Александр Грин - Подземное
Обзор книги Александр Грин - Подземное
Грин Александр
Подземное
Александр Степанович Грин
Подземное
I
- Ну, что вы на это скажете?
Шесть пар глаз переглянулись и шесть грудей затаили вздох. Первое время все молчали. Казалось - невидимая тень близкой опасности вошла в тесную комнату с наглухо закрытыми ставнями и вперила свои неподвижные глаза в членов комитета. Ганс, продолжая рисовать карандашиком на столе, спросил, не подымая головы:
- Когда получено письмо, Валентин Осипович?
- Сегодня утром. Было оно задержано в пути или нет - я не знаю... Факт тот, что оно пришло к нам на двое суток позже его...
- Вот так фунт изюма! - произнес Давид и рассмеялся своей детской улыбкой, обнажившей ровные, острые зубы.
- Товарищ, прочитайте еще раз! - сказал Ганс. - Свежо предание, а...
Он поднял свои светлые, серые глаза и опустил их, продолжая рисовать кораблики.
Пожилой сутуловатый господин с проседью в бороде и усталыми, нервными глазами, окинул всех продолжительным, озабоченным взглядом и, взяв листик бумаги, лежавший перед ним, начал читать ровным, грудным голосом:
- "К вам едет провокатор. Должен прибыть 28-го. Приметы: молодой, черные усы, карие глаза, выдает себя за студента; левый глаз немного косит. Примите его, как следует.
Районный комитет, 23-е июля".
- Оттуда письмо идет два дня, - продолжал Валентин Осипович, кончив чтение. - Одно из двух: или его задержали, или бросили слишком поздно. Я, как заведующий конспиративной частью, - улыбнулся он, - поступил, быть может, слишком конспиративно, уничтожив конверт, так что подтвердить второе предположение теперь невозможно. Но оно всего вероятнее, ибо полиция не отсылает адресатам такие документы, раз они попадутся ей в руки...
- Левый глаз косит, - сказал про себя Валерьян, юноша могучего телосложения, с целой копной черных волос, из-под которой сверкали маленькие глаза-буравчики. - Да... дождались!..
Опять наступило молчание. Дверь из соседней комнаты раскрылась, и на пороге появилась девушка. Она стояла, держась одной рукой за косяк двери, другой - за свою собственную косу, перекинутую через плечо. Лицо ее было уверенно и красиво.
- Ну?! - сказала она.
Но все молчали. Валерьян тряс гривой, гневно покряхтывая; Давид вертел большими пальцами рук, поджав нижнюю губу. Ганс рисовал и ломал карандаш.
- Ну? - повторила девушка, и глаза ее рассердились.
- Мы придем пить чай после, Нина, - сказал Ганс, рисуя шхуну с распущенными парусами. - Нам очень жарко...
Никто не улыбнулся на шутку. Девушка исчезла, нетерпеливо хлопнув дверью.
- Теперь будем думать! - сказал Давид. - Что ж? Надо решать как-нибудь... Грязное дело получается...
- К порядку, господа! Валентин Осипович, возьмите на себя председательство!.. - раздраженно крикнул Сергей, пятый член комитета, высокий, с впалой, чахоточной грудью.
- Прекрасно!
Валентин Осипович выпрямился на стуле и провел рукой по волосам, еще густым и волнистым.
- Итак, - сказал он, - пусть Ганс расскажет нам про него...
- Я расскажу то, что уже рассказывал...
Сказав это, Ганс бросил наконец рисовать и поднял свою круглую, стриженую голову с твердыми, крупными чертами лица. Холодные, серые глаза его были серьезны, а рот улыбался.
- Третьего дня... я сплю. Приходят и говорят: "Вас спрашивают"... Ну... встал... Входит молодой человек, черноусый, карие глаза... левый глаз заметно косит. Сказал явку, честь честью... "Приехал, - говорит, работать, а по специальности - агитатор и дискуссионер..." Я ему сказал сперва, что денег в комитете мало, но так как люди у нас нужны, а денег все равно добудем же когда-нибудь, то он и решил остаться... Вот.
Сказав это, Ганс взял карандаш и приделал флаг к мачте, а на флаге написал: "П.С.Р."
- Откуда он приехал? - отрывисто буркнул Валерьян.
- Из Самары. Знает тамошнюю публику. Физиономия внушает доверие... Обращение - ровное, голос уверенный, спокойный... Говорит, что бывший студент...
- Да, нет сомнения - это он... - задумчиво произнес Валентин Осипович. - Ну, товарищи, ваше мнение?
- Я, Валентин Осипыч, - покраснел Давид, - думаю, что... это может выйти ошибка... По всему видно, что он - бывалый парень... Вчера, например, он, еще не отдохнув, как расщипал эсдеков у Симона на заводе! В лоск прямо положил!.. А это значит, что он не младенец...
- А кто давно работает... - тот не может быть провокатором? Милейший юноша, - улыбнулся Валентин Осипович, - вы еще плохо знаете людей... Я за свою жизнь знавал таких, что работали годами в партии, а потом делались шпионами... Эволюция эта проклятая, знаете ли, незаметно происходит... Устанет человек, озлобится, - вот вам и готово субъективное отношение... А тут один шаг к дальнейшему... А этот - Костя, кажется, его зовут - еще молод, а на мягком воске молодости сплошь и рядом можно написать что угодно...
У Ганса опять сломался карандаш, и он с ожесточением принялся чинить его, стругая так, что куски дерева летели во все стороны. Опять наступило молчание, и каждый думал о том, что сказал старый, опытный революционер.
- Ну, вот что, товарищи, - продолжал Валентин Осипович. - Я хотя и старше вас, и прислан с директивами от ЦК, и знаю весь объем опасности, грозящей делу революции в крае, но всецело предоставляю решение этого дела вам, во-первых, - потому, что оно просто и ясно, а во-вторых, - потому, что у меня много более важных дел... А вы уж сами справьтесь.
- Да, - промолвил Ганс, - придется того...
Он не договорил, но каждый понял его жест и мысль...
- Это надо сделать скорее, - невозмутимо продолжал Ганс, отделывая корму большого океанского парохода. - Вы меня простите, товарищи, но чем скорее переговорить об этом неприятном деле, тем лучше... Кто же возьмет на себя руководство этим... предприятием? - спросил он, оглядывая всех. Рот его улыбался.
- Ганс прав, - сказал Валентин Осипович. - Сделав так, мы избавим не одних себя, а все организации от риска провала.
- Ну, кто же? - спросил Ганс еще раз и, откинувшись на спинку стула, склонил голову набок, любуясь рисунком. Затем, подождав немного, добавил два-три штриха и сказал:
- Я возьму. Завтра пойду к Еремею. Доверяете, или... может быть кто-нибудь другой хочет?
- Нет уж, спасибо, - сморщился Давид, расширив свои голубые глаза. Валяйте вы.
- А вы не хотите, Валерьян? - улыбнулся Ганс.
- Ах, оставьте, пожалуйста! - болезненно крикнул Сергей. - Нельзя из этого делать шуток!..
- Ну, хорошо! Провокатора съем! - совсем уже рассмеялся Ганс. Валентин Осипович тоже улыбнулся.
Снова вошла Нина, и все поднялись, не дожидаясь ее недовольного "ну!". Зазвенели чайные ложки, и Валентин Осипович стал рассказывать о жизни в Якутске и сибирских чалдонах. Рассказывал он очень интересно, с увлечением, и все смеялись, а у Ганса улыбался рот.
II
На улице было темно и тихо. Ганс провожал Валентина Осиповича домой. Они шли медленно; молодой человек сердито стучал тросточкой о деревянные тумбы, спутник его курил папиросу. Вечер был теплый и нежный, и в душу ползла легкая дремота очарования, мешая разговаривать и вызывая в голове неясные, сладкие воспоминания, полные неопределенной тоски о будущем. Юноша совсем размяк и молчал. Валентин Осипович изредка делал кое-какие замечания, касающиеся завтрашней сходки у Синего Брода, где еще раз должны были померяться силами две партии. Он негодовал и сердился.
- Совершенно я не понимаю и не признаю этих дебатов... Смешные эти петушиные бои... Честное слово...
- Нельзя, Валентин Осипович, - возразил наконец Ганс. - У нас всего восемь кружков, а у социал-демократов 30. И что всего замечательнее: у нас масса литературы крестьянской, рабочей - и все же как-то дело подвигается туговато... А они жарят без литературы, и у них кружки растут, как грибы.
- Ничего удивительного... В рабочих говорит классовый инстинкт... Зато мы монополизировали крестьянство...
- И потом - у эсдеков здесь есть типография, а у нас все еще процветает кустарничество...
- Ну, это, знаете, не важно, по-моему... Можно и на гектографе сделать хорошо...
- Можно, да здешние уврие - весьма балованный народ: подавай им непременно печатные, а гектограф, мимеограф и т.п. они и знать не хотят...
- Очень скверно. Со временем можно будет наладить и типографию... А теперь надо устроить с провокатором. Вы как думаете?
- О! Я сам не хочу здесь мараться... Просто передам в дружину, а там пусть как хотят... Ну, окажу, конечно, косвенное содействие.
- Смотрите, будьте осторожнее. Вы - ценный человек для революции.
- Помилуйте! Вы меня конфузите!
- Ну, будет скромничать... Нет, я говорю не комплимент. В вас есть незаменимое качество: энтузиазм... А это не так часто встречается... Наша интеллигенция - больше от головы революционеры, а не от сердца.
Оба замолчали и через минуту остановились у подъезда большой каменной гостиницы, где жил Валентин Осипович. Ганс пожал ему руку и быстро пошел обратно. Дойдя до угла, он крикнул извозчика и велел ему ехать в нижнюю часть города к реке.
