Георгий Листвин - Хроника Сибирского Ледяного похода белых армий адмирала Колчака в Красноярском и Канском уездах Енисейской губернии
«…На станции Клюквенная стало известно, что трактом, немного впереди нас, идут части из состава 2-й армии под начальством генерала Вержбицкого… шли также из-под Красноярска два полка енисейских казаков».
11 января 1920 г.
Северная группа Сукина — на Яковлевку!
После ночлега в Предивной отряды Северной группы дошли до деревни Ивановской, что на правом берегу Енисея (20 вёрст, совр. Большемуртинский район). Здесь в Енисей справа впадает река Посольная. Название реки, как и деревни Троицкой в её верхнем течении, связано с Троицким солеваренным заводом. Вдоль реки и по её руслу шла зимняя дорога, по которой обозами доставляли соль в Красноярск.
Сокращая путь на Ангару, 11 января 1920 г. Северная группа генерала Н. Т. Сукина на устье По-сольной повернула на восток и пошла по руслам таёжных рек Посольной и Мурме на д. Яковлевку. Яковлевка находилась на севере Канского уезда и была превращена в опорный пункт Тасеевского партизанского района во главе с В. Г. Яковенко и Ф. Астафьевым. К этому времени тасеевские партизаны имели годовой опыт борьбы с отрядами белых.
Войсковая колонна Каппеля
Разделение на армейские колонны
2-я армия оставалась на отдыхе в Баргинской и окрестных деревнях. Здесь необходимо остановиться на вопросе о взаимоотношениях белых и местного населения. Вызывает большое сомнение достоверность «воспоминаний» жителей Барги о расстрелах красноармейцев, якобы учинённых в Барге по приказу В. О. Каппеля. Эти «воспоминания» являются поздними пересказами «былин», поведанных якобы свидетелями событий своим потомкам. Перепроверить такие «свидетельства» чрезвычайно сложно, хотя историк обязан анализировать любой источник на предмет его достоверности. Отнюдь небеспочвенно в исследовательской среде бытует поговорка: «Врёт, как очевидец». В тоже время историкам Гражданской войны известно, что Каппель никогда не отдавал приказов о расстрелах пленных красноармейцев. Как белые, так и красные проводили мобилизации в свои армии на контролируемой территории. Стремясь доказать, что белые воюют против большевиков как «узурпаторов государственной власти», а не против простого народа, Каппель ограничивался разоружением пленных и роспуском их по домам. Таково было общее состояние дел. К тому же авторы «воспоминаний баргинских жителей» упустили из внимания один факт — в д. Баргинской и окрестных деревнях к моменту прихода белых вообще не было никаких подразделений Красной армии, не было и партизан-повстанцев.
Генерал-майор Петров:
«Общее впечатление от движения по сибирским сёлам таково, что население было равнодушно к провалу белого движения, равнодушно к разным воззваниям красных, но жалело нас как людей и как-то примирялось с теми несчастиями, что приносили приходящие».
Генерал-майор Пучков:
«Сибиряки имели основания жаловаться только на реквизиции, которых мы, при всём желании, избежать не могли. Ни массовых, ни даже частичных „экзекуций“ и „эксцессов“ не было, так как никто не имел никаких личных счётов с населением в полосе движения армии, не было и времени и достаточной энергии, чтобы свести эти счёты; все желания истомлённых людей на ночлегах сводились к тому, чтобы добыть всё необходимое, отдохнуть и двигаться дальше; вне этого на их внимание могли претендовать только больные товарищи. Со своей стороны, жители также давали мало поводов к нападкам на них; в худшем случае они были индифферентны к войскам, особенно последних эшелонов, исключая, разумеется, жителей немногих районов, встретивших армию с оружием в руках».
С детства помнится местная псевдоисторическая легенда, согласно которой озверевшие колчаковцы повели местного учителя для расстрела на скалу, находящуюся на правом берегу Кана недалеко от современной горнолыжной трассы. «С тех пор зовётся она „Скалой учителя“». Очень хочется посмотреть авторам легенды в глаза и спросить: зачем каппелевцам, измотанным тяжелейшим многодневным переходом, нужно было вести приговорённого к расстрелу за 4 версты от деревни, идти в 30-градусный мороз по глубокому свежему снегу, затем взбираться по сопке на вершину скалы, чтобы на высоте расстрелять кого-то во имя высокой же цели. Воистину, «важнейшим искусством для нас является кино и цирк» (Ленин). Анонимные «былинники речистые» увлеклись картинными деталями, но при этом из предания куда-то выпало имя учителя, оказались забыты и имена «свидетелей» расстрела.
По ходу движения войсковой колонны Каппеля действительно имели место случаи расстрелов крестьян при обнаружении у них боевого оружия или боеприпасов к нему. Но появление «воспоминаний» баргинцев о расстрелах красноармейцев и малоправдоподобных преданий о расстреле местного учителя, видимо, стало прямым следствием господствующего в советское время восприятия Гражданской войны через призму победителей-красных.
Испытывая идеологическое неудобство от того, что деревня встретила каппелевцев «не пулями, а теплом и хлебом» и тем самым оказалась как бы не причастной к победе большевиков, местные жители отреагировали мифотворчеством по принципу «а мы — как все», «все мы были жертвами колчаковского террора».
Что касается жестокости, проявленной белыми в боях, то в условиях Ледяных походов как Кубанского, так и Сибирского, белые предпочитали в плен не сдаваться и сами пленных не брали.
Итак, по выходу с Кана снова встал вопрос о выборе направления и маршрута дальнейшего движения армейской группы на Канск: по тракту и Транссибу, но не исключался и вариант продолжения похода по Кану. Связи не было. О том, что в Канск вошли отряды тасеевских партизан в Баргинской ещё не знали. Каппель был тяжело болен, и после выхода с Кана общее руководство армиями фактически перешло к его ближайшему соратнику — командующему 2-й армией генерал-майору С. Н. Войцеховскому.
Генерал-майор Пучков вспоминал, что от деревень Баргинской и Высотиной
«…предполагалось свернуть на Канск вдоль железной дороги и большого тракта. Однако, с выходом к железной дороге у станции Заозёрная выяснившаяся обстановка заставила генерала Войцеховского изменить направление».
Поскольку 3-я армия прошла по Кану последней, «не испытывая особых неудобств и лишений» (Пучков), её отдых в Баргинской был коротким. Уже на следующий день, 11 января, она двинулась на село Бражное, расположенное примерно в 20 верстах к югу от Канска. Впереди остатков 3-й армии двигалась Ижевская дивизия генерал-майора Молчанова. В авангард был назначен Ижевский конный полк капитана Ефимова. Выступив из Барги, Ижевская дивизия проследовала через переселенческие деревни Орловку и Ново-Георгиевку (Усовку) Троицко-Заозерновской волости, к вечеру того же дня конный полк ижевцев вступил в д. Ивановку Мало-Камалинской волости, где и расположился на ночлег.
Группа Сахарова — село Рыбное
Утром 11 [или 10?] января группа генерала Сахарова выступила по тракту со станции Клюквенная.
Генерал-лейтенант Сахаров:
«…наш отряд, увеличившийся в численности от присоединившихся новых частей, выступил дальше на восток. Целью движения был Иркутск.
Движение по тракту стало теперь гораздо труднее: каждой колонне, всякому отрядику хотелось проскочить вперёд, никто не стремился добровольно изобразить арьергард и нести его тяжёлую службу. Населённые пункты во время ночлега были переполнены сверх меры».
«На следующий день к вечеру наш отряд подошёл к большому сибирскому селу Рыбному; на несколько вёрст растянулось оно по обе стороны тракта; две церкви, несколько каменных двухэтажных зданий.
Оказалось, что в этом же селе ночуют и отряды генерала Вержбицкого, который вздумал было приказать егерям нашего отряда перейти в другой район. Те взялись за винтовки и пулемёты, и только путём переговоров с Вержбицким и отмены его требования удалось устранить готовое вспыхнуть столкновение».
«Село Рыбное поразило всех нас своим богатством. Ведь это был январь месяц 1920 года, то есть пять с половиной лет прошло с начала войны, и почти три года Россия билась в конвульсиях своей смертельной революционной болезни.
И вот — в каждой избе Рыбного были огромные, неисчерпаемые запасы всякой провизии, именно неисчерпаемые, так как не только всего было вдоволь для самих жителей Рыбного, но сердобольные хозяйки всю ночь пекли нашим офицерам и егерям хлебы, жарили, варили и продавали нам запасы на дорогу.
В каждом дворе было по нескольку десятков гусей, индеек, кур, всюду коровы и телята. Была даже такая роскошь, как варенье.
Отношение сибиряков-староселов к нашим отступающим отрядам было самое дружественное; все эти русские крестьяне настроены очень патриархально, привыкли веками, от поколения к поколению, к своему укладу жизни, к прочно сложившемуся порядку, понятиям и традициям. Они религиозны, умели уважать и слушаться начальство, свято чтили Царя. И теперь ещё во многих избах оставались на стенах портреты покойного Государя Николая Александровича, Императоров Александра III и Александра II, от отцов и дедов. Революция, как зловонный ветер в чистое место, ворвалась в их жизнь со стороны, чужая, непонятная и враждебная им. В нас они видели своих, таких же противников революции, контрреволюционеров. И относились как к своим».
