Николай Шпанов - Заговорщики (Книга 2, Перед расплатой)
Это открытие удивило Чэна потому, что он видел Фу Би-чена в роли пехотного командира и знал его спокойное бесстрашие и рассудительность в бою. Но мог ли Чэн молчать и не сказать командованию того, что сказал тогда о Фу: "Боится!" И Чэн нисколько не раскаивается. Его совесть перед народной авиацией, его совесть перед партией, преданность которой управляет каждым его поступком, чиста... Правда, Фу только твердил, что по мере усиления народной боевой авиации встречи истребительной авиации утратят вид одиночных боев и сделаются настоящими воздушными сражениями. Но эти настроения "теоретика" показались тогда Чэну вредными. Если бы такая "теория" заразила других учеников, они, вместо того чтобы учиться по утвержденной программе, тоже начали бы рассуждать о предстоящей истребителям войне "в массах"...
Внезапно Чэн прервал свои размышления восклицанием:
- Вы знаете, Джойс, ваша приятельница Кун Мэй здесь.
- Товарищ Кун Мэй... - Джойс с напускным равнодушием пожал плечами: Знаю...
Приблизившись к пещерам, они разошлись: Чэн пошел представиться начальнику штаба.
Начальник штаба Ли Юн оказался крепким, подтянутым человеком, с широким костистым лицом. Гладко выбритый шишковатый череп сверкал от мази, предохранявшей от укусов комаров. Лицо Ли Юна поражало собеседника неизменным спокойствием. Даже тогда, когда он говорил, суровые складки вокруг его рта, казалось, оставались неподвижными. Лишь изредка нервный тик пробегал по левой щеке. Быстрая, как молния, складочка залегала вдруг между ухом и глазом и тут же исчезала. Казалось, что начштаба слегка подмигнул левым глазом и тотчас старательно согнал с лица это слабое подобие улыбки. Черты снова обретали обычную неподвижность. Но через несколько минут Чэн понял, что подмигнуть левым глазом Ли Юн никак не может: этот глаз был у него поврежден и оставался совершенно неподвижным.
Говорил Ли Юн спокойно, ровным голосом. Фразы его были круглые, законченные и, как показалось Чэну, не в меру причесанные. Словно Ли Юн, тщательно продумывая их, подбирал слова. Это делало его речь медлительной.
Ли Юн показался Чэну сухарем и педантом.
Тем временем Джойс откинул цыновку у входа в пещеру, служившую помещением для санитарной части полка. Мэй сидела, склонившись над столиком, и писала. Солнечный свет, падавший сквозь деревянную решетку передней стены, освещал ее волосы, наполовину прикрытые белой косынкой. Вся обстановка, запах лекарств, да и самый вид Мэй в плотно застегнутом халате показался Джойсу необыкновенно строгим.
Мэй обернулась на шум шагов, увидела Джойса, спокойно поднялась с табурета и так же спокойно протянула ему руку.
- Надолго к нам?
Желая попасть ей в тон, Джойс с такою же сдержанностью ответил:
- Совсем.
- Совсем... сюда? - переспросила Мэй.
- Как же иначе? - сказал Джойс. - Не быть здесь, когда подошли решительные дни?.. К тому же американской техники тут становится все больше.
- Я рада... я очень рада! - и сжала его руку. Потом тихо, как бы в нерешительности, прибавила: - Но должна тебе сразу сказать: здесь очень трудно... У тех много машин, у наших мало, да и людей нехватает.
- Справимся!.. А скажи, разве не хорошо это вышло, что я попал именно сюда, где ты?
- Да, это хорошо... - как ему показалось, рассеянно проговорила она. А что... в школе?
- Меня больше занимает, что делается здесь.
- Народная армия сделает свое дело!.. Знаешь, только столкнувшись с американской помощью Чан Кай-ши, я поняла, что ваши фашисты хотят новой войны и готовят к этому рядовых американцев. Они используют для этого страшную школу, какой является для них война в Китае. Они превратили нашу страну в огромный полигон, на котором испытывают свою технику, даже тренируют свои американские войска. Они строят базы, аэродромы, подводят к ним дороги. Эти преступники знают, чего хотят!..
- Кстати, о войне, - сказал Джойс: - какой-то китайский врач в дороге говорил мне, что, по его мнению, местные условия очень трудны для нашего брата. Что за нежности! Можно ли серьезно говорить о том, что здоровый мужчина неспособен привыкнуть к любым условиям?
- Именно летчику-то тут и трудно, - сказала Мэй. - Особенно трудно. Страшная жара днем и ночью, без малейшей передышки, тучи комаров...
- Вот-вот, только этого еще недоставало: чтобы летчики боялись комаров!
- А что ты думаешь! Посмотри на свое лицо: оно, наверно, зудит. А руки...
- Но я не собираюсь бежать отсюда!
- А вот когда летчик не может сомкнуть глаз из-за того, что жилище наполнено проклятыми насекомыми, когда он не может без содрогания надеть кислородную маску, когда натянуть перчатки для него страдание, когда комары доведут его нервную систему до того, что он станет раздражаться из-за каждого пустяка?..
- Война есть война, - жестко ответил Джойс. - Что необходимо летчику для того, чтобы существовать и драться в любых условиях, в любой обстановке? По-моему, одно: знать, что это нужно. Народ, партия приказали: "Иди, дерись там!" Иди и дерись. Смалодушничал - дезертир, изменник... Точка зрения простая и ясная.
С очевидным желанием переменить разговор Мэй начала рассказывать:
- Тут один парень...
- Американец?
- Нет, индус... Он очень страдал из-за того, что его эвакуировали.
- Летчик?
- Да.
- Его отослали?
- Командир отослал. Считал его "воздушным гимнастам". У нас тут на этот счет своя точка зрения.
- Ты что-нибудь путаешь, - проговорил Джойс. - В истребительной части не могут бранить летчика за то, что он хорошо владеет машиной. Небось, парень выкинул что-нибудь неподходящее.
- Может быть. Однако здесь царит своя теория.
- Какая же?
- Командир считает, что от истребителя, в особенности от впервые попадающего на войну, требуется не только умение один на один драться с противником, а главное - умение прикрыть товарища...
- Кто же станет отрицать необходимость прикрывать товарища? Но как можно говорить, что для истребителя не является первейшим правилом боя бросаться на противника и бить его везде и всюду, во всяких условиях и в любом положении?.. - Джойс пожал плечами. - Нет, ты что-то путаешь, дорогая!
- А на той стороне много американцев, - вдруг сказала она. - Настоящие воздушные гангстеры... Сам увидишь в первом же бою.
Джойс смутился: ему не очень хотелось говорить Мэй, что хотя он и переучился на истребителя, но сюда приехал опять простым механиком.
- Теперь приходит так много американских трофеев, что я тут гораздо нужнее как механик.
- Да, но...
- Разве мне самому приятно торчать на земле, когда я мог бы летать? Но раз нужно - значит, нужно. Коммунисту было бы не к лицу спорить с китайским командованием. Именно потому, что оно китайское. И именно потому, что янки так отвратительно ведут себя в Китае, на той стороне. Нужно же показать китайцам, что в Штатах не одни гангстеры, - сказал Джойс, кладя руки на плечи Мэй. Но тут же поспешно сбросил их: у входа в лазарет послышались тяжелые шаги. В пещеру, прихрамывая, вошел летчик. Это был высокий, крепкий парень с широким лицом, почти черным от загара.
Джойс вышел и присел на земляной валик, окружающий вход в пещеру. До него доносилось каждое слово, произносимое в пещере. Летчик уверял, что нога у него уже "в полном порядке" и что он чувствует себя великолепно. Повидимому, Мэй тем временем осматривала ногу. Слышались ее отрывистые замечания: "Прошу вас, еще пошевелите ступней... пожалуйста, в эту сторону..." Потом воцарилось продолжительное молчание.
Наконец летчик нерешительно спросил:
- Позвольте узнать: все в порядке?.. Правда?
Мэй решительно отрезала:
- Летать нельзя.
- А мне, товарищ Кун, кажется, что летать можно! - сердито буркнул летчик.
- Вы понимаете больше меня?
- Извините, но нога моя, а не ваша, - вежливо возразил летчик.
- Но отвечаю за нее, извините, я, - решительно ответила Мэй. - И я говорю, товарищ Вэнь И: вы не полетите.
- А я, извините, полечу! - теряя терпение, сказал летчик.
- Вы меня удивляете, товарищ Вэнь И, - проговорила Мэй. - В носке летать нельзя, а обувь надеть вы не можете.
- Значит, в этом все дело?! - радостно воскликнул Вэнь И. - Так я через полчаса приду к вам обутый.
- И я тут же отправлю вас в тыл.
И тут Джойс услышал просительный голос Вэнь И:
- Имейте сердце, товарищ Кун.
- Летать с больной ногой нельзя.
- Уверяю вас: никто не заметит. У меня и с одной ногой Чану жарко станет!
Мэй рассмеялась:
- Прежде всего жарко станет нам с вами, когда командир Лао Кэ увидит, что вы с больной ногой лезете в самолет.
- Позвольте уверить вас: он не увидит.
Повидимому, спор надоел Мэй.
- Придется вам еще отдохнуть, - строго заключила она.
Через минуту Вэнь И, хромая и морщась от боли, проковылял мимо Джойса.
Мэй показалась у входа с полотенцем в руках и кивком головы указала вслед удаляющемуся летчику:
- Просто болезнь какая-то: боятся хоть один вылет пропустить.
