Виктор Земсков - Сталин и народ. Почему не было восстания
Беглецам зачастую весьма сложно было адаптироваться вне «кулацкой ссылки». Это вызывалось не только отсутствием нужных документов и характеристик для прописки и устройства на работу, но и необходимостью скрывать свою подлинную биографию, невозможностью возвратиться в родные селения, где они жили до раскулачивания и др. Все эти обстоятельства весьма усложняли жизнь беглецам и перспективы ее устройства «на воле». Однако наряду с этими обстоятельствами беглецам приходилось сталкиваться с факторами морально-психологического характера. Вырвавшись из «кулацкой ссылки», они как бы попадали в другую социальную среду, с несколько иным менталитетом и ценностными ориентирами. Например, при тогдашнем менталитете в обществе преобладало одобрительное и даже восторженное отношение к ликвидации кулачества как класса и выселению кулаков в «холодные края», а беглецам из «кулацкой ссылки» приходилось делать над собой усилия, чтобы подлаживаться под эти настроения.
После нескольких лет жизни в «кулацкой ссылке» побег нередко влек за собой серьезные материальные потери, так как приходилось бросать построенные собственными руками жилища, относительно налаженное приусадебное хозяйство и др. Ту часть беглецов, которая в той или иной степени адаптировалась в местах высылки, после побега чаще всего ожидало разочарование, вызванное практической невозможностью достаточно быстро компенсировать указанные потери. Если в «кулацкой ссылке» они прошли мучительный процесс адаптации, то после побега из нее им предстояло как бы повторить этот процесс, может быть, не столь мучительный, но далеко не легкий. И далеко не все были к этому готовы. Сюда же накладывалась ностальгия по своим родным и близким, остававшимся в местах высылки.
Руководствуясь этими мотивами, а также сталкиваясь «на воле» с многочисленными сложностями при адаптации как в бытовом, так и в морально-психологическом плане, десятки тысяч беглецов принимали решение вернуться в трудпоселки. В начале 1930-х годов добровольные возвращения беглецов в спецпоселки были редкостью, но по мере налаживания там более или менее нормальной жизни их число неуклонно увеличивалось (см. табл. 5). Это было возвращение в родную социальную среду с ее особым менталитетом и морально-психологическим климатом, общей трагической судьбой, где бывшие беглецы в психологическом плане чувствовали себя более комфортно.
Таблица 5. Возвращение беглецов в «кулацкую ссылку» в 1935–1939 годах*
* ГАРФ. Ф. 9479. Оп. 1. Д. 89. Л. 209–214.
До 1933 года спецпереселенцы почти полностью состояли из раскулаченных крестьян. В дальнейшем в их составе появилась сравнительно небольшая «примесь» в лице других категорий. В спецпоселки выселялись колхозники и единоличники по обвинениям в срыве и саботаже хлебозаготовительной и других кампаний, городской деклассированный элемент, «неблагонадежный элемент» из погранзон, а также лица, осужденные органами ОГПУ и судами на сроки от 3 до 5 лет с заменой отбывания срока в местах лишения свободы высылкой в спецпоселки. Специальным постановлением СНК СССР от 26 апреля 1933 года городской деклассированный элемент, лица, высланные в связи с паспортизацией, а также осужденные органами ОГПУ и судами на срок от 3 до 5 лет с заменой отбывания срока высылкой в спецпоселки, во всех отношениях были приравнены к спецпереселенцам[99].
Во время проведения паспортизации весной и летом 1933 года в Москве, Ленинграде и некоторых других крупных городах был проведен ряд крупномасштабных облав на бродяг, нищих, проституток и прочих полууголовных и уголовных элементов, уклонявшихся от «добровольного» выезда из этих городов на соответствующее расстояние (в Москве и Ленинграде— за 101-й километр, в Харькове— за 51-й километр и др.). Уже к 15 мая 1933 года в спецпоселки Западной Сибири из городов европейской части СССР поступило 7985 человек «деклассированного соцвредного элемента»[100]. Деклассированные элементы были начисто лишены такого качества, как трудолюбие. Этим они резко отличались от выселенных крестьян. Коменданты трудпоселков всеми силами старались избавиться от «трудового» пополнения в лице бродяг, нищих и т. п.
В 1933 году были предприняты попытки организовать цыганские трудпоселки. Объектом этой идеи стали цыгане, кочевавшие в Подмосковье. В рапорте И. И. Плинера на имя Г. Г. Ягоды от 10 июля 1933 года отмечалось: «Доношу, что операция выселения т. н. «иностранных» цыган из окрестностей Москвы, начатая 28 июня, окончена 9 июля. Всего за этот период изъято и выселено 1008 семей, 5470 человек, в том числе 1440 мужчин, 1506 женщин и 2524 детей. Весь указанный контингент направлен в гор. Томск в трудпоселки ОГПУ Зап. Сиб. края, где будет расселен в отдельных поселках по национальному признаку…»[101]. Для транспортировки этих цыган было сформировано пять эшелонов, куда погрузили также принадлежавшее им имущество, включая лошадей. Однако идея цыганских трудпоселков рухнула в самой начальной стадии ее осуществления. Цыгане, прибыв в места высылки, упорно не желали здесь обживаться и при первой же возможности совершали массовые побеги. Уже осенью 1933 года этот контингент трудпоселенцев фактически перестал существовать, так как почти все цыгане бежали. В документах нами не обнаружено никаких указаний о предпринятых мерах по возвращению их назад в места высылки.
В середине 1930-х годов происходил заметный переход от социально-классового принципа выселения больших масс людей к национальному. При этом было бы ошибкой возводить «китайскую стену» между принципами, на основании которых происходило раскулачивание, и мотивами последующих этнических чисток. На самом деле они гораздо больше взаимосвязаны, чем это кажется на первый взгляд. Например, на Украине и в Белоруссии в период кампании по раскулачиванию местные немцы и поляки рассматривались чуть ли не как поголовные кулаки. Среди отправленных в «кулацкую ссылку» из числа раскулаченных на Украине и в Белоруссии доля поляков была непропорционально велика[102]. Это являлось следствием того, что на практике применялся комбинированный социально-классовый и этнический принцип выселения — одновременно и антикулацкий, и антипольский. Таким образом, еще в ходе «ликвидации кулачества как класса» в 1930–1933 годах (при которой национальность человека вроде бы не должна была иметь никакого значения) вызревали симптомы грядущих «чисток» по этническому признаку.
Первой депортацией, которую можно квалифицировать как частичную этническую чистку, стало выселение весной 1935 года финского населения из погранполосы Ленинградской области и Карелии (решение об этом было принято Бюро Ленинградского обкома ВКП(б) 4 марта 1935 года). Всего тогда было выселено 5059 финских семей общей численностью 23 217 человек, из них 1556 человек попали в трудпоселки Западной Сибири, 7354 — Свердловской области, 1998 — Киргизии, 3886— Таджикистана, 2122— Северного Казахстана и 6301 — Южного Казахстана[103]. Эти люди сразу же получили статус трудпоселенцев, т. е. включены в контингент «бывшие кулаки», и в последующем никогда из него не вычленялись.
По постановлению СНК СССР № 776—120сс от 28 апреля 1936 года была произведена основательная «очистка» от польского населения 800-метровой полосы вдоль тогдашней советско-польской границы. Всего, по данным на 11 октября 1936 года, были выселены 69 283 человека[104]. В течение четырех лет они находились в Казахстане в неопределенном правовом статусе, пока, наконец, по приказу ГУЛАГа от 30 октября 1940 года не были приравнены к трудпоселенцам (к этому времени их численность на поселении в Казахстане уменьшилась до 41 772 человек)[105]. Кроме того, ряды трудпоселенцев пополнили несколько тысяч выселенных в 1937 году из Закавказья курдов.
Включение десятков тысяч «неблагонадежных элементов» в состав трудпоселенцев приводило к тому, что термины «трудпоселенцы» и «бывшие кулаки» все меньше становились синонимами. В конце 1940 года в состав 977 110 трудпоселенцев 888 449 человек, или 90,9 %, являлись раскулаченными крестьянами с семьями, а 88 661 человек (9,1 %) были, так сказать, «примесью» из числа высланных из крупных городов, погранзон и др. (включая выселенных в течение 1935–1937 годов финнов, поляков, курдов)[106].
В течение 1930-х годов постепенно шла на убыль готовность наиболее непримиримой части спецпереселенцев к вооруженной борьбе за изменение своей жизни. В начале 1930-х годов в местах спецпоселений имели место попытки организации партизанских отрядов, а иногда даже повстанческого войска. Самое крупное спецпереселенческое восстание за всю историю существования спецпоселенческой системы произошло в конце июля 1931 года в зоне Парбигской комендатуры в Нарымском крае. В нем участвовало до 1,5 тыс. спецпереселенцев. Восстание было подавлено силами ОГПУ, милиции и вооруженного партийно-комсомольского актива. Потери у восставших только убитыми составили 105 человек. Организаторы этого восстания были осуждены, а часть активных участников (несколько сотен человек, включая членов семей) отправлена на поселение в зону отдаленной штрафной Александро-Ваховской комендатуры[107]. Позднее же действия подобного рода в «кулацкой ссылке» если полностью и не прекратились, то, во всяком случае, были сильно минимизированы.
