Роберт Бартлетт - Становление Европы: Экспансия, колонизация, изменения в сфере культуры. 950 — 1350 гг.
Таким образом, к концу XI века внуков Робера Гранмениля можно было встретить в Уэльсе, на юге Италии, в Константинополе, в Сирии — в качестве крупных феодалов, царских приближенных и воинов. Их горизонты простирались намного дальше, чем у их деда. Такие далеко идущие предприятия вообще стали приметой того времени. Так, например, из феодального рода, ведущего свое происхождение из области Сурдеваль в Западной Нормандии, вышел Ришар де Сурдеваль, который при Вильгельме Завоевателе оказался в Англии и в 1086 году фигурирует в «Книге Страшного Суда» как йоркширский лендлорд. Другой представитель этого рода — Роберт де Сурдеваль, возглавлял осаду Катании на Сицилии в 1081 году и во время первого крестового похода совершил марш до Антиохии. О Стефане Сурдевале известно, что примерно в 1200 году он держал землю в марке Брекона; а Гуго Сурдеваль приобрел поместье в баронии Фипджеральда Наасского и назвал своим именем город Суордлстаун (т.е. город Сурдеваля) в графстве Килдэр{38}.
Французские рыцари и крупные феодалы были особенно широко представлены в крестовых походах и не только участвовали в новых завоеваниях на юге Италии и на Британских островах, но и внесли свой вклад в испанскую Реконкисту. Некоторые из них там и осели. Гастон V Беарнский, сражавшийся в Святой земле, участвовал также в арагонской кампании и в награду получил владение в Ункастильо, должность наместника Сарагосы и право на половину доходов этого города. Бертран де Лаон сражался на стороне Альфонса I Арагонского и стал последовательно графом Карриона, Логроньо и Туделы. Робер Бюрде отправился в Испанию около 1110 года, участвовал в сражении за Туделу, стал там кастелланом замка, а в 1128 году — наместником Таррагоны, где он и его потомки правили полстолетия{39}. О его жене Сибилле, дочери Уильяма Капры, главного держателя Сомерсетшира, известно, что она в отсутствие мужа совершила круговой объезд стен Таррагоны, в кольчуге и с командирским жезлом в руке. Появление западноевропейской женщины в седле, совершающей объезд каталонского города, конечно, во всякую эпоху было бы воспринято как нечто неординарное, но в XII веке — в меньшей степени, чем в любые другие времена{40}.
Все эти случаи наглядно показывают, как далеко простиралось проникновение французских рыцарей. Миграция германских рыцарей, напротив, при существенных масштабах и продолжительности по времени, в географическом плане имела более ограниченные рамки. Разумеется, многие из германских рыцарей участвовали в крестовых походах: историк крестовых походов Рёрихт насчитал свыше 500 персоналий, участие которых в походах из Германии в Утремер («Заморские края») только в первом столетии крестовой эпопеи однозначно зафиксировано в источниках{41}. Присутствие немцев подчас играло решающую роль в успехе предприятия. Так, без моряков Кельна и Фризии не был бы взят Лиссабон в 1147 году или Дамиетта — в 1219, во всяком случае, эта задача оказалась бы намного сложнее, а то и вовсе невыполнимой. Однако мало кто из немцев, если вообще такие были (за исключением выходцев из «полуфранцузских» приграничных герцогств Верхней и Нижней Лотарингии), сумели основать свои аристократические династии на Востоке. Подавляющее большинство из походов возвращались в родные места либо оставались лежать в Святой земле, но редко оседали там во главе нового рода. И только члены Тевтонского ордена, основанного в Акре в 1190 году, обеспечивали постоянное присутствие немцев в крестоносных государствах. Они владели землями вдоль побережья от Акры до Бейрута, а своей штаб-квартирой в 1228–1271 годах сделали замок Монфор, или Штаркенберг, в семи милях от Акры в глубь материка.
Главной зоной немецкой экспансии в период Высокого Средневековья стала Восточная Европа. Здесь немецкая знать утвердилась на огромной территории. Саксонских рыцарей можно было встретить в Эстонии на берегу Финского залива, в Силезии в долине Одера, по всей Богемии и Венгрии. Восточнее Эльбы сколачивались новые фамильные состояния. Подобно тому, как Британские острова, южная часть Аппенинского полуострова и Восточное Средиземноморье были в эти века свидетелями появления аристократов из королевства Французского (а также франкоговорящей области в восточной части Священной Римской империи — Лотарингии), так и Восточная Европа стала объектом вторжения и переселения рыцарей и феодалов из германского королевства. Если сравнить перечень свидетелей, подписавших Хартию Барнима I Померанского от 1223 года и одну его грамоту от 1249 года, то становится очевидным, насколько сильно была онемечена дружина этого «славянского герцога» (dux Slavorum) за истекшие между двумя документами четверть века{42}. В дружине померанских князей появились такие германские рыцари, как Иоганн Аппельдорнский, Фридрих Рамштедтский и Конрад Шонвальдский. Своим присутствием они фактически способствовали трансформации всей придворной культуры и оставили по себе память в виде новых феодальных владений{43}. Выше по течению Одера со времен Болеслава I (1163–1201) открытой для бескровного проникновения немецкой знати оказалась Силезия. Болеслав был князь из рода Пястов, которые правили Польшей еще с X века. Семнадцать лет он провел в ссылке в Тюрингии, откуда привез с собой немецких цистерцианцев, дабы они основали фамильный монастырь. Источник XIII века на этот счет сообщает: «В тех краях всякий герцог или князь, желавший сохранить у себя на службе немецких или каких-то еще рыцарей, жаловал им фьефы в своей вотчине»{44}. Таким образом постепенно протекала германизация правящего класса феодалов в землях полабских славян. Правильно даже было бы сказать, что если переселение французской знати внешне было заметнее современникам, то продвижение немцев на восток оказало более глубокое и длительное воздействие на всю последующую европейскую историю.
Таким образом, когда речь идет о распространении западноевропейской аристократии по всему континенту, следует проводить четкие географические различия. Рейн и Дунай приблизительно очерчивают ту границу, которая разделяла зоны проникновения французской и германской феодальной знати. От Нормандии и Пуату, от Саксонии и Лотарингии потоки переселенцев устремлялись в Уэльс и Апулию, Ливонию и Силезию. Здесь, на своей новой родине, они строили новое будущее.
ВЛАДЕНИЯ ЗАВОЕВАТЕЛЕЙ
Пути-дороги вновь прибывшей знати были различны. Они могли вступить на новую землю с кровопролитием или более мирно; их могли встретить сопротивлением или, наоборот, приветствовать; это могло быть вторжение в совершенно чуждое или, напротив, близкое по духу общество. На одном конце этого спектра находились приглашенные аристократы Шотландии, Померании и Силезии. На другом — и это одно из самых ярких новшеств, появившихся вследствие аристократической экспансии Высокого Средневековья, — было установление власти завоевателей, примером которому могут служить Бранденбург и Ольстер.
Происхождение того и другого обычно связывают с могущественными фигурами их основателей, однако их следует рассматривать в общем контексте пограничных завоеваний и колонизации. Колониальные экспедиции часто носят характер цепной реакции. Они сплачивают воедино неустойчивые и агрессивные элементы в тот момент, когда все рассчитывают на выигрыш — и некоторые его получают. Обычным делом являются «отщепенческие» экспедиции наподобие высадки Кортеса в Мексике в XVI веке. Англо-нормандское владение Ольстер было образовано как раз в результате такого «осколочного» самодеятельного похода. Зимой 1176–1177 годов, в начале англо-нормандского вторжения в Ирландию, в дублинском гарнизоне, судя по всему, зародилось брожение и пошли разговоры о медлительности и нерешительности командования. В этот момент самые активные и недовольные бойцы гарнизона получили возможность действовать. Зачинщиком выступил Джон де Курси, выходец из англо-нормандского баронского рода (и дальний родственник Роберта Рудланского){45}. В разгар зимы возглавляемый им отряд из 22 рыцарей и 300 пехотинцев выступил на север вдоль побережья Ирландского моря. Целью безрассудной вылазки Джона де Курси был Улад, или Улидия — восточная часть провинции Ольстер. Здесь уже какое-то время вели борьбу за господство несколько ирландских королей. Джон и его небольшой отряд сумели разбить местного царька Рори Макданлеви и в первом же бою захватить Даунпатрик, который стал его опорным пунктом для создания собственного княжества.
На протяжении всего периода между первыми завоеваниями 1177 года и его драматической гибелью от рук англо-нормандских соперников в 1205 году Джон де Курси сохранял свою власть над Ольстером благодаря постоянным войнам, строительству замков и формированию целого слоя собственных вассалов{46}. Первый из этих факторов — непрестанная война — роднил его с любым ирландским королем. Он ежегодно предпринимал вылазки против различных ирландских правителей, но одновременно все время ссорился с другими англо-нормандскими поселенцами. Союзники у него были очень неоднородны по составу. Так, в 1201 году он возглавил «Чужестранцев Улидии» в союзе с де Ласи и «Чужестранцами Мита» в кампании, задуманной в поддержку одного из претендентов на престол королевства Коннахт Кэтала Кровдерга в его войне с внучатым племянником Кэталом Каррахом{47}. В войне за престол Коннахта на сцену выходили самые пестрые альянсы, когда с обеих сторон можно было видеть и ирландцев, и англо-нормандцев. Вопрос происхождения для политического союзничества значения не имел, и коренные жители и эмигранты не составляли двух четко противостоящих «сторон». Цели, которые ставил перед собой Джон де Курси во многих своих военных кампаниях, тоже были достаточно традиционны. Например, его периодические вылазки против Тирона на первый взгляд вообще не имели цели прирастить к своим владениям новые земли (и уж точно в этом смысле были бесплодны). Типичным можно считать набег 1197 года: нанеся поражение войскам Сенела Конайла, солдаты де Курси «разграбили Инишоуэн и пригнали большое множество скота». Широкомасштабная практика угона скота нашла свое отражение и в том, как де Курси делал пожертвования в пользу монастыря св. Патрика в Дауне в виде десятины всего скота, добытого на охоте или в результате набега{48}.
