Олег Гончаренко - Тайны Белого движения. Победы и поражения. 1918–1920 годы
Корниловскую армию эти горные народы встречали как освободителей. Гуль так описывает речь генерала перед горцами, вступившими в его армию: «На площади около мечети гремит музыка, гудят войска. Корнилов говорит, обращаясь к черкесам. Черкесы стоят конною толпой с развевающимся зеленым знаменем с белым полумесяцем и звездой. Внимательно слушают они небольшого человека с восточным лицом. А когда Корнилов кончил, раздались нестройные крики, подхваченные тушем оркестра… После парада, на вышке минарета оказался муэдзин, худой, черный. Долго слышались горловые крики его и ответный гул черкесской толпы. Муэдзин призывал к борьбе, к оружию, к мести за убитых отцов и братьев»[24].
Получив сведения о генерале Покровском, чьи отряды были зажаты красными под станицей Калужская 11 марта, Корнилов и его армия двинулись тяжелыми горным путями на помощь кубанцам. Положение дел у Покровского было из рук вон плохим: его резервы таяли, на смену убитым вставали обозники, старики и даже боеспособные депутаты Кубанской Рады. Едва отбив атаки красноармейцев, кубанцы вырвались из кольца и провели ночь в открытом поле, под холодным проливным дождем, продуваемые всеми ветрами. Ждали погони красных и готовились к смерти, но вдруг у биваков появился конный разъезд корниловцев. Кубанцы воспрянули духом и бросились на расположившихся неподалеку красных, смяли их и обратили их по обыкновению в беспорядочное бегство.
Через три дня в аул Шенджи к Корнилову прибыл генерал Виктор Леонидович Покровский, чтобы наряду с радостью воссоединения с добровольцами сообщить командующему армией о предложении кубанского правительства сохранить самостоятельность кубанских соединений в рядах Добровольческой армии при формальном оперативном подчинении Корнилову. «Одна армия и один главнокомандующий. Иного положения не допускаю», — был ответ Корнилова. Покровский принял это без возражений, и еще через два дня, 15 марта 1918 года, пополненная Добровольческая армия перешла в крупное наступление. Под проливным дождем, с завязшей в грязи артиллерией, везомой гужевым транспортом, добровольцы оказались под станицей Новодмитровской. К вечеру температура упала, пошла метель, лошади и люди медленно покрывались ледяной коркой. Авангардный Офицерский полк под командованием генерала С. Л. Маркова, оказавшись один, не стал дожидаться основных сил армии. Ожидание в степи, на ледяном ветру могло стоить здоровья, а то и жизни добровольцам. Марков поднял полк в атаку: «Марков решил: „Ну, вот что. Ждать некого. В такую ночь без крыш тут все подохнем в поле. Идем в станицу“. И бросился с полком под убийственный огонь мгновенно затрещавших со всех сторон ружей и пулеметов…»[25] «„Полк, вперед!“ — и генерал Марков первым шагает вброд. Идут в бой через ледяную реку, высоко в темноте держат винтовки… Перешли. Ударили… ворвалась армия в станицу»[26], — пишет Роман Гуль. В метели, пронизываемые леденящим ветром, чины полка опрокинули линию обороны красноармейцев и погнали их впереди себя по Новодмитровской. Основные части красных в то время спокойно грелись по домам. Подъехал Корнилов и штабные. Добровольцы вышли в центр станицы. Из окон и дверей станичного правления в ужасе выбегали красные командиры и комиссары. В воспоминаниях марковца В. Е. Павлова читаем:
«…Из домов начали выбегать люди. Один кричал: — Товарищи! Не разводите панику! — А ты кто? — задает ему вопрос офицер. — Я председатель военно-революционного комитета, — и… он немедленно падает мертвым. — Что вы наделали с нашим председателем? — кричит другой. — А ты кто? — Я секретарь! — и труп секретаря упал на труп председателя. Спереди и сзади от идущих офицеров выбегавшие из домов красногвардейцы не отдавали себе отчета в положении и падали под штыками добровольцев без единого выстрела с той и другой стороны…»[27]
«Полузамерзшие, держа в онемевших руках винтовки, падая и проваливаясь в густом месиве грязи, снега и льда, офицеры бежали к станице, ворвались в нее и перемешались в рукопашной схватке с большевиками…»[28]. Роман Гуль так описывает следующее утро после занятия Новодмитровской: «На другой день на площади строят семь громадных виселиц. На них повесили семь захваченных комиссаров», — читаем у Гуля. На следующий день опомнившиеся красные пытались контратаками отбить Новодмитровскую, однако каждый раз несли существенные потери. 17 марта в станицу подтянулись кубанцы Покровского и атамана Филимонова, подъехали члены правительства Кубанской Рады. Собравшись у Корнилова, кубанцы попробовали еще раз настоять на суверенном войске Кубани, получили категорический отказ командующего. На это кубанцы попытались заявить, что в этом случае снимают с себя всякую ответственность за помощь Добровольческой армии. Однако Корнилов напомнил им принятые ранее обязательства, на условиях которых он включил отряды Покровского в Добровольческую армию, и быстро навел порядок в рядах своих кубанских союзников: отстранил генерала Покровского от активного участия в жизни армии, а затем направил его в распоряжение кубанского правительства для формирования потенциальной «Кубанской армии». Войсковые части кубанцев Корнилов влил в качестве дополнений в отряды, которыми командовали его генералы — Марков, Богаевский и Эрдели. Для пополнения резерва боеприпасов Марков был направлен штурмовать железнодорожную станцию Георге-Афипскую. Сильный огонь красных не дал Маркову взять станцию сходу, и Корнилов направил бригаду Богаевского в помощь марковцам. Завязался жесточайший бой. Красные не желали сдавать свои позиции и трижды отбивали наступление добровольцев. В атаке был ранен генерал Романовский, однако в конце концов станция была взята, а с нею и трофеи — 700 снарядов и тысячи патронов, столь необходимых для предстоящего штурма Екатеринодара. Конница Эрдели внезапным броском взяла паромную переправу у станицы Елизаветинской. Добровольческая армия начала переправу через Кубань на пароме и лодках, которые могли найти. Офицерский полк самого храброго генерала Маркова был оставлен на берегу для прикрытия переправы через реку. Штаб докладывал командующему, что красные располагают 18 тысячами человек, при 3 бронепоездах и поддержкой 10 с небольшим орудий. Истинное положение дел состояло в том, что численность сообщаемых командующему данных оказалась заниженной минимум втрое. Основываясь на донесениях штаба, Корнилов начал сражение 27 марта, в Страстную неделю… Красные повели наступление на переправу. Со стороны Екатеринодара ревет артиллерия. Корниловский и Партизанский полки, без единого выстрела, двигаясь в безмолвии, своей «психической» атакой легко обратили первые эшелоны красных в бегство. Окрыленный сравнительно легкой победой над красными, Корнилов приказал продолжить наступление, не дожидаясь подхода других полков. Казаки окрестных станиц стали повсеместно восставать против большевиков, и к Добровольческой армии потянулись мелкие пополнения из станичных казаков. На следующий день, 28 марта 1918 года, сражение с красными приняло ожесточенный характер. Чередовались атаки и контратаки сторон. Огонь красной артиллерии достигал интенсивности 500 или 600 выстрелов в час. В ответ добровольческий артдивизион отвечал одиночными выстрелами из-за снова грозящей нехватки боеприпасов.
«„Я Львов, Перемышль брал, но такого боя не слыхал, — говорит раненый полковник. — Они из Новороссийска тридцатью пятью тяжелыми орудиями палят. Слышите? Залпами…“ Артиллерия ухала тяжелыми страшными залпами, как будто что-то громадное обрывалось и падало…»[29], — пишет Роман Гуль. Добровольцы продолжали медленное продвижение к городу. Брали предместье за предместьем, медленно вышли на окраины. Потери Добровольческой армии исчислялись тысячами, были ранены командиры кубанцев Сергей Георгиевич Улагай и Петр Константинович Писарев, командир донских казаков Лазарев. Унесен с поля боя командир Партизанского полка генерал Казанович… В тылу у белых в станицах шли великопостные службы. «Старенький священник прошел в церковь. Пахнет свежим весенним воздухом и ладаном. Мерцают желтые огоньки тонких свечей. Священник читает тихим голосом. Поют. Молятся раненые. Плачут склонившиеся женщины-казачки… А со стороны Екатеринодара ревет артиллерия»[30], — пишет мемуарист-очевидец.
При наступлении ночи бой не закончился, однако это не продвинуло Корнилова ближе к намеченной цели, а из Новороссийска на помощь к красным пришло еще несколько поездов с «революционными» матросами. 29 марта к Екатеринодару подтянулся арьергард Маркова, вступив с ходу в бой и заняв сильно укрепленные большевиками Артиллерийские казармы: «Скоро показался и Марков. Идет широким шагом, размахивая нагайкой, и издали еще на ходу ругается: — Черт знает что! Раздергали мой Кубанский полк, а меня вместо инвалидной команды к обозу пришили. Пускали бы сразу со всей бригадой — я бы уже давно в Екатеринодаре был. — Не горюй, Сережа, — отвечает Романовский, — Екатеринодар от тебя не ушел…»[31] За ним двинулся Корниловский полк, который лично повел в бой подполковник Неженцев, вскоре раненный пулей в голову: «…Он чувствовал, что наступил предел человеческому дерзанию и что пришла пора пустить в дело „последний резерв“. Сошел с холма, перебежал в овраг и поднял цепи. „Корниловцы, вперед!“ Голос застрял в горле. Ударила в голову пуля, он упал; потом поднялся, сделал несколько шагов и повалился опять, убитый наповал второй пулей»[32]. На смену ему полк повел полковник Индейкин и вскоре был ранен и отнесен в тыл. Командира партизанского батальона капитана Курочкина сразила шальная пуля… Корниловский полк, оставшись без командиров и существенно поредевший, приостановил продвижение, и его атака захлебнулась.