Юзеф Чельгрен - Приключения в шхерах
Когда капитан снова проснулся, было уже утро. В окно светило солнце. Шторм пронесся мимо. Море успокоилось. Корабля и людей как не бывало.
Вокруг стояла праздничная, сияющая тишина. Капитан встал с постели. Дом встретил его странным молчанием. Он прошелся по комнате и не услышал звука собственных шагов. Открыл дверь - его встретила глубокая тишина. Он топнул ногой - будто и не топал. Хлопнул в ладоши - ни звука. Тогда он принес ружье и выстрелил вверх - один раз, другой, третий. Словно бесшумно вспорхнули в летнее небо легкокрылые бабочки - и только.
На лице капитана появилась счастливая улыбка. Наконец-то он обрел желанный покой! Отныне никакие звуки не будут терзай, его слух. Мир для него умер.
Недели шли за неделями, месяц за месяцем, а капитан по-прежнему жил в своем пустом доме, окруженный бесконечно глубокой, мертвой тишиной. Теперь он не слышал ни рокота прибоя, ни шума ветра, ни птичьего пения. И капитан улыбался улыбкой счастливого человека.
Но шло время - и улыбка застывала на его губах. И настал день, когда, не в силах более выносить эту вечную тишину, капитан ушел из своего одинокого, пустого дома. Он пришел в поселок. Ему хотелось увидеть живое человеческое существо, услышать звук человеческой речи. Он смиренно останавливался на всех перекрестках, искал людных мест. Он пытался вступать в разговор с людьми. Но люди не слышали его. Они видели, как он подходил, но не слышали звука его шагов. Они видели, как он раскрывал и закрывал рот, пытаясь что-то сказать, но не слышали ни слова. Слова умирали, не успев родиться.
Тишина, которой прежде так жаждал капитан, превратилась в страшную кару. Капитан оказался заживо погребенным в огромном склепе. Люди смотрели на него, как на призрак. В его присутствии им становилось не по себе, и они отворачивались, делая вид, будто не замечают его.
Капитан брел от поселка к поселку. Его одежда превратилась в лохмотья. Повсюду он искал общества людей, но они отворачивались, оставляя его наедине с ужасной пустотой одиночества. Все глубже погружаясь в пучину молчания, капитан медленно шел ко дну.
Однажды ночью на море бушевал шторм, и судьба снова привела его к тому месту, где когда-то, в пору расцвета своего благополучия, построил он свою усадьбу. Как и в тот раз, буря разбила о скалы какой-то корабль. Все было точь-в-точь, как в ту ночь, когда он не захотел услышать ни голоса бури, ни криков тонущих людей. Как и в ту ночь, волны бешено кидались на беззащитный корабль, и, пытаясь удержаться, люди отчаянно цеплялись за рубку, которую окатывало водой. Капитан, который столько лет, оборванный и грязный, бродил по дорогам, бросился на помощь. Добрые силы были с ним в ту ночь, и ему удалось спасти весь экипаж от неминуемой гибели...
Так дано было Ниссе Норлунду искупить грех гордыни. Он снова обрел дар речи. Он снова услышал человеческий голос. Он вышел из склепа молчания, и снова зазвучал для него великий оркестр жизни.
Коробейник кончил свой рассказ. Его седая голова тряслась от старости. В ушах тихонько позвякивали сережки.
- Но ведь все это, наверное, просто сказка? - спросила хозяйка.
- Да, - ответил коробейник, поглаживая старческой рукой с распухшими венами свою белую волнистую бороду. - Да, это сказка. И, как все сказки, это правда!
Дундертак, сидевший у ног коробейника, прослушал всю сказку затаив дыхание. Зато Малыш Христофор все время отчаяние зевал, показывая длинный морковно-красный язык. Видимо, ему было скучно. Наконец он не выдержал, положил лапу на нос и закрыл глаза, притворяясь спящим.
Один из слушателей не мог сдержать любопытства:
- Как же это так получается, Чистюля-Ниссе? Ведь тебя тоже зовут Ниссе Норлунд. И говорят, что в молодости ты хаживал в капитанах дальнего плавания. И что когда-то ты был самым настоящим барином.
Чистюля-Ниссе принялся не спеша укладывать в короба ленты и иголки.
- Да, - промолвил он наконец. - Часто случается, что человека от власти и почета швыряет на самое дно, в нищету и унижения. И немало страданий выпадет на долю того, кто сидел когда-то у власти, прежде чем он научится доброте и смирению.
- А почему ты носишь эти серьги?
- Видишь ли, когда человек вечно бродит один по дорогам, он в конце концов начинает бояться молчания. Ему надо, чтобы кто-нибудь с ним разговаривал. Хотя бы такие вот сережки...
На улице было уже совсем темно. Пора было проведать скотину и подбросить ей на ночь свежего сена. Коробейник упаковал свои короба и собрался было уходить.
Но тут вмешалась добросердечная хозяйка:
- Если мы немножко потеснимся, ты, может, не побрезгуешь переночевать у нас?
- Спасибо тебе, - обрадовался Чистюля-Ниссе. - Это просто замечательно! Стар я, знаешь ли, становлюсь, чтобы ночевать по сараям и сеновалам.
Когда кто-то из домашних пошел в хлев, Малыш Христофор воспользовался моментом, скользнул в открытую дверь и отправился ловить рыбу в своих заповедных, ему одному известных, местечках.
В ЛЕСУ
Если только Дундертак не сидел в классе за партой, он торчал на берегу у своей лодки. А если его не было в лодке, значит, он бродил где-нибудь в лесу - по полянам и рощицам, которых так много разбросано по всему острову.
Иногда он сопровождал Большого Сундстрема, но чаще всего бродил в одиночку. Малыш Христофор, обычно всюду следовавший по пятам за Дундертаком, в этих случаях покидал своего хозяина. Он предпочитал держаться поближе к воде и так и не смог по-настоящему привыкнуть к лесу.
Для Дундертака же лес был полон соблазнов. Он уверенно пробирался между деревьями и поросшими мхом валунами. Он мог часами сидеть не двигаясь, наблюдая за хлопотливой семейной жизнью птиц в скрытых от постороннего глаза зарослях кустарника. Он знал места, где гнездились глухари, тетерева и куропатки.
А однажды, забредя в самую глушь, он наткнулся на утиное гнездо, примостившееся на самой верхушке большого мшистого валуна. Дундертак долго ломал себе голову над этой загадкой. Утка - птица водяная. Зачем же она устроила гнездо в лесу? А когда вылупятся птенцы, как же она перетащит их к морю?
В конце концов пришлось спросить Большого Сундстрема. Но даже тот стал в тупик перед столь поразительным случаем.
А через несколько дней после этого разговора Сундстрем принес Дундертаку полную шапку каких-то яиц и сказал:
- Видишь эти яйца? У вас, помнится, есть одна старая курица, которая уже не несется. Сделай ей гнездо, пусть высиживает их.
Дундертак так и поступил. Клушка радостно закудахтала и, гордо расправив крылья, уселась на яйца.
Сидела она две недели. И вот яйца начали, лопаться одно за другим, и на свет божий выглянули цыплята.
Но сразу было видно, что цыплята какие-то необыкновенные. Едва успев стряхнуть с куцых крылышек остатки скорлупы, они побежали через весь птичий двор к маленькому прудику, из которого обычно пили куры. Но малыши побежали, видимо, не только для того, чтобы попить, - один за другим они полезли прямо в воду.
Глядите-ка! Они поплыли легко, как пушинки!
Старая наседка встревожено металась на берегу, хлопая крыльями и испуганно кудахча. А цыплята знай трясли маленькими задиками, ныряли с головой в грязную воду и, судя по всему, чувствовали себя великолепно.
А на следующий день цыплят у пруда не оказалось. Сначала по канаве, а потом по ручейкам и болотцам они пробрались к берегу моря, где сразу же почувствовали себя в своей стихии. Дело в том, что Большой Сундстрем принес Дундертаку яйца водяной курочки-лысухи, которая и гнездится и живет только у воды.
- Теперь ты сам видишь, - сказал Сундстрем Дундертаку. - Пусть даже водяная птица вывелась где-нибудь на суше - она все равно обязательно доберется до воды. Так что за ту утку можешь не беспокоиться. Уж наверняка она знает способ, как доставить своих птенцов к морю.
- Все-таки жалко курицу, правда? - не удержался Дундертак. - Как она перепугалась, когда цыплята бултыхнулись в пруд! Решила, что они обязательно потонут.
- Ты прав, малыш. Не стоит устраивать фокусы и издеваться над природой. Но ведь мы с тобой проводили эксперимент. Так сказать, в научных целях. Больше мы никогда не будем пугать бедную курицу.
В лесу Дундертак больше всего увлекался изучением науки "идти по следу". Обычно он руководствовался такими указателями, как обгрызенная листва, помет, отпечатки следов или же остатки трапез на местах отдыха животных и около их жилья.
А однажды - это было на опушке леса, совсем близко от берега моря, - Дундертак обратил внимание на необычное скопление ворон. Они облепили ветки сосен и сидели тихо-тихо, не шевелясь и не издавая ни звука. Лишь время от времени то одна, то другая вытягивала шею и пристально вглядывалась куда-то вниз.
В тот день Дундертак так ничего и не понял. На следующий день любопытство привело его обратно. Вороны по-прежнему сидели на своих местах, карауля кого-то. Дундертак почесал в затылке, потер кулаком под носом и, заинтригованный, решил, что постарается докопаться, в чем тут дело.
