Егор Гайдар - Смуты и институты
Один из участников событий описывает, как произошедшее в Петрограде повлияло на настроения в частях, дислоцированных в провинции, причем еще до того, как был объявлен приказ №1: "...в бараке я не могу даже узнать своих солдат. Со стены сорвали портрет царя, в клочья топчут его сапогами, будто никаких царей никогда в России и не бывало. Солдаты ругаются, приплясывают, поют, словно накатило на них веселое сумасшествие, словно начинается всеобщее счастливое землетрясение. Еще вчера они даже не знали это трудное для мужицких губ слово, а сейчас кричат:... — Долой отделенных! — хохочет на нарах танцующий мордвин; он подбрасывает к потолку сапог с взвивающейся из него ржавой портянкой; мордвин уверен, что теперь он свободен от власти отделенного, которого вчера еще боялся... Тюрьмы уже взломаны, стражники бежали. В свободной стране не может быть тюрем[15].
Развал российской армии не был уникальным явлением в истории. Он лишь предвосхитил то, что произошло в германских и австро-венгерских войсках после крушения режимов в этих странах осенью 1918 года.
Когда в солдатах сочувствие к лозунгам митингующих перевешивает страх наказания, дисциплина рушится, развал армии нарастает как снежный ком. Остановить его трудно, даже если у власти есть надежные, боеспособные части. Но их и не было. А.Деникин летом 1917 года говорил: "Армия развалилась. Необходимы героические меры, чтобы вывести её на истинный путь... Если вы спросите меня, дадут ли все эти меры благотворные результаты, я отвечу откровенно: да, но далеко не скоро. Разрушить армию легко, для возрождения нужно время. Но по крайней мере они дадут основание, опору для создания сильной и могучей армии[16].
31 декабря 1917 года народный комиссар Крыленко направил донесение Совнаркому, обобщив ответы на вопросы анкеты, распространенной среди делегатов всероссийского съезда по демобилизации.
Суть донесения: армия небоеспособна[17]. Главнокомандующий Красной Армии И. Вацетис писал, что иногда ситуация складывалась настолько плохо, "что советские власти вынуждены были призывать немецкие войска для усмирения взбунтовавшихся частей Красной Армии[18].
Л.Троцкий так оценивал положение в армии весной 1918 года: "Старая армия еще разбредалась по стране, разнося ненависть к войне, а нам уже приходилось строить новые полки.
Царских офицеров изгоняли из армии, местами расправляясь с ними беспощадно. Между тем нам приходилось приглашать бывших офицеров в качестве инструкторов новой армии. Комитеты в царских полках были воплощением самой революции — по крайней мере, её первого этапа. В новых полках комитетчина не могла быть терпима, как начало разложения. Еще не отзвучали проклятия по адресу старой дисциплины, как уже приходилось вводить новую[19]. В другом месте он написал: "На первых порах мы, однако, еще не решаемся прибегнуть к принудительному набору: нет ни политических, ни организационных возможностей мобилизовать только что демобилизованных крестьян. Армия строится на принципе добровольчества. Естественно, что, наряду с самоотверженной рабочей молодежью, она заполняется столь многочисленным в этот период бродячим, шатающимся элементом, не всегда лучшего качества. Наши новые полки, созданные в период стихийного распада старых полков, неустойчивы и малонадежны[20].
Авторы, слова которых процитированы выше, во время гражданской войны оказались по разные стороны баррикад. Тем не менее описанная ими картина позволяет сделать вывод: боеспособной армии в России между февральскими событиями 1917-го и осенью 1918 года не было.
Если учесть значение происходившего для мировой истории, нелегко свыкнуться с мыслью, что развитие событий определялось соотношением сил, измеряемых тысячами, иногда сотнями вооруженных людей. Вот как начальник контрразведки Петроградского округа Б.Никитин описывает события в Петрограде в июле 1917г., когда большевики были близки к захвату власти: "Пехоты у Главнокомандующего совсем нет. Артиллерии за ним только запасная батарея гвардейской конной в Павловске... Остается кавалерия: единственная опора Главнокомандующего — 1-ый Донской казачий полк, а также до известной степени 4-ый Донской и два эскадрона запасного кавалерийского полка. Вообще же, казаки просили их без пехоты не выводить. Таким образом, выступить Половцову в буквальном смысле не с кем... Требую не бригаду, не полк, а хоть один батальон[21].
Оценить точно силы, которыми располагали большевики в Петрограде в дни октябрьского переворота 1917г., трудно, но то, что речь идет о нескольких тысячах человек, то есть менее чем десятой части Петроградского гарнизона, очевидно[22]. Именно на ограниченность сил, готовых поддержать большевиков, рассчитывал А. Керенский, когда говорил, что ждет их попытки овладеть властью, чтобы, подавив мятеж, укрепить позиции Временного правительства. Он слишком поздно понял: малочисленность сил большевиков не столь значима, важно, что в распоряжении Временного правительства надежных войск нет. А это значит, что несколько тысяч вооруженных людей могут установить контроль над ключевыми точками столицы[23].
Когда А. Керенский попытался восстановить порядок в Петрограде силами войск прифронтовой зоны, выяснилось, что он способен повести за собой лишь 800 казаков. Большая часть высланных навстречу казакам частей, поддерживающих большевиков, разбежалась. Однако три тысячи балтийцев оказались достаточно стойкими. Это определило дальнейшее развитие событий[24].
В недели, предшествующие разгону Учредительного собрания, многое определяли настроения в двух гвардейских полках и бронедивизионе. Сыграла свою роль и переброска в Петроград лояльного большевикам Латышского полка[25]. В июле 1918 года, когда власть большевиков висела на волоске, исход противостояния решался тем, на чьей стороне окажется всего несколько тысяч солдат.
История русской революции начала ХХ в. показывает, какую роль в периоды хаоса и анархии играют пусть немногочисленные, но боеспособные, готовые исполнять приказы части[26]. Иногда ими оказываются иноэтнические формирования. Если говорить о России 1917—1918 годов, речь идет о чехословацких и латышских полках.
Вопрос о формировании латышских частей в составе Российской армии во время Первой мировой войны был предметом обсуждения на высшем уровне. Немецкое дворянство Прибалтики, местные власти, императрица были против этой идеи[27]. Но ухудшение обстановки на фронте, потребность в стойких, боеспособных войсках перевесили аргументы тех, кто опасался, что такие части будут неблагонадежны[28].
Целесообразность создания чехословацких частей для руководства страны также была неочевидной. Лишь после июньских событий 1917г. были устранены политические препятствия формированию чехословацкого корпуса, его переброски во Францию.
Иноэтнические формирования, оказавшиеся в охваченной революцией стране, находятся в особом положении. Для местного населения они чужие. Те, кто в них служит, не могут взять винтовку и вернуться в родную деревню. Им надо обеспечивать себя провиантом, быть готовыми дать отпор вооруженным бандам. Это заставляет солдат сохранять дисциплину, проявлять солидарность — качества, утраченные большей частью войск старого режима[29]. Они становятся островками порядка и боеспособности в море бессилия, анархии и хаоса.
В мае 1918г. Л. Троцкий этого еще не понимал. Он направил 25 мая в Сибирь телеграмму следующего содержания: "Все Советы под страхом ответственности обязаны немедленно разоружить чехословаков. Каждый чехо-словак, который будет найден вооруженным на линии железной дороги, должен быть расстрелян на месте; каждый эшелон, в котором окажется хотя бы один вооруженный, должен быть выгружен из вагонов и заключен в лагерь для военнопленных. Местные военные комиссары обязуются немедленно выполнить этот приказ, всякое промедление будет равносильно бесчестной измене и обрушит на виновных суровую кару. Одновременно присылаются в тыл чехо-словаков надежные силы, которым поручено проучить неповинующихся[30]. Через несколько дней он же пишет: "До тех пор, пока это не выполнено, распоряжение Народного Комиссариата о беспощадных действиях против мятежников останется во всей своей силе. С Урала, из центральной России и Сибири двинуто достаточное количество войска для того, чтобы сокрушить мятежников и раз навсегда отбить у контр-революционных заговорщиков охоту вовлекать одураченных ими людей в мятеж против Советской власти[31].
В июле — августе он оценивает происходящее более реалистично: "На первый взгляд кажется непонятным, что какой-то чехословацкий корпус, забредший к нам в Россию благодаря извилистым путям мировой войны, оказывается для данного момента чуть ли не важнейшим фактором в разрешении вопросов русской революции. Тем не менее это так... Что касается наших красных частей, то они считают, что они у себя дома, и что хотя чехословаки захватывают то один, то другой город, вовсе не устранена надежда разрешить чехо-словацкий вопрос путем пропаганды и агитации. Этим объясняется чрезвычайно затяжной с той и с другой стороны характер операции, который имеет для нас невыгодную сторону, ибо мы отрезаны от Сибири — главного и основного нашего источника продовольствия, в результате чего рабочий класс всей страны находится сейчас в состоянии жестокого голода[32].
