Павлюченков Алексеевич - «Орден меченосцев». Партия и власть после революции 1917-1929 гг.
Короче говоря, несмотря на усилия Ленина не допустить опасного раздела партийной власти, логика кадровой работы привела к появлению наряду с Политбюро, руководимого Лениным, второго могущественного центра власти — Оргбюро во главе с Секретариатом ЦК. Сформировалось коренное, неустранимое противоречие между государственным функционализмом и системой кадровой власти, которое отныне и до конца являлось источником дуализма в политической структуре, созданной коммунистической партией. На протяжении всего советского периода это внутреннее противоречие неоднократно обострялось и его первое серьезное осложнение связано с окончанием гражданской войны и переходом к мирному строительству. В 1920 году сложилась потенциальная угроза противостояния Политбюро и Оргбюро ЦК РКП(б), которое в случае серьезных разногласий в руководстве партии могло превратиться в реальность.
Дискуссия о профсоюзахЭто и произошло во время так называемой «дискуссии о профсоюзах», развернувшейся в партии в конце 1920 — начале 1921 года. Несмотря на весь размах и гласность, с которой проходила эта дискуссия, она до сих пор остается наиболее загадочным и непонятным явлением в истории первых лет Советской власти. Этот крепкий орешек иногда пытались расколоть, используя инструментарий, оставленный одной из спорящих сторон, но думается, что к дискуссии о профсоюзах более всего подходящ известный афоризм о том, что язык дан человеку, чтобы скрывать свои мысли.
В самом деле, непостижимо, чтобы довольно частный вопрос о роли и задачах профсоюзов буквально расколол руководство и потряс всю партию до основания. Вопросы такого рода регулярно, более или менее успешно, но все же решались в рабочем порядке на пленумах Цека, в крайнем случае, на съездах партии. Нередко допускались ошибки, которые, однако, быстро исправлялись таким же порядком, без выноса на широкое всепартийное обсуждение.
Ленин говорил, что дискуссия была навязана Троцким, и неоднократно подчеркивал, что, «допустив такую дискуссию, мы, несомненно, сделали ошибку»[42]. Сам Троцкий впоследствии писал, что «дискуссия была совершенно не на тему»[43], она «выросла из хозяйственной безысходности на основании продразверстки и главкократии»[44]. Как у того, так и у другого были все основания недоговаривать.
В ходе дискуссии многие ее участники высказывали соображения о том, что бурное обсуждение профсоюзного вопроса стало одной из форм проявления глубинного общественного кризиса на рубеже войны и мира. На X съезде партии Зиновьев заявил: «Если есть кризис, то этот кризис общий, а не особый кризис профессиональных союзов. Теперь, как ни трудно сознаться в этом, мы переживаем некий кризис революции»[45]. Несомненно, это так. Наряду с крестьянскими восстаниями, волнениями рабочих в Москве, Петрограде, Саратове, других городах, ростом недовольства в Красной армии, наконец, Кронштадтским мятежом, дискуссия о профсоюзах стала специфическим проявлением объективного всеобщего кризиса в рядах господствующей партии. Как писал Ленин в январе 1921-го года: «Партия больна, партию треплет лихорадка»[46].
Однако осталась непонятной сама механика, подоплека спора, ввергнувшего партию в тяжелый кризис. Нельзя же серьезно предполагать, что собственно те лозунги и словечки, брошенные Троцким, а также другими участниками дискуссии о «закручивании гаек», о «производственной демократии», о «школе коммунизма» и т. д. и т. п. и смогли явиться самостоятельной, настоящей причиной раскола, споров до хрипоты и посинения, физического преследования соперников. Как это было, например, в Екатеринбурге, где сторонники Ленина вынуждены были действовать чуть ли не в подполье и почти нелегально издавать свою литературу.
Вопрос о роли и задачах профессиональных союзов в новом общественном укладе возник задолго до самой дискуссии, точнее, он находился в перманентном дискуссионном состоянии, поскольку существовала необходимость управления социально-экономической жизнью страны и существовали профсоюзы и хозяйственные ведомства, руководство которых занималось взаимным перетягиванием каната под наблюдением и окриками Цека партии. Профсоюзный вопрос обсуждался накануне и во время IX съезда РКП(б), который принял специальную резолюцию о профессиональных союзах и их организации. После этого он в очередной раз обострился осенью 1920 года, когда ввиду близкого окончания войны ВЦСПС усилил свои претензии на пересмотр роли профессиональных работников в управлении промышленностью и транспортом.
Начиная с 1918 года, по мере укрепления военно-коммунистического централизма, положение складывалось не в пользу профессиональных союзов. Сфера их компетенции и влияния в промышленном производстве неуклонно сужалась. Профсоюзный демократизм, коллегиальность, выборность вытеснялись назначенством, единоначалием, принудительными методами. Особенно чувствительно эта тенденция проявилась на самом ответственном и уязвимом участке хозяйства — на транспорте, где еще давно происходило интенсивное уничтожение всяких профсоюзных вольностей. В феврале 19-го был образован так называемый Главполитпуть (Главный политический отдел Народного комиссариата путей сообщения) в качестве временного политического органа, работающего под непосредственным контролем ЦК РКП(б). В январе 1920-го года он был реорганизован в Главное политуправление НКПС. Целью создания Главполитпути было проведение чрезвычайных мер, направленных на предотвращение полного развала транспорта. Управление и его отделы имели широкие полномочия, устанавливая военную дисциплину на железных дорогах. Подобный Главполитвод был в апреле образован и для водного транспорта.
Особенность ситуации заключалась в том, что в 1920-м году состав центральных профсоюзов железнодорожников и водников практически полностью совпадал с составом руководства Главполитпути и Главполитвода. Такая же личная уния постепенно происходила и в низших звеньях политуправлений и профсоюзов. Это означало, что руководители транспортных союзов уже фактически не выбирались рабочими и служащими, а непосредственно назначались Оргбюро ЦК по представлению наркома путей сообщения.
В результате решения Оргбюро о слиянии Всероссийского союза работников железнодорожного транспорта и Всероссийского союза работников водного транспорта, в сентябре 1920 года образовался единый Союз транспортных рабочих. Во главе этого самого крупного в Советской России профсоюза, объединившего 1 250 000 железнодорожников и 250000 водников, стоял Центральный комитет союза транспортных рабочих (Цектран), состоявший по назначению из функционеров Главполитпути и Главполитвода. Произошло «сращивание» профсоюзной и государственной структур, и внутри этого грандиозного аппарата царили порядки и люди транспортного диктатора, наркома путей сообщения Троцкого. Здесь не было и речи о демократических профсоюзных началах, господствовали назначенство, милитаризация и суровые наказания.
Троцкий планировал через несколько месяцев после окончательного «сращивания» аппаратов упразднить главные политические управления и вручить всю власть Цектрану. На первый взгляд в этой схеме было непонятно: что же все-таки ликвидируется — главные политические управления или Цектран? Судя по названию, это был план передачи полномочий профсоюзу, но по сути — профсоюз превращался в обычный государственный орган, и аппаратчики Главполитпути и Главполитвода приказом Троцкого переселились бы в цектрановские кабинеты. Свой план Троцкий называл «сращиванием» и почему-то передачей управления профессиональным союзам.
В Цектране Всероссийский центральный совет профессиональных союзов дальше порога не пускали, и ВЦСПС предпринимал активные попытки восстановить свое влияние в промышленности и на транспорте под предлогом критики «бюрократических методов и приказов сверху», а также обоснованием необходимости изменения организации и управления производством путем внесения туда более демократических профсоюзных методов работы. В августе Томский безрезультатно обращался в Политбюро с просьбой пересмотреть постановление Оргбюро об объединении ЦК профсоюзов водников и железнодорожников[47]. Профессионалисты провозглашали, что должны дать отпор ложным представлениям о том, что трудовую дисциплину и народное хозяйство можно организовать, опираясь на принуждение.
Учитывая неизменно исключительное значение путей сообщения для государственного централизма в таком цивилизационном пространстве, как Россия, не удивительно, что органы путей сообщения в условиях гражданской войны и нестабильной государственной структуры объективно стали выходить за рамки управления собственно транспортом. В 1920 году дорполиты (политотделы дорог), опираясь на авторитет Троцкого, военного ведомства и при поддержке Секретариата ЦК, начали посягать на руководство губкомами и укомами тех губерний, через которые проходили важнейшие железнодорожные и водные пути — напрямую командовать местными органами власти. Наметившаяся транспортная вертикаль государственности, угрожающая поглотить все остальные структуры, вызвала тревогу в центре государственного функционализма — Политбюро. Впоследствии ленинская вертикаль ГОЭЛРО появилась, в том числе как противопоставление, как хозяйственная альтернатива путейским амбициям Троцкого — превратить транспорт в основу экономической жизни страны и таким образом гарантировать соответствующее значение в ее руководстве главы транспортного ведомства.
