Михаил Заборов - Папство и крестовые походы
Часть этих проповедников выполняла официальное задание папы. На другой день после произнесения своей речи Урбан II созвал епископов и поручил им «со всей душою и силою» начать проповедь крестового похода в своих церквах. Позже он дал специальные поручения ряду влиятельных епископов и аббатов: один должен был действовать в долине реки Луары, другой — в Нормандии и т. д.
Сам папа тоже остался во Франции. В течение восьми месяцев он разъезжал по стране, призывая к крестовому походу; Урбан II посетил Лимож, Анжер, выступал на церковных соборах в Туре и в Ниме. «Где бы он ни был, — пишет современный хронист, — везде он предписывал изготовлять кресты и отправляться к Иерусалиму, чтобы освободить его от турок и прочих племен». Кроме того, Урбан II рассылал красноречивые послания с такими же призывами во Фландрию, в Болонью, в Геную.
Помимо высокопоставленных представителей католической церкви, действовали и рядовые — монахи, юродивые. В подтверждение того, что крестовый поход — «дело не человеческое, а божеское», они сочиняли всякого рода «священные небылицы» — о вещих снах, видениях, чудесах.
Наибольшую известность среди этих фанатических проповедников «священной войны», выступавших главным образом в Северо-восточной Франции, в Лотарингии, в прирейнских городах Германии, приобрел монах Петр Пустынник.
Современные хронисты, а вслед за ними и более поздние историки рисуют его экзальтированным фанатиком. Вместе с тем известно, что это был человек, обладавший незаурядным ораторским талантом: его речи оказывали сильное воздействие не только на народ, но и на феодалов. Самый образ жизни и все поведение Петра Амьенского (его иногда называют так по месту рождения), аскетизм, «бессребреничество», щедрые раздачи бедноте денег и другого добра, которое стекалось к нему из каких-то источников, не указываемых хронистами, — все это вместе с пылкими речами снискало ему особую славу среди крестьян: они видели в нем «божьего человека» и толпами шли за ним, как за «пророком господним». Цели крестового похода, провозглашенные папством, народная масса воспринимала по-своему: программа католической церкви как бы перерабатывалась в соответствии с интересами крестьянства, по существу враждебными интересам и целям церковно-феодальных организаторов крестового похода.
Петр Пустынник призывает к крестовому походу (С гравюры по рис. Доре)
Уже зимой 1095/96 г. во Франции собрались тысячные отряды бедняков — мужчин, женщин, детей, готовых отправиться в дальние края. Еще сильнее, чем фанатичные проповеди, действовала на массы крестьян страшная нужда, царившая в то время в деревне.
Голод заставлял крестьян торопиться. Сборы бедняков протекали поэтому в какой-то лихорадочной спешке. Крестьяне бросали свои лачуги, сбывали за бесценок все, что можно было продать. «Никто из них не обращал внимания на скудость доходов, не заботился о надлежащей распродаже домов, виноградников, полей», — говорит Гвиберт Ножанский, очевидец происходившего. «Каждый, стараясь всеми средствами собрать сколько-нибудь денег, продавал все, что имел, не по стоимости, а по цене, назначенной покупателем, чтобы не позже других вступить на стезю господню». У Гвиберта Ножанского, который, конечно, не мог до конца понять настоящих побуждений крестьянства, создавалось впечатление, что бедняки словно умышленно разоряли себя: «Все дорого покупали и дешево продавали... За дорогую цену покупали все то, что нужно было в дорогу, продавали дешево, чтобы получить средства для похода». Они спешили, указывает хронист, и это выражение четко характеризует настроение крестьянской массы. О величайшей поспешности, с которой бедняки стремились сняться с места, говорят и многие другие летописцы: крестьяне, казалось, горели нетерпением отправиться в путь.
Конечно, очень многие были опьянены религиозной экзальтацией: не было недостатка в фанатиках, истово молившихся или даже выжигавших кресты на теле, — это было вполне естественно в условиях того времени. Но прежде всего крестьяне торопились потому, что они не могли и не хотели ждать сеньоров. Крепостные довольно натерпелись от них. Они спешили поскорее избавиться от своих притеснителей, и это стремление заглушало все благочестивые мотивы, звучавшие в крестьянской массе.
Урбан II и другие церковники, видя, какое широкое брожение в деревне вызвали призывы к крестовому походу, предприняли попытки задержать крепостных. Ведь папство, побуждая Запад к войне за Иерусалим, целило, главным образом, в рыцарство. Содействовать бегству крепостных от своих господ едва ли входило в планы апостольского престола и его служителей на местах. Но удержать деревенскую бедноту теперь уже было невозможно.
Ранней весной 1096 г. первые толпы крестьян из Северной и Центральной Франции, Фландрии, Лотарингии, с Нижнего Рейна, а затем и из других стран Европы поднялись на «святое паломничество». Крестьяне шли почти безоружными. Дубины, косы, топоры, грабли служили беднякам вместо копий и мечей, — да и эти крестьянские орудия имелись далеко не у всех. «Безоружные толпы» — так назовет впоследствии этих «божьих воинов» гречанка Анна Комнина. У них не было с собой почти никаких запасов. Они двигались подобно беспорядочным скопищам переселенцев, кто пешком, кто на двухколесных тележках, запряженных быками, — вместе со своими женами, детьми, жалким домашним скарбом. Мужики уходили прочь от неволи, притеснений и голода, втайне надеясь лучше устроиться на новых местах, в «земле обетованной». Длинными рядами потянулись обозы по дорогам, уже раньше проторенным паломниками, — вдоль Рейна и Дуная и дальше на юг, к Константинополю[18].
Шли десятки тысяч людей. В отряде северофранцузских крестьян, которым предводительствовал разорившийся рыцарь Вальтер Голяк, было около 15 тыс. человек (из них лишь 5 тыс. вооруженных). Несколько меньше, около 14 тыс. крестоносцев, насчитывал отряд, шедший за Петром Пустынником. 6 тыс. крестьян двинулось под командованием французского рыцаря Фульшера Орлеанского; почти столько же шло из рейнских областей за священником Готшальком, которого немецкий хронист Эккехардт Аврейский, имея на то свои причины, называет «ложным слугой бога»; примерно из 12 тыс. человек состоял англо-лотарингский отряд крестьян и т. д.
Главную силу этих «несметных полчищ» составляло крепостное крестьянство. Но уже тогда крестьянским движением стремились воспользоваться в своих корыстных целях наиболее воинственно настроенные представители рыцарства. Они-то и постарались захватить в свои руки предводительство крестьянскими толпами. В их числе были французские рыцари Вальтер Голяк с тремя братьями и дядей (также Вальтером), Фульшер Орлеанский, бандит-авантюрист Гийом Шарпантье (виконт Мелюна и Гатинэ), попытавший уже за несколько лет до крестового похода «счастья» в Испании, и сотни подобных им — титулованных, но полунищих воителей. С крестьянами, шедшими из Германии, также отправилось немало разбойников-рыцарей (из рейнских областей, из Швабии): некий Фолькмар, затем граф Эмихо Лейнингенский, не принадлежавший, впрочем, к числу бедняков, но зато отличавшийся невероятной жадностью и разбойничьим нравом, Гуго Тюбингенский и несколько сотен других.
Таким образом, крестьянские ополчения оказались разбавленными изрядным количеством феодалов. Но это обстоятельство существенно не повлияло даже на внешний облик крестоносных отрядов. Стихийное с момента своего возникновения, это движение протекало без какой-либо правильной организации, без плана. Бедняки-крестоносцы имели очень смутное представление о том, где находится конечный пункт их похода. По рассказу Гвиберта Ножанского, крестьянские дети, ехавшие вместе со взрослыми, когда на пути «попадался какой-нибудь замок или город..., спрашивали, не Иерусалим ли это, к которому они стремятся». Впереди одного из крестьянских отрядов, входившего в войско Петра Пустынника, шли... гусь и коза. Они считались среди крестьян «наделенными божественной благодатью» и пользовались большим почетом: крестьяне рассматривали этих животных, как вожаков отряда[19]. Крестьянские отряды фактически были лишены руководства. По выражению Вильгельма Тирского, они «ехали без головы».
Участие феодалов в походе бедняков не могло изменить освободительного по своему существу характера движения. Любопытно, что хотя рыцари и примыкали к крестьянским толпам, но сами крестьяне старались подчас отделаться от этих попутчиков. Когда отряд Петра Пустынника пришел в Кельн (12 апреля 1096 г.), то уже через три дня, по свидетельству Ордерика Виталия, масса крестьян поспешила в дальнейший путь. С Петром Амьенским в Кельне осталось до 300 французских рыцарей, которые покинули город лишь спустя неделю после прибытия (19 апреля). Крепостным было не по пути с рыцарями. В силу необходимости им приходилось иногда принимать феодальных авантюристов в качестве военных командиров, но по своей сути устремления крестьянской бедноты и феодальных элементов, участвовавших в ее походе, были, как это справедливо подчеркнуто Н. А. Сидоровой, прямо противоположны друг другу[20].
