Франк Коллар - История отравлений власть и яды от античности до наших дней
При дворе самого Ирода Великого также применяли яд. У царя Иудеи, возмутившегося в свое время убийством отца, были сыновья. Он назначил наследником старшего из них, Антипатра, который в борьбе с соперниками использовал те же методы, что и Малих. Яд, по примеру эллинистических дворов, служил ему не для защиты идеи, а для утоления жажды власти. Царский сын не желал ждать, пока природа сделает свое дело и расчистит ему путь к трону. Антипатр лелеял замысел убийства отца, раскрытый случайно, вследствие гибели его сводного брата Ферора. Последний, в свою очередь, стал жертвой любовного напитка, поднесенного ему арабской служанкой его жены. Маловероятно, что Антипатр имел отношение к покушению на брата, разрушившему его коварные замыслы. Скорее всего, если Ферор и в самом деле был отравлен, он пал жертвой женских интриг, в которых чары классически соседствовали с ядом. Сестра Ирода Саломея обвинила его жену Мариамну в намерении отравить монарха с помощью подозрительного напитка. Кончина Ферора повлекла за собой расследование, принесшее плоды.
Дворцовые прислужницы жертвы допрашивались с пристрастием. Они рассказали о ненависти Антипатра к родителю и о его черном заговоре. Один из рабов подтвердил реальность плана убийства. Антипатр дал Ферору приготовленный египетским врачом яд, дабы отравить Ирода. Ферор, вероятно, согласился, потому что Антипатр предварительно постарался настроить брата против отца. Хитрый замысел позволял погубить сразу двоих: царя и Ферора, которого после отцеубийства неминуемо ждала бы казнь. Если бы первый яд не подействовал, то был бы пущен в ход второй, приготовленный из выделений рептилий. Судьба распорядилась по-другому. После смерти Ферора яд помимо ее воли остался у вдовы. Она рассказала, что на пороге смерти муж попросил ее сжечь отраву, оставив себе чуть-чуть, дабы покончить с собой, если Ирод вздумает ее наказывать. Царь Иудеи заподозрил в сообщничестве еще и свою супругуДориду, мать Антипатра. У нее тоже якобы имелся яд, который собирались употребить, если яд Ферора не подействует. Ирод удалил Дориду от себя.
Что же касается Антипатра, то он был наказан за свои преступления. Он возвращался из Рима, когда узнал о кончине Ферора и провале своего заговора. Однако он продолжал путь в Иерусалим, устремляясь прямо в львиную пасть. Ирод выдал сына на суд Вара, римского наместника в Сирии. У Иосифа Флавия есть подробный рассказ о процессе Антипатра. Обвинение выдвигалось по закону об отцеубийстве, действовавшему в римском праве. Использовали именно его, а не закон об убийцах и отравителях, потому что в данном случае тяжесть преступления обусловливалась родственными отношениями между виновным и жертвой, а орудия убийства не имели большого значения. В то же время и modus operand/ не был проигнорирован, коль скоро удостоверились, что вещество, найденное у супруги Ферора в самом деле являлось смертельным ядом. Его испытали на преступнике, осужденном на казнь. Он умер мгновенно. Несмотря на явное наличие злого умысла у наследника и очевидность улик против него, Ирод колебался. Наверное, он горевал перед перспективой потерять после смерти Ферора еще одного сына. Царь спросил совета у самого при- нцепса Августа, но тот предоставил ему принимать решение самому. Тогда Ирод приказал задушить Антипатра в тюрьме. Сам он умер несколько дней спустя, в 4 г. до н. э.
Достойное трагедии Корнеля дело Антипатра хорошо иллюстрирует «эллинистическую» аккультурацию еврейской политической элиты в эпоху, когда Иудейское царство оказалось в зависимости от Рима. Филон Александрийский, рассматривая юридические аспекты дела, мог сколько угодно объявлять применение яда более тяжким преступлением, чем убийство с применением силы. Его единоверцы не испытывали больше ужаса перед отравлением. История Антипатра показывает, кроме того, как в монархических династических режимах происходила борьба за власть, как с помощью токсичных веществ ускоряли природный процесс, сохраняя при этом видимость легитимности. Приписанный сыну Ирода план очень замысловат. Он вовлек в заговор своего единокровного брата, возможно убедив его, что злодеяние останется незамеченным. Еще одно важное сведение, которое мы получаем от данного дела, — это вовлеченность в политическую игру женщин, пользовавшихея своими чарами. Они участвовали в дворцовых интригах, где приворотные зелья не слишком отличались от ядов. В рукописном французском трактате об отравителях
XVII в., хранящемся в Национальной библиотеке Франции (М 20766), супруга Ирода приводится в ряду известных женщин-отравительниц, наряду с Медеей и Локустой. И наконец, стоит посмотреть, какова была роль римских покровителей в событиях, пронешедших при царском дворе в Иудее. Возникает вопрос, зачем ездил Антипатр в Рим, откуда как раз возвращался, когда разразился скандал? Не там ли подогревались его смертоносные планы? Не выражала ли применеиная в деле судебная процедура стремления Ирода проверить лояльность своего могущественного союзника? И не проявилось ли в замешательстве римских властей отсутствие решимости наказать исполнителя политического замысла, родившегося в самых высших сферах и мало достойного римской добродетели? У Иосифа Флавия, историка, тесно связанного с римским двором императора Веспасиана, родовое имя которого — Флавий — он носил, мы не найдем ответов на эти вопросы. Тем не менее они остаются.
Как бы то ни было, отравленный дух витал над эллинистическими тронами. Восточный деспотизм неизменно предполагал использование яда в политике, буквальным воплощением чего стал Митридат. В Средние века сложилась традиция соединять образдеспота-отравителя с «Востоком».
Она укоренялась, по-видимому, в эпохе эллинизма, включала в себя наследников царя царей, а вслед за ними — «языческих» монархов, мусульманских халифов, эмиров и султанов. Выстраивалась преемственность от Митридата до Фридриха 11 Штауфена, каким его изображали враги. Такое соединение не выглядело абсурдным, хотя в большой мере относилось к сфере воображаемого.
Цицерон в своих речах, а затем Плиний Старший утверждали, что ни одна профессия не дает столько отравителей, сколько врачевание. Причем Плиний спешил добавить, что медицина чужда римскому гению, являясь занятием главным образом корыстных и лживых греков. Писатель, конечно, не заключал из этого, что Восток является центром применения ядов. Однако мы видели, какой интерес он испытывал к Митридату и насколько был враждебен к повелителю ядов, который хотел бы быть также и повелителем мира. Царь Понта как воплощение тирана-отравителя, царь Македонии как архетипическая фигура отравленного монарха, принадлежали к тому самому древнему Востоку. Внутри- и внешнеполитические конфликты нередко разрешались там с привлечением токсических веществ, а каждый монарх, кроме того, носил при себе яд на всякий случай. Об этом рассказал в «Истории Рима» Тит Ливий в знаменитом эпизоде о нумидийском царевиче Масиниссе и самоубийстве Софонисбы. Подобно царям Средиземноморья, Масинисса всегда носил с собой яд. Царь Нумидии Сифакс в 203 г. до н. э. потерпел поражение от армии Сципиона Африканского. Царевич, сражавшийся на стороне римлян, увез жену Сифакса, пленную царицу Софонисбу, и женился наней. Однако его союзники римляне потребовали отдать Софонисбу. Царица не захотела оказаться в руках мстительных римских властей, не забывших, что она дочь карфагенского полководца Гасдрубала. Она предпочла принять яд, который дал ей новый супруг.
Использованию отравляющих веществ в политике очень часто способствовали человеческие страсти. Нередко к этому имели отношение женщины. Происходила ли традиция применения ядов из Греции или с окраин эллинистического мира? В этом мире был ведь свой «восток» — Персия и Египет (хотя географически он располагался на юге). Определенный ответ дать трудно. Греческая мифология, поэмы Гомера столь же богаты историями отравлений, сколь и предания Персидекого царства. И все же следует отметить два исключения, возможно, впрочем, отражающие в большей степени идеал, чем реальность. Первый случай — это еврейский мир, до того как он попал в орбиту эллинистического влияния. Vene/ic/a связывались в нем с демоническими силами, и поэтому были запретны для избранного народа. Второй — это классический греческий полис афинского типа. Отравление считалось там несовместимым с демократическим политическим процессом. Но едва режим гражданских свобод уступал место монархическим формам, как распространялось обыкновение отравлять конкурентов и противников. Оно хорошо сочеталось как с функционирование тиранической власти, так и с борьбой против нее. В конечном счете применение яда, по-видимому нельзя исключить нигде. Изучение отравляющих веществ, являлось ли его целью удовлетворение любопытства или самозащита, в каком-то смысле входило в набор властных ритуалов, если не обязательных, то, во всяком случае, признанных. С этой точки зрения, римский мир выглядел совершенно по-другому. Вырисовывалось противоречие Восток/Запад, которое позже выразилось в строчке Эсташа Дешана: «На Востоке подают такие напитки». Этому противоречию предстояло наложить глубокий отпечаток на европейскую культуру.
