Елена Криштоф - Сто рассказов о Крыме
Обзор книги Елена Криштоф - Сто рассказов о Крыме
В книге рассказывается о многих событиях, как легендарных, так и действительных, происходивших в давние и в недавние времена на крымской земле, рассказывается о выдающихся полководцах, о революционерах, о писателях и художниках, о героях труда, чья творческая жизнь связана с современным полуостровом.
Об авторе: http://www-ki.rada.crimea.ua/nomera/134/radosti.html
ru Елена Байрашева [email protected] FB Editor v2.0 19 August 2009 http://www.realyoga.ru/Library/Crimea.html 72770BF4-2E85-4741-B39C-41EE5AC351E0 1.0OCR — http://www.realyoga.ru/Library/Crimea.html
1.0 — создание файла fb2 — Елена Байрашева ( [email protected])
Сто рассказов о Крыме Таврия Симферополь 1985 http://www-ki.rada.crimea.ua/nomera/134/radosti.htmlКриштоф Елена. Сто рассказов о Крыме
От автора
Что за книга перед вами?
Некий путеводитель по судьбам и событиям?
Или плод предельного самовыражения — признание в самой большой любви, любви к своему времени?
А может, я просто собрала под одной крышей сюжеты, уже кем-то когда-то рассказанные и чуть только повернула их той стороной, которая казалась мне более значительной?..
Пожалуй, ни одно из однозначных этих определений не верно. Есть в книге события и люди, давно знакомые по романам, повестям, поэмам. Есть и то, чего, кроме меня, никто из писателей или журналистов не увидел, не узнал в силу каких-то обстоятельств и причин. Но, в первую очередь, больше отдельных судеб и фактов интересовал меня портрет родного края, Крыма, и каждый рассказ становился как бы камешком в этом многоцветном мозаичном портрете. Именно он, этот общий портрет, был предметом моих хлопот.
Что же касается определения жанра, то далеко не все рассказы этой книги имеют привычный сюжет — с завязкой, кульминацией и развязкой. Рассказы — это то, что рассказано. Иногда это очерки, иногда зарисовки событий, из которых и складывается большая История.
Воображенью край священный
Воображенью край священный:
С Атридом спорил там Пилад,
Там закололся Митридат…
А.Пушкин
Орест и Пилад
Есть поступки, которые человечество не забывает. Передавая суть их из уст в уста, от поколения к поколению в течение — странно сказать! — тысячелетий, человечество питается их нравственной силой. Отдаляясь от времени своего свершения, поступки или случаи эти не меркнут. Подхваченные преданиями, расцвеченные пером великих мастеров, разменянные на мелкую, но ежечасную монету поговорок и присказок, они живут с нами.
История, которую и я хочу повторить, — ровесница хитроумного Одиссея и многострадальной Трои, но случилась она на крымской земле. Побережье полуострова в то время населяли племена тавров, очень ревниво относившихся к какой бы то ни было попытке чужестранцев проникнуть в их владения. Попросту говоря, тавры их ловили и убивали, принося в жертву своей богине Деве. Храм богини, как считают нынче некоторые ученые, находился на мысе Ай-Тодор. А жрицей в храме была, как ни странно, гречанка Ифигения. Ифигения томилась по своей родине, столь солнечной и желанной, что берега нашего полуострова казались ей вечно пасмурными и мрачными. Я думаю, то, что она в течение многих лет должна была готовить жертвы к закланию, тоже достаточно угнетало ее дух.
Тут надо сказать, что в свое время саму Ифигению должны были убить на алтаре Артемиды-охотницы, выпрашивая у своевольной богини попутного ветра к берегам Трои. Уже повалили, уже нож блеснул над дочерью царя Агамемнона, да сжалилась Артемида: невидимо для смертных прикрыла девушку, почти девочку, плащом, перенесла в Тавриду. Но что за жалкая участь изгнанницы! Ни слова, ни звука на родном языке, только однообразный рокот волн, только шум ветра в голых камнях…
И вот однажды в бухте возле храма появляется греческий корабль. Приплыл он тайно, ночью, и, как объясняет легенда, у тех, кто привел его, были свои счеты с богами и свое задание от них, а какое, мы не будем углубляться. Лучше представим, как стоят они перед жрицей, два молодых, выслеженных и схваченных таврами грека, и она жадно ловит каждое их слово, жадно всматривается в открытые, смелые лица, а они нехотя цедят подробности о далекой родине… Зачем растравлять душу воспоминаниями? "К чему грозящий жребий еще слезами отягчать, жена?" К чему перебирать милые подробности той жизни, к которой они не вернутся?
Но вот что странно: вопросы жрицы все вьются вокруг дома Агамемнона: жив ли он, многоуважаемый предводитель греков при осаде Трои? Жив ли Орест, сын Агамемнона? А мать их? А сестра Ореста Электра? Выросла ли? Счастлива ли? Кто ее муж и какие у нее дети? И там ведь была еще другая, старшая? Ифигенией, кажется, ее звали? Та, которую родной отец ради общего дела принес в жертву богам?..
Робко, как будто ступая босой ногой по каменистой, жалящей тропинке, задает жрица эти последние вопросы. Голос ее прерывается на каждом слове: "А о другой… зарезанной… молчат?" Почему такая сухость во рту? Почему так тоскливо на сердце? Может быть, она предчувствует ответ: "Что ж говорить? Ведь солнце ей не светит…" Такие слова почти небрежно роняет младший из пленников, Орест. Он не подозревает, что перед ним родная сестра, в этой страшной и незавидной доле жрицы.
Ифигения тоже брата не узнает, но решает: она спасет одного из соотечественников, чтоб отправить его на родину с весточкой о себе. Что ж с того, что на родине ее не помнят?
Она-то помнит серебряный лепет оливковых рощ, солнечный зайчик на теплых ступенях родного дома. Помнит она отчаяние матери, горе маленького Ореста у нее на руках в тот день, когда судьба отрывала ее от семьи… А кому жить, кому стать вестником — пусть пленники решают сами.
И тут разыгрывается сцена, из которой родилась легенда. Сцена, вдохновившись которой, наверное, двадцать пять веков тому назад великий грек Еврипид написал свою великую трагедию.
Орест и Пилад спорят, и каждый уступает другому не право умереть, а право жить.
"Ты должен вернуться к жене и быть ей опорой, — говорит тот, что младше и беспокойнее в движениях, Орест. — Ведь это меня одного боги послали в путь, я же вверг в бездну опасности и тебя…"
Другой возражает терпеливо и ласково. Среди доводов его и такой: "Твоя сестра уж отдана была могучей и быстроногой Деве в жертву". Теперь кровь другого рода должна смочить алтарь…
Спорят друзья, кому умереть, а жрица между тем диктует текст послания: "Сын Агамемнона, Орест! Тебе шлет свой привет закланная в Авлиде твоя сестра Ифигения. Здесь она живет — у вас слывет погибшей…"
"Стой, где она, вернулась из могилы?" — раздается не то горестный, не то радостный крик у врат страшного храма, а дальше все идет благополучно: брат узнает сестру, сестра — брата. Выясняется также, что Пилад не только друг, но и родственник — муж любимой сестры, Электры. Рискуя жизнью, Ифигения теперь решается спасти обоих и сама хочет вернуться в Грецию на их корабле, не считаясь с гневом богов. Смуглая, худая, уже не молодая женщина, присужденная без вины к вечному изгнанию, только что убедилась: смертные могут оказаться куда величественнее в своих душевных порывах, чем всемогущие, но суетные боги; и она восстала против них…
Легенда еще тянется, рассказывая о том, что и на богов подействовало людское благородство: они смягчились, помогли…
Но мы оставим легенду. Вспомним лучше о том, сколько раз великие писатели возвращались к этой истории, чтоб на ее примере показать тяжесть изгнания, самоотверженность дружбы. Кроме Еврипида, драму "Ифигения в Тавриде" написал Гёте, над этим же сюжетом начинала работу Леся Украинка. Пушкин в одном из посланий к Чаадаеву после поездки в Крым воскликнул: "Я верю, здесь был грозный храм, где крови жаждущим богам дымились жертвоприношенья". Позднее поэт еще раз возвращался к именам, с лицейских лет ставшим для него символом дружбы: "Воображенью край священный: с Атридом спорил там Пилад", — писал он в "Путешествии Онегина", отправляя своего героя в те края, которые сам уже не надеялся больше увидеть…
