Робер Амбелен - Иисус, или Смертельная тайна тамплиеров
Когда означенному Ипполиту доказали, что он зря производил все свои арифметические действия — он взял слишком короткий лунный год, уменьшенный на восемь часов, и все его расчеты оказались неверными, — оный Ипполит начал считать заново и на сей раз получил совершенно другую дату.
Обнаружив, что Ковчег Завета имел во всех измерениях пять с половиной локтей, он счел, что Христос, новый Ковчег Завета, родился в 5500 году от сотворения мира. Он якобы умер 25 марта 29 года и, следовательно, был зачат за тридцать три года до этого (длительность каждого из тридцати трех лет равна тропическому году) и родился через девять месяцев, то есть 25 декабря.
Надо признать, что этот выбор не слишком удачен. В самом деле, благочестивые люди, приписывающие дню рождения Иисуса различные качества (при всей романтичности, которую разные церкви сумели придать этому зимнему дню, и при всем, что сумело к этому добавить народное воображение), не ведают, что это (на сей раз установленная точно, бесспорная) дата рождения Нерона.
Действительно, взяв «Жизнь двенадцати цезарей» Светония, в книге шестой, посвященной Нерону, мы прочтем:
«Нерон родился в Анции, через девять месяцев после смерти Тиберия, в восемнадцатый день до январских календ, на рассвете, так что лучи восходящего солнца коснулись его едва ли не раньше, чем земли»[22].
Анций — старинный город Лация, где, говорят, укрылся во время своего изгнания Кориолан; он был родиной Калигулы и, как мы только что увидели, Луция Домиция Агенобарба, ставшего императором под именем Цезаря Нерона.
Кстати, именно в Анции он жил в 64 году, когда в Риме вспыхнул пожар. Предупрежденный слишком поздно, он сумел вернуться, мчась без остановок, только на четвертый день, что, по единодушному мнению историков, освобождает его память от ответственности за этот пожар, который он якобы желал лицезреть. Впрочем, он немедленно принял все меры в пользу потерпевших, открыв вход в собственные сады, чтобы их приютить.
Но вернемся к дате рождения Нерона, указанной Светонием, то есть к восемнадцатому дню до январских календ. Это дает нам 14 декабря, но по юлианскому календарю. Добавим одиннадцать дней, чтобы вернуться к точному григорианскому исчислению, и получим 25 декабря.
Понятно, когда христианский апологет Арнобий (ок. 296) насмехается над язычниками, празднующими день рождения бога, потому что считает недостойным бога появляться на свет в определенный день. Но разумнее ли были сами христиане? Вот почему Климент Александрийский высмеивает тех, кто пытается выяснить не только год, но даже день рождения Христа. И спрашивает, чего стоят расчеты, если одни из них дают в результате 19 апреля, другие — 20 мая.
Как бы то ни было, почти за четыре века в качестве общепринятых сменились следующие даты: 25 декабря, 6 января, 28 марта, 19 апреля и 20 мая.
Наконец, в IV веке церковь, отметив огромную популярность культа Митры, «Sol Invictus», или «непобедимого солнца», сочла, что очень ловким ходом будет присвоение этой популярности, для чего предполагаемая дата рождения Иисуса была объединена с датой рождения «Нового светила», вновь сияющего при восходе солнца по эклиптике. Для тех и других годилась старая формула богослужения, пришедшая из самых глубин древнего Ирана: «Sol novus oritur…» — «Родилось новое солнце».
Так была окончательно установлена дата рождения Иисуса, до тех пор подвижная и не имеющая прочных исторических оснований, и под новым именем увековечен праздник «непобедимого солнца», «Sol Invictus», название которого церковь сумела изгладить из памяти людей.
Рассуждая здраво, мы не можем закончить эту главу, посвященную противоречиям в рассказах о рождестве Иисуса и обстоятельствах этого события, не упомянув о трогательной легенде (потому что это, как мы увидим, именно легенда), посвященной знаменитому «избиению младенцев».
Единственный евангелист, упоминающий этот факт, — Матфей, который помещает рождество Иисуса «во дни царя Ирода», как мы видели. Лука, рассказывающий о том же рождестве, ничего об этом не говорит, что понятно, потому что он помещает это событие «во времена Переписи», то есть на двенадцать лет позже. За эти двенадцать лет Ирод умер, и подобное преступление приписать ему уже нельзя. Что касается Марка и Иоанна, они не пишут о юных годах Иисуса, начиная свой рассказ с первых дней его мессианской деятельности.
Это массовое убийство как будто приобрело некоторую историчность у Даниэль-Ропса, который в книге «Иисус в Его время» пишет:
«Это „избиение младенцев“, согласно традиционному названию, не выглядит совершенно несовместимым с тем, что мы знаем о характере Ирода. Возможно, древним оно казалось не столь ужасным, как нам. Светоний пересказывает слух, согласно которому незадолго до рождения Августа римский сенат, получив предсказание, что вскоре родится ребенок, который будет царствовать над Римом, предписал произвести аналогичную резню».
Не знаем, в какой версии Светония Даниэль-Ропс встретил этот намек, который он сам квалифицирует как слух, потому что в «Жизни двенадцати цезарей», в книге второй, посвященной Августу, этот факт не упоминается. Что же касается деяния, приписываемого Ироду, то Даниэль-Ропс его не подтверждает, он считает его возможным, принимая во внимание жестокость означенного Ирода, что вполне очевидно.
Итак, вот место из Матфея, повествующее об этом:
«Тогда Ирод, увидев себя осмеянным волхвами, весьма разгневался и послал избить всех младенцев в Вифлееме и во всех пределах его, от двух лет и ниже, по времени, которое выведал от волхвов. Тогда сбылось реченное через пророка Иеремию, который говорит: „Глас в Раме слышен, плач и рыдание, и вопль великий; Рахиль плачет о детях своих и не хочет утешиться, ибо их нет“» (Матф., 2:16–18).
Первое противоречие: Ирод «выведал» дату, когда произошло рождение, при котором присутствовали волхвы, чудесным образом приведенные удивительной звездой. В таком случае достаточно было убить новорожденных в Вифлееме, родившихся в последние два-три месяца, а расширять круг до двух лет необходимости не было. Из этого можно было бы сделать вывод, что между визитом волхвов к Ироду и их тайным отъездом прошло два года, что противоречит рассказу Матфея, согласно которому они уехали на родину сразу же.
С другой стороны, Рама находилась на территории колена Вениаминова, а Вифлеем — Иудина, первая — далеко на северо-запад от Иерусалима, а второй — юго-восточней. Расстояние между обоими городами — около пятидесяти километров по прямой.
К тому же пророчество Иеремии говорит не об избиении, а об изгнании:
«Так говорит Господь: голос слышен в Раме; вопль и горькое рыдание; Рахиль плачет о детях своих и не хочет утешиться о детях своих, ибо их нет. Так говорит Господь: удержи голос твой от рыдания и глаза твои от слез, ибо есть награда за труд твой, говорит Господь, и возвратятся они из земли неприятельской. И есть надежда для будущности твоей, говорит Господь, и возвратятся сыновья твои в пределы твои» (Иер., 31:15–17).
И в самом деле, вскоре после пророчества Иеремии, возвестившего разрушение Иерусалима, в июле 587 года, Навузардан, полководец Навуходоносора, захватил Святой город, и население Израиля было переселено в Вавилон. Оно вернулось в 536 году, после взятия Вавилона Киром, как предсказывал Иеремия.
Но чтобы увидеть в этом пророчестве рассказ о резне в Вифлееме новорожденных детей, один из которых мог бы стать царем, надо очень постараться!
Понимая, что это невозможно, некоторые экзегеты обращались к пророку Михею, чтобы найти это избиение, за которое они очень цеплялись, потому что, если его не было, Матфей оказывается фальсификатором истории:
«И ты, Вифлеем — Ефрафа, мал ли ты между тысячами Иудиными? из тебя произойдет Мне Тот, Который должен быть Владыкою в Израиле, и Которого происхождение из начала, от дней вечных. Посему Он оставит их до времени, доколе не родит имеющая родить; тогда возвратятся к сынам Израиля и оставшиеся братья их» (Мих., 5:2–3).
Михей, пророк, был из колена Иуды, из деревни Морасфи, селения под Элеутерополем. Он жил в 758 году до нашей эры, то есть более чем за век до Иеремии. И здесь сделан намек именно на выселение в Вавилон. Никакого упоминания о резне младенцев в Вифлееме.
Итак, никакое пророчество этого события не предвещало. Несомненно, как признавал Даниэль-Ропс, Ирод был вполне способен на это. Но незачем правдами и неправдами приписывать ему вымышленные преступления, у него, увы, хватало и реальных. Если мы в этом усомнимся, достаточно вспомнить, что Иосиф Флавий в своих «Иудейских древностях», в книгах XVI и XVII, рассказывая о царствовании этого царя, не щадит его: он не пропускает ни одного из преступлений Ирода. Но ни малейшего намека на подобное избиение младенцев. Более того, панегирист Ирода, его современник Никанор (или Николай), старающийся найти оправдания всем бесчинствам идумейского царька, не испытывает никакой необходимости оправдывать это действие: ему оно абсолютно неизвестно.
