Пётр Толочко - Власть в Древней Руси. X–XIII века
Приведенные летописные свидетельства о совещаниях (или думах) князей со своими дружинами, разумеется далеко не исчерпывающие. Тем не менее, не оставляют сомнений в том, что это была обычная практика княжеского правления. Настолько обычная, что нередко его результаты в общественном мнении представляются как последствия хороших или плохих советов княжеского окружения. Как писал Даниил Заточник, «с добрымъ бо думцею князь высока стола додумается, а съ лихимъ думцею думаетъ и малого стола лишенъ будетъ». Согласно ему же, «князь не самъ впадаетъ во многия въ вещи злыа, но думци вводятъ».[109] Так, в частности, летописец объясняет отказ Олега Святославича прибыть на съезд в Киев: князь «послушавъ злыхъ совѣтникъ».
Кто входил в круг княжеских советников и насколько он был широк? Из буквального свидетельства летописных известий можно придти к выводу, что совет этот составляла старшая дружина, городские старцы и, возможно, как предполагал В. О. Ключевский, церковные иерархи. Позже, в XI–XII вв., княжеские советники обозначены в летописи термином «дружина», иногда с уточняющими словами «отня», «старейшея», «передняя», а также «мужи» и «бояре». В конце XII — нач. XIII вв. входят в употребление термины «советники» и «думцы». В летописи отмечены случаи, когда в качестве княжеских советников выступают так называемые «уные», под которыми следует понимать младшую дружину. Однако это не правило, а исключения из него, причем, как и подчеркнуто всякий раз в летописи, имевшие отрицательные последствия.
О численном составе княжеских советников или думцев в летописных известиях прямых известий нет. М. А. Дьяконов, отметив, что, согласно немногим свидетельствам, число княжих мужей, принимавших участие в совещаниях, равнялось пяти-семи, видел в них всех наличных думцев князя.[110] Трудно сказать, так ли было в действительности, но то, что думцами не были все княжеские дружинники, пусть только и старшие, определенно.[111]
Во время восстания киевлян 1068 г. Изяслав Ярославич «сѣдящу на сенѣхъ с дружиною своею». Скорее всего здесь под «дружиной» подразумевались только ближайшие княжеские советники. Главным среди которых был воевода Тукы, отрекомендованный летописцем как «Чюдиновъ брат». Не указывает на большое число княжеских советников и летописная статья 1103 г., в которой говорится, что князья Святополк и Владимир со своими дружинами поместились «в единомь шатрѣ».
Косвенные данные о количественном составе думцев содержаться в летописной статье 1169 г. Совет об отступлении от крестного целования Мстиславу Изяславичу Владимир Мстиславич получил от бояр Чагровичей — Чекмана, его брата Ташмана и Маночюка. Будучи рад «думѣ их», князь объявил ее еще трем боярам — «Рагуйлови Добрыничю и къ Михалеви и къ Завидови», которые не были в том совете, но определенно состояли в нем. Немногим выше Рагуйло и Михаль отрекомендованы летописцем как «мужи» Владимира Мстиславича, участвовавшие в переговорах с такими же доверенными лицами вышегородского князя Давыда Ростиславича: тысяцким Радилом и двумя Василиями, из которых один назван по отчеству — Волкович. Еще раньше в летописи сказано, что Рагуйло был тысяцким Владимира.
О том, что в числе княжеских советников могли находиться и церковные иерархи свидетельствует летописная статья 1164 г. В Чернигове умер князь Святослав Ольгович. Опасаясь, что стол может захватить новгород-северский князь Святослав Всеволодович, княгиня вместе с боярами мужа и епископом Антонием приняли решение утаить княжью смерть, а тем временем послать по его сына Олега. Все участники поклялись на иконе св. Спаса хранить тайну. В том числе и епископ Антоний. Тысяцкому Гюрги показалось, что «не лѣпо дати пискупу цѣловати святого Спаса», поскольку он является святителем. Но, как оказалось впоследствии, именно епископ и нарушил клятву, тайно написав грамоту Святославу Всеволодовичу. В летописи этот поступок получил оценку «злого преступления» и объяснен тем, что Антоний был греком.[112]
Определенное представление о количественном составе княжеского совета дает летописный рассказ об отступлении окружения умершего великого князя киевского Всеволода Ольговича от клятвы верности брату Игорю. Совет этот назван злым, а начальниками его объявлены тысяцкий Глеб, воеводы Иван Воитишич и Лазарь Саковский, а также Василь Полочанин и Мирослав Хилич. Они «совокупиша около себе кыяны и свѣщашася, како бы имъ узъмощи перельстити князя своего».[113]
Примерно такое количество ближайших княжеских людей называет и летописная статья 1171 г. Настигшая князя Мстислава Изяславича, бежавшего из Киева на Василев, Бастиева чадь захватила в плен Дмитра Хороброго, Олексу Дворьского, Сбыслава Жирославича, Иванка Творимировича, Рода Тиуна. Были пленены и «ины многы», но то, что летописец только некоторых назвал по имени свидетельствует об особом их социальном статусе.[114]
Из приведенных известий следует, что в состав княжеской думы входили, прежде всего, представители служилой княжеской администрации. Определенно тысяцкий и воевода, о чем говорится в летописи.
Наверное также и тиун, предполагать участие которого дает основание его высокий административный статус и неизменное присутствие в княжеском окружении. Для опознания награбленного дружиной Юрия Долгорукого имущества Изяслава Мстиславича, последний «посла мужи своя и тивуна своего».[115] Ростислав Мстиславич, после смерти Вячеслава Владимировича, «ѣха на Ярославль дворъ, и съзва мужа отца своего Вячеславли и тивуны и ключники».[116] Когда Мстислав Изяславич был приглашен своей братиею и киевлянами на киевский стол, то впереди себя он послал в Киев Василька Ярополковича и «тиунъ свои посла».[117] Согласно приведенному выше летописному известию 1171 г. названный по имени тиун Род находился в окружении Мстислава Изяславича, когда он вынуждено покинул Киев.
В ближайшем окружении изгнанного киевского князя находился дворский Олекса, что позволяет также причислить его к княжеским советникам. Из известий, содержавшихся в Галицко-Волынской летописи, следует, что дворские находились на одной из высших ступеней в княжеской администрации. Когда в 1236 г. Даниил Романович подошел к Галичу, то, под давлением галичан, приглашение ему направили епископ Артемий и дворский Григорий. Они заявили: «Прииди, княже Данило, приими градъ».[118] В летописной статье 1247 г. сообщается, что вместе с князьями Даниилом и Васильком в преследовании литовских дружин принимал участие и дворский Яков со своими воями.[119] Одна из ведущих ролей в сражении Данила Романовича с венграми и Ростиславом Михайловичем в 1249 г. принадлежала дворскому Андрею, который предводительствовал профессиональной дружиной. Он же пленил венгерского воеводу Филю и привел его к Данилу на расправу.[120]
Все последующие упоминания дворских в Галицко-Волынской летописи представляют их как ближайших военных помощников князей Данила и Василька Романовичей. В летописной статье 1268 г. сказано: «Служащии же князи Данилови и людье Василкови, Юрьи, Олекса дворьскый, инѣи ѣхаша на нѣ» (на литовцев — П.Т.).[121]
В число думцев определенно входил милостник, который, хотя и не занимал никакой служивой должности, был одним из наиболее приближенных к князю лиц. В пользу этого свидетельствует, в частности летописная статья 1180 г., рассказывающая о замыслах Святослава Всеволодовича лишить столов Рюрика и Давыда Ростиславичей. Об этом, как пишет летописец, он «сдумдвъ с княгинею своею и с Кочкаремь, милостникомъ своимъ».[122]
Можно полагать, что среди княжеских советников были и их кормильцы, имевшие высокий социальный статус и политический вес. Причем, не только при малолетних князьях, но и при взрослых. Летописец упоминает их, как правило, при описании острых политических событий, связанных с междукняжескими конфликтами. В походе Ольги и Святослава на древлян в 946 г. находился и кормилец князя Асмуд. В битве 1018 г. на Буге принимал участие кормилец Ярослава Будый, исполнявший, скорее всего, воеводские функции. Под 1151 и 1171 гг. в летописи упомянут кормилец дорогобужского князя Владимира Андреевича. В первом случае он запретил своему князю участвовать в сражении на Лыбеди: «Володимира же не пусти кормилець его, зане молодъ бѣ в то время», во втором — исполнял какие-то посольские функции во время вооруженного конфликта между Мстиславом Изяславичем и Владимиром Андреевичем.
В 1208 г. среди великих галицких бояр, бежавших от репрессий князей Игоревичей в Венгрию, назван и кормилец Володислав. Вместе с другими боярами — Судиславом и Филиппом, он вел переговоры с венгерским королем о посажении на галицком столе Данила Романовича. Под 1231 г. упомянута вдова кормильца Нездилы, однако, как и в случае с Володиславом, в летописи нет уточнения у какого князя Нездило был кормильцем.
