И. Василевский - Романовы
Голландец Масса в своих записках о царствовании Михаила осторожно говорит, что если царь русский и подобен солнцу, то солнце это настолько покрыто облаками, что земля Московская не получает от него ни тепла, ни света. Приближенные царя ничего не понимают, к царю доступа никакого нет, а приближенные — алчные волки. Все, без различия, разоряют и грабят народ.
Этот голландец полагает, что русскому народу нужен такой правитель, как Иван Грозный. «Надеюсь, — пишет он, — что Бог откроет глаза царю, как когда-то Ивану Васильевичу, ибо такой царь нужен России, иначе она пропадет. Народ этот благоденствует только под дланью своего владыки, и только в рабстве он богат и счастлив».
Через много-много лет такие же мысли станет развивать другой «знатный иностранец» — Бисмарк. Он будет уверять, что русский народ — «женственный народ», что ему, как всякой русской бабе, нужен муж, который бы ее поколачивал. Эта популярная точка зрения на русский народ, как на народ, созданный для рабства, увы, существует и в наши дни и разделяется, как ни грустно, поныне не одними только знатными иностранцами.
Каким образом и почему приобрел неограниченную власть этот воистину ничем не замечательный человек?
У него не было мистических и импонирующих простакам «прав рождения»: от царя, мол, от помазанника Божия рожден, а потому и сам с первого дня рождения царь — особа священная. Все знали его до времени его воцарения. Все помнили, что сегодняшний царь вчера был самым обыкновенным мальчишкой, гонявшим голубей, воровавшим яблоки в соседских садах и подбиравшимся к дворовым девушкам и горничным.
Только вчера этот безусый мальчишка ничем не отличался от своих товарищей. Случайно повезло — в его руки передан царский посох. Как, каким образом хоть на минутку поверили окружающие в какие-то особые, исключительные права этого мальчика надо всеми ими, над всей землей Русской?!
Поведение бояр при Михаиле свидетельствует о том, что не только Михаил Федорович, случайно оказавшийся на троне, тянулся к увеличению своей власти над Русской землей, но и его приближенные мечтали о твердой власти, чтобы скрутить в бараний рог, задушить проявление живой жизни на Руси. Тогда, мол, порядок будет! Еще когда дворяне приглашали на престол польского королевича Владислава, они взяли с него особую «запись», договор, по которому Владислав обязывался не давать вольности холопам. Этих же принципов свято держался и Михаил.
Судебные порядки при царе Михаиле были немногосложны. Разбираться в деталях считали излишним. Чуть ли не все прегрешения карали одинаково — смертной казнью. За кражи полагалось, впрочем, отрубание рук. Иначе обстояло дело с помещиками. За убийство чужого крестьянина помещик должен был отдавать «пострадавшему» помещику лучшего крестьянина из своего поместья. Убийство своего крестьянина считалось делом семейным.
Разницы между уголовными и гражданскими делами вообще не существовало. Уголовщина считалась только частной обидой, и дело об убийстве легко было кончить миром, заплатив родственнику убитого.
В царствование Михаила проведена была любопытная реформа в области взыскания налогов. До того времени неисправимый должник отвечал только своей шкурой, рисковал только получить побои, которым подвергался на «правеже». Отныне, ввиду того, что многие задолжники, хоть и владели имениями, соглашались лучше подвергнуться битию, только бы не платить, приказано было после месяца «правежа» взыскивать долги с имения ответчика.
Вместо имен в это время употреблялись лишь прозвища. Даже в деловых бумагах человек назывался не христианским своим именем, а по «уличному прозвищу» — Козел, Злоба, Паук и т. д.
В неустанных заботах о благе подданных царское правительство надумало увеличить свои доходы продажей водки. Сивуха, как впоследствии при Витте, объявлена была монополией государства. Приказано везде строить кабаки и производить вино.
Но, как и при Витте, пользы это начинание не принесло. Усердствуя в употреблении водки и давая тем кажущийся доход государству, население, увы, только понижало свою платежеспособность, ибо, пропивая последние деньги, разоряло хозяйство. Так что это усердие пользы не принесло, а только вред.
Царь в указах своих горько жалуется, что даже и собранную денежную казну от «разбойного воровства в Москву провезти нельзя». Денежная скудность дошла до того, что Россия снова и снова просила о помощи и Англию, и Швецию, и Персию. Так просит взаймы человек, заведомо знающий, что денег ему не дадут. Знает и все же просит. Надо же делать что-нибудь, как-то проявлять себя. Даже когда московские послы отправлялись в другие страны, они бедствовали там до такой степени, что иноземцы должны были за свой счет содержать их. Московские послы Ушаков и Заборовский, посланные в Голландию с просьбой о посредничестве для примирения русского царя со шведским королем, были так бедны, что голландцы вынуждены были отпустить на их содержание тысячу гульденов. Плохо, очень плохо было с валютой у первого Романова!
Правительство приказывало не давать народу никаких отсрочек — «деньги и припасы править нещадно». Воеводы били посадских и волостных людей нещадно, с утра до вечера. Избитых и голодных отправляли на ночь в тюрьму, а с утра снова начинали «правеж» и очень многих, свидетельствует летописец, забивали до смерти. Жители разбегались, умирали от холода и голода в лесах. Налоговое искусство дошло до того, что особые налоги взимались даже на реке за водопой скотины и за стирку белья.
Уже царствование первого Романова ознаменовано крупными восстаниями и беспорядками. Они вспыхивали в различных концах страны. В Казани бунт против Михаила поднимает некий Никанор Шульгин. В Белозерске посадские люди не дают собирать подати, а когда воеводы, по обычаю, ставят их «на правеж», бьют в набат и всей толпой кидаются на воевод и сборщиков налогов. В Чердыни жители также не желают платить налогов и бьют смертным боем присланного царем князя Шаховского. В Осташковском уезде поднимает восстание Захарий Заруцкий. В Ржеве действует с большим отрядом разбойник — «полковник» Ясько. Среди шаек казаков, среди атаманов того времени отличался некий Баловень. Его шайка не дает правительству собирать налоги и хлебные запасы. Главной забавой Баловня, этого батьки Махно того времени, было насыпать людям порох в уши, в рот и поджигать.
В Вологде буйствует какой-то «сибирский царевич» Араслан, который, грабя народ, в качестве забавы занимается тем, что вешает всех вверх ногами. Разбойничьи станы покрыли всю Россию. За разбойничьими шайками следует в их постоянных переходах огромный табор — жены, дети. Эти поджигающие города и вешающие людей добрые молодцы имеют склонность к семейной жизни.
Чуть ли не главным разбойником того времени был Лисовский. У него под началом тысячи людей. Напрасно преследует его князь Пожарский. Лисовский неутомим. Его шайка появится в одном месте, разграбит, сожжет, перекалечит людей и исчезнет, чтобы появиться в совершенно неожиданном и далеком месте. Ратные люди, пришедшие для защиты жителей, находят только пепелища да обезображенные трупы, Лисовский только что был под Орлом, а вот он уже в Калуге, в Угличе, в Туле. По пути Лисовский и его товарищи бросают утомленных лошадей и отнимают у населения свежих.
Разбойниками считали русские люди в то время и служителей церкви, которые обращали любые святыни в товар. Но для Михаила представители церкви были непогрешимы. Как и они, царь убежден, что земля Русская должна быть превращена в безмолвный огромный монастырь: «песен не петь, даже на свадьбах, на игрища по вечерам не сходиться, не плясать, руками не плескать, сказок не сказывать, празднословием не заниматься, в бабки не играть».
Русское благочестие почитало преступлением учиться наукам, искусствам или чужеземным языкам. На это смотрели как на колдовство, наваждение дьявола.
Перед нами, таким образом, одно сплошное «нельзя». Это главный принцип, главный девиз царя Михаила, его единственный пафос. Это его «Я».
Все время своего царствования Михаил Федорович упорно и настойчиво борется со всякими проявлениями живой жизни. Были, например, на Руси скоморохи, увеселявшие публику песнями, складными рассказами, музыкой. Михаил немедленно восстает всеми силами против этого «бессовестного потешения», против «позоров бесовских». Правительство приказывает воеводам бить батогами не только самих скоморохов, но и соучастников «преступления» — зрителей, а инструменты скоморошьи жечь. Воспрещаются музыкальные инструменты и в частных домах тоже. В одну из облав такого рода, пишет Костомаров, удалось истребить пять возов музыкальных инструментов.
Еще греховнее в глазах Михаила пляска, особенно женская. «О злое, проклятое плясание, о лукавые жены с плясаниями многоверткими! Не зрите плясание и других бесовских прелестей супруг адовых, любовниц сатанинских!»
