Елена Штаерман - Кризис античной культуры
Сальтусы, многие из которых принадлежали императорам, самым богатым землевладельцам империи, другие же — местной или приобретшей в провинциях земли римской аристократии, были изъяты («экзимированы») из городской территории. Ни их владельцы, ни сидевшие на их землях колоны не подчинялись городской администрации и не несли повинности в пользу городов. Колоны отдавали установленные доли урожая землевладельцам, а те уплачивали причитавшиеся с их земли налоги государству, в значительной мере представляя перед ним своих колонов. Так, например, когда в III в. некоторые императоры стали преследовать христиан и, чтобы их выявить, приказывали всем жителям империи приносить жертвы в храмах, то считалось, что, если жертву приносил землевладелец, это свидетельствовало и о лояльности его колонов. К нему колоны обращались за решением возникших между ними споров и тяжб, он мог по своему усмотрению простить им недоимки или, напротив, повысить причитавшуюся с них долю урожая и число дней, которые они были обязаны на него отработать в его личном хозяйстве. Не расплатившись со всеми долгами и недоимками, колоны не имели права уйти из имения, а долгов, как по взносам за землю, так и различных других (например, за дававшийся им владельцем в случае нужды скот, инвентарь, займы зерном, деньгами и т. п.) накапливалось обычно столь много, что развязаться с ними было почти невозможно. В некоторых провинциях, например в Африке, в колонов, прикрепленных к земле, обращались туземцы. В восточных областях зависимые земледельцы существовали испокон веку, задолго до римского завоевания; здесь, если имение продавалось или переходило по наследству, вместе с землей к новому владельцу переходили и права на труд и повинности сидевших на ней людей. В западных провинциях колоны часто были исконными клиентами земельной знати.
Экзимированные сальтусы были в значительной мере замкнутыми мирками, со своими ремесленными мастерскими, рынками, храмами, культовыми коллегиями, выборными старейшинами расположенных на территории сальтуса сел, с обширным штатом состоящей обычно из господских рабов администрации, ведавшей сбором, учетом и реализацией продукции колонов. В пограничных районах колоны строили укрепления, из них организовывали воинские отряды, отражавшие вторжения соседних племен. Сальтусы служили центром притяжения для окрестных крестьян, приходивших туда на рынки и храмовые праздники. Постепенно владельцы сальтусов распространяли свое влияние на всю округу, так или иначе ставя от себя в зависимость маломощных соседей, правдой и неправдой захватывая их участки, превращая их самих в зависимых держателей. Часто они фактически подчиняли себе и целые села, выступая в роли их «благодетелей», т. е. строили им храмы и общественные здания, жертвовали суммы на разные нужды, получая за это соответствующее моральное и материальное возмещение. В таком же качестве «благодетелей» и патронов они выступали и в отношение соседних мелких городков. Насколько действенным средством подчинения была подобная практика, показывает сформулированный во II или III в. закон: «Да не оказывает никто благодеяния нежелающим».
С более значительными и сильными городами земельные магнаты вступали в постоянные конфликты за сферы влияния и территории. Городские собственники относились к ним враждебно, обличали их эгоизм, жадность, самовластие! С другой стороны, те из горожан, которым удавалось разбогатеть и расширить свои владения, также стремились изъять их из городской территории. При империи было установлено, что граждане, причисленные к сословию сенаторов, их дети и внуки имеют право экзимировать свои земли и не быть чем-либо обязанными городу. Выход из сословия декурионов самых богатых его сочленов наносил городам большой ущерб, что еще более усиливало их недоброжелательное отношение к владельцам сальтусов и укрепляло преданность старавшимся ограничить последних императорам. Многие политические и идеологические столкновения времен империи обусловливались именно этой враждой. Она, однако, затихала и отодвигалась на задний план, когда реальной становилась угроза крестьянских волнений.
Свободные крестьяне в ряде провинций составляли большинство населения, на них падало основное бремя всевозможных натуральных, денежных и трудовых повинностей, и они более всего страдали от различных злоупотреблений гражданских и военных властей. Крестьяне то обращались с петициями к императорам, почтительно умоляя облегчить их положение, то искали дорого обходившегося им покровительства какого-нибудь земельного магната, то бежали из своих деревень в какие-нибудь пустынные, болотистые, трудно доступные местности или в многочисленные разбойничьи отряды, то, наконец, поднимали восстания. В первое время после римского завоевания такие восстания нередко возглавлялись представителями местной знати, еще не примирившейся с римским господством. Но по мере того как провинциальная аристократия сближалась с римской, а недовольство крестьян и колонов обращалось не только против Рима, но и против туземных земельных собственников, последние от руководства провинциальными движениями отходили, а нередко и предавали их, как это было, например, во время большого восстания в Иудее в середине I в. н. э.
Аналогичные события имели место в это же время в Галлии[37]. После свержения императора Нерона в 68 г. н. э. между новыми претендентами на престол началась тяжёлая гражданская война. В надежде на то, что римляне ослаблены внутренними смутами, некоторые, в основном прирейнские племена Галлии, подняли восстание, возглавленное Цивилисом, одним из вождей племени батавов. Одержав ряд побед, Цивилис обратился к другим, уже значительно более романизованным во всех отношениях племенам Внутренней и Южной Галлии с предложением поддержать его в борьбе за свободу. Представители племенной знати, многие из которых были наделены римским гражданством и мечтали о сенаторском достоинстве, собрались на съезд, чтобы решить, какой ответ дать Цивилису. Здесь перед ними выступил посланный подавлять восстание римский полководец Петилий Цериал. Основной в его речи была мысль о том, что без римской власти и римской армии, на содержание которой идут вызвавшие недовольство провинциалов налоги, в провинциях начнутся войны, восстания и мятежи, наиболее гибельные для тех, кто богат и знатен. Правда, некогда римляне пришли в Галлию как завоеватели, но теперь, утверждал Цериал, разница между побежденными и победителями сгладилась, так как и те и другие равно заинтересованы в сохранении и укреплении великого здания веками воздвигавшейся Римской империи, ибо если оно рухнет, то погребет под своими обломками всех[38]. Страх остаться лицом к лицу с народом заставил галльскую знать отказать Цивилису в помощи и определил ее отношение к империи на последующие два века.
Однако волнения крестьян не затихали. В их среде, особенно на востоке, ходили различные туманные пророчества о неминуемом падении жестокого и нечистивого господства римлян, о грядущем пришествии бога-спасителя, который покарает Рим и освободит покоренные им народы. Крестьянство было наиболее массовым носителем и хранителем старых провинциальных культур и традиций. Только вступив в римскую армию, крестьянин осваивал римскую идеологию и приобщался к римской культуре. Однако сплошь да рядом, особенно если после отставки он получал землю не в городе, а в селе, он возвращался к своим старым представлениям и верованиям, причудливо переплетавшимся с теми, которые он перенял, будучи солдатом.
Как видим, хотя основными классами всюду являлись рабы и рабовладельцы, социальный состав римского мира был столь же неоднороден, как и его этнический состав. Нам кажется, что можно говорить о наличии в эпоху Римской империи двух эксплуатируемых классов: рабов и земледельцев-колонов, более или менее зависимых от собственников земли, хотя формально свободных (до IV в. н. э., когда они были законодательно прикреплены к земле). Соответственно можно говорить и о двух эксплуататорских классах: собственниках земли и других средств производства, входивших в состав городской общины (сословие декурионов), ведение хозяйства которых основывалось на рабском труде, и не принадлежавших к городской общине крупных землевладельцах (сенаторское сословие), собственниках сальтусов, в которых основной рабочей силой были платившие ренту мелкие держатели участков — колоны. Те и другие представляли сосуществовавшие в империи социально-экономические уклады, различавшиеся по формам собственности и эксплуатации. Уклады эти и связанные с ними классы и социальные слои переплетались, проникали друг в друга, взаимодействовали. Но все же говорить о единой для всего этого мира социальной структуре и культуре было бы неправомерно. И неправомерно также говорить о едином ритме их подъема и упадка. Когда античный уклад еще развивал заложенные в нем возможности, когда он распространялся вширь и вглубь, был ведущим и определяющим, казалось, что его культура, так же как и присущие ему социальные отношения, были единственными, что их кризис и упадок был общим, абсолютным упадком всего тогдашнего общества. Но на деле, по мере того как возможности дальнейшего развития античного уклада исчерпывались, на передний план выступали иные, лишь оттесненные, но не вытесненные отношения, развивались связанные с ними классы, их идеология и культура.
