, что Крашоу последний раз видели живым на Сент-Джеймс-стрит несколько позже десяти?"
"Кажется, да. Я посмотрю еще раз - да, да, вы совершенно правы".
"У меня есть основания по всем статьям опровергнуть это утверждение. Крашоу видели значительно позже после этого".
"Откуда вы знаете?"
"Поскольку я сам случайно видел Крашоу примерно в два часа сегодня ночью".
"Вы видели Крашоу? Вы, Вилльерс?"
"Да, я видел его совершенно отчетливо, нас разделяли всего несколько футов".
"Где же, черт возьми, вы его встретили?"
"Неподалеку отсюда, на Эшли-стрит. Он только что вышел из дома".
"Вы не заметили, чей это был дом?"
"Заметил. Это дом миссис Бомон".
"Вилльерс! Вдумайтесь в то, что вы говорите! Здесь, должно быть, какая-то ошибка. Как Крашоу мог оказаться в доме миссис Бомон в два часа ночи? Конечно, вы, вероятно, замечтались, Вилльерс. Вы всегда были каким-то чудным".
"Нет, я был во вполне твердом сознании. Даже если бы я задумался, как вы говорите, то, что я видел, несомненно, разбудило бы меня".
"Что же вы видели? В Крашоу было что-то необычное? Но я не могу поверить, нет, это непостижимо!"
"Хорошо, если вы хотите, я расскажу вам о том, что я видел или, если вам угодно, что я думаю, что видел. Тогда вы сможете судить сами".
Шум и гул на улице затихали, хотя время от времени звуки криков еще доносились из отдаления. Тусклая, свинцовая тишина казалась подобной умиротворению, наступающему после землетрясения или шторма. Вилльерс отвернулся от окна и начал рассказывать.
"Прошлым вечером я гостил в доме в Риджент-парке. Когда я уходил, причуда толкнула меня пойти пешком вместо того, чтобы взять кеб. Это был очень ясный приятный вечер, и спустя несколько минут тамошние улицы показались мне весьма подходящими для прогулки. Интересно находиться в Лондоне, Остин, когда свет газовых фонарей простирается далеко в перспективе, стоит мертвая тишина, изредка прерываемая стремительным движением и стуком повозки по камням, когда копыта лошадей высекают искры. Я шел довольно быстро, так что через некоторое время почувствовал небольшую усталость. Часы пробили два, когда я свернул на Эшли-стрит, которая, как вы знаете, мне по пути. Было даже тише, чем сейчас, свет фонарей ослабевал, все вместе делало вид улицы мрачным и темным, как зимний лес. Я прошел примерно половину дороги, когда услышал, как в одном доме очень тихо закрылась дверь. Естественно, я всмотрелся, кто это, подобно мне, вышел на улицу в такой час. К счастью, возле этого дома поблизости был фонарь, и я увидел стоящего на ступеньках человека. Он только что закрыл дверь и повернулся ко мне. Я сразу узнал Крашоу. Я никогда не был близко знаком с ним, но часто видел его, и уверен, что не ошибся. Мгновение я разглядывал лицо Крашоу и затем признаюсь, это правда, - я стремглав бросился прочь и продолжал бежать, пока не оказался у двери своего дома".
