Григорий Померанц - Ступени глобализации
Обзор книги Григорий Померанц - Ступени глобализации
Померанц Григорий
Ступени глобализации
Григорий Померанц
Ступени глобализации
Одна из постоянных черт исторического процесса - укрупнение социальных единиц, связанных единой властью и единой верой. Во II тысячелетии до Р.Х. владыки-завоеватели стали называть себя царями четырех сторон света. С этих пор можно говорить о начале глобализации.
Первые грубо сколоченные империи резко уступали племенам в устойчивости. Племя связано не столько властью, сколько причастием общим символам священного. В ранних империях власть была оторвана от своих духовных корней. Ее пытались навязать побежденным, переселяя их с места на место, разрушая связи с богами земли. Однако именно на чужбине, на реках Вавилонских окрепла вера в незримого небесного Бога, более сильного, чем земные боги и земные цари. Племенное сопротивление глобализации вскормило иудейский монотеизм, и после реформы ап. Павла этот монотеизм стал новой формой глобализации, духовной глобализации, захватившей детрибализованную массу больших городов, а за нею и всех остальных. Так или иначе, подобные процессы шли и в других культурных мирах1. В конце концов, имперская власть нашла опору в единой вере. Или, при другом типе развития, - единая вера создала единую империю (пример - халифат).
Вторая стадия глобализации - имперско-конфессиональная. Возникло четыре культурных мира, приметами которых были единая группа святых текстов, единый язык святого писания и единый шрифт, связанный с эстетикой пластических искусств. Этот шрифт использовался и местными языками: латиница на Западе, арабская вязь в мире ислама, деванагари в Индии и иероглифы Дальнего Востока.
Каждая конфессионально-имперская глобализация была проектом мирового устройства в полном смысле слова. Его религия могла иметь этнические корни, но она не была племенной, она как бы заключала завет с каждым отдельным человеком2, принявшим ее основы. Однако не все великие религии были достаточно динамичны. В средние века активнее других осуществлялся самый молодой, мусульманский проект мироустройства. Потом его обошел Запад, выйдя в океаны и создав новый тип глобализации, с упором на колониально-торговые связи и открытым входом в европейскую коалицию.
Успех Европы был связан с неудачей всех попыток восстановить здесь империю. Возрождению империи противодействовало папство, а после его ослабления - Англия. Возможно, сказывались и какие-то другие факторы. Из средневековой анархии выросли вольные города, а затем - система наций, перекликавшихся друг с другом в борьбе за гегемонию, без единой столицы. Выражение "концерт великих держав" - метафора, которую можно перенести из международной политики на культуру в целом. Возникло нечто вроде оркестра, в котором солирует то один, то другой голос. Ренессанс начался в городах Северной Италии, барокко достигло своих вершин в живописи Испании и в немецкой музыке, рациональная переработка барочных мотивов (в классицизме)3, а затем Просвещение шли из Франции, романтизм формировался в Германии, а классический реализм - во Франции, Англии и в России.
Политически неустойчивая система наций имела свои слабости; турки успешно пользовались соперничеством христианских держав. Но примерно с XVII в. выгоды полицентризма явно перевесили его недостатки. Развитие науки и техники, центр которого перемещался из страны в страну, ускользая от торможения, дал Западу сказочные преимущества, и отдельная европейская страна сделалась сильнее азиатской империи. Англичане успешно вели опиумные войны. Индия вся попала под их власть. Этот ход истории раньше других вне Европы понял Петр I, за ним потянулись японцы, с опозданием - другие. Тот, кто не входил в европейскую коалицию, попадал в число колоний и полуколоний. Войдя в европейскую коалицию, можно было занять в ней достойное место и сохранить свой особый лик.
Между тем, дух вольных городов, повернувший Европу к Новому времени, разрушал средневековую иерархию, в том числе духовную. Христианство пошатнулось, однако же устояло. Сложилась амальгама из протестантской этики, оптимизма Просвещения и торгового расчета, логически противоречивая, но в англосаксонских странах достаточно крепкая. Она лет двести поддерживала нравственный порядок по сю сторону Суэцкого канала и свободу рук по другую сторону.
Росло богатство в физических единицах и в единицах полезной информации. На первый план вышло знание-сила, знание, дающее прямую выгоду. Знание, расширяющее душу, отступило на второй план. К этому знанию наука не вела. В конце Нового времени Карнап написал, что суждение "Сикстинская мадонна прекрасна" - логическое междометие, нечто вроде "Ах". Тогда же было сказано, что "совесть - это химера".
За фасадом социально-экономического прогресса шло нарастание чувства отчуждения, заброшенности, затерянности личности. Снова, как в последние века Античности, культ удовольствий ведет к опустошенности и духовному упадку. Общество держится за счет граждан, не чувствительных к кризису культуры и вполне довольных круговоротом работы, покупки новых вещей и выбрасывания их, когда новизна тускнеет.
Именно на фоне этого внутреннего упадка была достигнута четвертая ступень глобализации - электронно-финансовая. Она тут же вызвала бурную вспышку антиглобализма.
Одна из причин антиглобализма - экономическая. Координация семи богатейших национальных экономик перенесла кризисы на плечи стран, не входящих в "концерн". Джордж Сорос предлагал смягчить это, обложив членов "семерки" десятиной в пользу бедных (см. "Вестник Европы", 2001, No 2). Однако в антиглобализме прорвался общий кризис цивилизации. Антиглобализм целый клубок движений. На первом плане - буйное самовыражение "сердитых молодых людей". За этим шумом - ряд важных для дальнейшего развития идей: протест против нарастающего разрыва между бедностью и богатством; против вывоза грязных производств и неограниченного расширения техногенного мира, грозящего биосфере; против засорения нравственной среды (moral polution) и подавления национальных культур мировым телевизионным стандартом американского производства. Антиглобализм имеет привкус антиамериканизма. Европейский антиамериканизм - протест против нарушения коалиционного характера западного культурного мира резко выраженной гегемонией одной культурно маргинальной страны. Афро-азиатский антиглобализм связан с неприятием претензий Запада в целом на положение единственной мировой цивилизации.
Гегемония Америки обострила полемику "незапада" с западом, начавшуюся двести лет тому назад. Начали ее немецкие романтики против Франции; продолжили русские славянофилы и почвенники; у немцев учился и ал Афгани, основатель панисламизма. Однако почвенникам противостояли западники, готовые войти в Европу, стать европейцами. Это не требовало отказа от своего нацио-нального облика. Но Америка - не коалиция, в которую можно было вступить, продолжая свой национальный путь. Америка - единичная страна, и то, что она предлагает, что она пропагандирует, - это опыт одной страны, очень ограниченный опыт страны, начавшей прямо с Просвещения и так и не закончив его, опыт одной эпохи Запада, застывшей в умах и продолженной в бесконечность, постепенно мельчая. На современном уровне телепередач это захватывает только чернь, отталкивая любую национальную элиту, от Франции до Японии. Кроме того, раздражает бестактность сверхдержавной политики, а в странах ислама - поддержка Израиля.
Широко разлившаяся ненависть к Западу слилась с внутренним кризисом Запада, породившим первые вспышки глобального террора. Сегодня его выводят из традиций джихада. Однако джихад - это война мужчин с мужчинами, а не пальба по девочкам, собравшимся танцевать. Эпизод террора в истории ислама был только однажды, в эпоху крестовых походов. После того как монголы взяли штурмом замок старца Али, продолжения это не имело. Террор - традиция Запада, начиная с Гармодия и Брута, органическая честь западного культа свободы. И глобальный террор начался не на Востоке, а на Западе, в действиях "красных бригад" и "красной армии".
С Запада (точнее, из вестернизированной России) пришло также использование террора в национально-освободительном движении. Первыми террористами Азии были эмигранты, принесшие в Палестину традиции Желябова и Перовской, Савинкова и Гершуни. Арабские крестьяне действовали толпами, нападая на изолированный мошав или кибуц. Это погром, а не террор. Террор это взрыв отеля "Царь Давид" и убийство графа Фольке-Бернадотта, предложившего невыгодный план раздела Палестины. Арабы перешли к террору только тогда, когда беженцы получили за счет ООН высшее образование, и сразу же придали террору новую форму, подсказанную опытом глобального террора в Германии и Италии.
Глобальный террор, в отличие от традиционного террора, направленного против царей, тиранов и т.п. лиц, имеет характер партизанского демоцида4, поражая цивилизацию в лице первых попавшихся ее представителей. Начавшись почти одновременно с террором против "угнетательских", "империалистических" наций, глобальный террор также не щадит ни женщин, ни детей, но - на первом своем этапе - не столько для политической цели, сколько для самовыражения "затерянной", "заброшенной" личности. Психологию глобального террора предчувствовал Достоевский (в "Записках из подполья") и ярко выразил ранний Маяковский: "...пусть земле под ножами попомнится, кого хотела опошлить". Глобальный террор, начавшись внутри христианского культурного мира, подсказал мусульманскому экстремизму его тактику, сильно отличающуюся от коранического джихада и допускающую критику с точки зрения ислама как бида, нежелательное новшество. Но именно как мусульманский, нашедший готовую теорию в ваххабизме, глобальный террор перестал быть маргинальным явлением и превратился в постоянный фактор мировой политики.
