Игорь Молотов - Черная дюжина. Общество смелых
«У меня так натура устроена, мне нужна всегда смена деятельности, иначе я начинаю коснеть, унывать… Мне все это претит… Я по жизни импульсивный человек…» — признавался Васильев.
Все это, особенно служба в армии, привело к тому, что Дмитрий Дмитриевич перестал понимать, что происходит со страной: транспаранты, лозунги, великие обещания, а народ жил все хуже и хуже при относительном внешнем, казалось бы, благополучии, каких-то праздниках, сокрытых красными тряпицами, скудными иллюминированными лампочками Ильича. Все это приводило в уныние, потому что весь этот праздник был праздником, пока был энтузиазм, пока все верили: «Ну, завтра будет лучше!» Но если еще в первые годы после войны был какой-то пафос, то потом все превратилось в дежурное действо, как бы исподлобья, по привычке. Все эти демонстрации и прочее носили образ какого-то унылого искусственного театрального действия не очень талантливых режиссеров.
«И я стал копаться… и полез в историю. Ввиду того что мы по молодости лет не очень отдаем себе отчет в том, что люди нам делают добро, закладывая в нас бесценные знания прошлого, а мы их как-то вольно используем, то я, может быть, не отдавал себе полного отчета в деятельности Курбатовых, которые вкладывали в меня любовь к России, истории, к ее прошлому, к царю. И это все, видимо, откладывалось у меня как багаж в подсознании, а когда пришел момент, что это надо осознать, т. е. найти какую-то базу, чем-то нужно подкрепиться, вдруг это все стало из меня выплывать», — вспоминал Дмитрий Дмитриевич.
В то время Васильев полностью ушел в чтение — это была в основном классика. Но после встреч с различными людьми к нему начали попадать уникальные книги о прошлом России. Тогда он познакомился с трудами А. Нечволодова, великого русского историка, И. Забелина, Д. Иловайского. Об этом никто не знал, никто не помнил. Когда он все это прочитал (в том числе и Карамзина, и Соловьева), то что-то стало его настораживать в чтении и заставляло усомниться. А вот когда к нему попал Державин, то вдруг его захлестнула волна эмоций, и Васильев стал думать: а что это, почему это меня заставляет волноваться.
И вот тогда уже в поисках причин, приведших нашу страну к этим необратимым последствиям коммунистической деспотии, Васильев стал через этих историков по отрывочным данным изучать специально такие понятия, как масоны и сионизм, которые часто у них встречались. Стал искать специальную литературу, потому что ему важно было это понять.
И вот тогда перед ним стали открываться ужасные страницы истории, он увидел причину трагедии государства, народа, гибели царя. Васильев пришел в ужас от того, насколько лицемерны и трусливы люди, потому что не хотят узнать причину своего существования в истории и культуре, в геополитике и мире.
«Меня, — вспоминает Дмитрий Васильев, — это стало волновать. И я, естественно, стал накапливать потенциал знаний, понимая, что ни в каком институте меня этому не научат. Я в свое время поступал во ВГИК, но меня хватило только на одну сдачу экзамена режиссеру Таланкину, который сидел за столом, ел пирог и, задавая вопросы, оплевывал меня… Хам такой, надменный, распоясавшийся… Мне говорят: «А вы знаете, кто такой Таланкин?» Я говорю: «Знаю, — человек, который снял фильм о гомосексуалисте Чайковском»…
— Ка-ак?!
— Да, более мерзкого фильма я в своей жизни не видал, мерзкого и скучного.
— А зачем же вы идете в мастерскую?..
— Я иду не в мастерскую, я иду в институт, а уж к кому я тут попаду, я не знаю, может, я и не пойду в этот институт, кто знает.
И я срезался тогда с Таланкиным на экзамене. Я ему сказал: «Да, вы сняли фильм о великом гомосексуалисте Чайковском, но армянскому радио задали как-то вопрос: «Правда ли, что Чайковский был гомосексуалистом?» Армянское радио подумало и ответило: «Правда, но мы любим его не только за это». Поэтому Чайковский для меня интересен, прежде всего, гениальной музыкой, а рыться в его белье, его личной жизни я не собираюсь и не хочу, потому что это — личное дело Чайковского, и вторгаться в область, мне неизвестную, грязными руками я не хочу, потому что это — грязь. И почему вы здесь, люди искусства, поднимаете подобного рода вопросы…»
— Но это же вы подняли!..
— Я поднял вопрос, что фильм — так себе. А значит, это интересовало автора, потому что, если бы его музыка интересовала, он снял бы фильм о прекрасном, великолепном, гениальном композиторе Чайковском», — рассказывал Дмитрий Васильев.
Естественно, дорога туда ему уже была заказана, и Васильев продолжил дальше углубляться в знания, которые были тогда в большом дефиците. Дмитрий Дмитриевич становится страстным собирателем книг и старается везде, где только можно, зарабатывать и подрабатывать, чтобы покупать уникальные книги. Кроме того, Христина Ивановна Курбатова давала очень много литературы, которая пополняла его багаж знаний.
И так постепенно, работая, мотаясь по стране, встречаясь с людьми, он стал приходить к своим политическим убеждениям уже более плотно и занялся откровенной «антисоветчиной». Овладев искусством фотографирования, которому его с семи лет учил Константин Николаевич Песковецкий, стал публиковать фотографии. Это была и работа, и увлечение. А потом уже это стало орудием, потому что Васильев переснимал редкие книги, которые он после распечатывал и рассылал по всей стране. В Советском Союзе ксероксов не было, все было под жестким контролем милиции, поэтому фототиражирование было единственным способом распространения такой информации.
«Я сидел в этой коммунальной квартире, в ванной, печатал антисоветские книги, а сверху клал фотографии соседских детишек в детском саду. Халтурка вроде… Безобидно все… И, видимо, стукачи так и писали, что занимается, мол, фотографией, детей снимает, халтурит… Потому что иногда спрашивали, не занимаюсь ли я каким-либо промыслом незаконным…» — вспоминал первый антисоветский опыт Васильев.
Тогда у него появились запрещенные «Протоколы сионских мудрецов» и «Тайные силы масонства» Селянинова. Кроме того, Васильев познакомился с великолепным специалистом по вопросам сионизма Шмаковым, с Бутуми, со многими идеологами сионизма и стал понимать, что против этого нужно бороться.
Судьба свела Васильева с известным художником Ильей Глазуновым, у которого Дмитрий Дмитриевич работал помощником и секретарем. Пути их разошлись после того, как прославленный Глазунов, живой классик, отказался защитить Васильева во время разноса, устроенного в кабинете тогдашнего руководителя Центрального телевидения С. Лапина по поводу фильма об И. Глазунове, к работе над которым Васильев имел отношение и некоторые уникальные кадры которого вызвали раздражение властей.
По словам Васильева, Глазунов в процессе словесной экзекуции (Дмитрия Дмитриевича обвиняли в том, что он является «главарем молодежных террористических групп и махровым националистом») выглядел эдаким «непотопляемым авианосцем» и молчал даже тогда, когда получил от Васильева прошедшую через весь длинный казенный стол записочку, текст которой состоял из единственного, но емкого слова «Иуда!». После этого, как отмечали некоторые журналисты, «ни о какой душевности в отношениях двух патриотов России и речи быть не могло», а попросту говоря, Васильев несколько раз публично заявил, что многие работы Глазунова суть переведенные на холст и увеличенные фотографии и слайды самого Васильева. Следует добавить, что ни одно из этих заявлений Глазуновым публично опровергнуто не было.
В 1970-х годах, когда по стране стали создаваться различные патриотические объединения и появилось общество «Память», они стали устраивать вечера на различные темы.
«Я еще об этом не знал, но когда узнал, подумал, что неплохо иметь структуру, которая дала бы возможность политического взрыва, чтобы определить, прежде всего, противника, чтобы знать, с кем драться, потому что нас все время уводили в разные стороны…»
На одном из вечеров в 1985 году Васильев решает обнародовать «Программу тайного врага нашего государства», то есть «Протоколы сионских мудрецов», и выносит это на совет.
До этого, с 1979 года, в «Памяти» шла изнурительная работа. Дмитрий Васильев вступал в многочисленные баталии, пытаясь убедить и доказать свою точку зрения.
Первый вечер в 1985 году состоялся в ДК им. Горбунова, который был провален провокаторами. По этой причине Васильев не стал выступать. Тогда было принято решение проводить второй вечер «Москва, как много в этом звуке…». Он опять был провален, то есть делали все, чтобы зал был пустой.
Получилось так, что распространялось 1500 билетов, а приходило всего 300 человек. Это странно! И Васильев решил взять подготовку вечера в свои руки, дав провокаторам меньшее количество билетов, пометив ряды, на которых должны сидеть их люди. А еще и лишних билетов было напечатано несколько сотен… Когда зал был заполнен официально (остальные люди стояли в проходах, балконы были забиты, сидели на ступенях), то эти ряды оказались пустыми. Тогда все стало ясно. Пришедшим было предложено сесть на свободные места, и, таким образом, зал был битком забит.
