Александр Бенуа - Жизнь художника (Воспоминания, Том 1)
Обзор книги Александр Бенуа - Жизнь художника (Воспоминания, Том 1)
Бенуа Александр
Жизнь художника (Воспоминания, Том 1)
Памяти моей дорогой жены
ОТ ИЗДАТЕЛЬСТВА
Александр Николаевич Бенуа, художник, историк искусства, художественный и театральный критик, два тома своей автобиографии посвящает повести о своем детстве и юности, протекавших на фоне того старого Петербурга и его знаменитых окрестностей, которые позже, в зрелый период его жизни, стали источниками его творческого вдохновения и обеспечили ему одно из первых мест среди представителей русского доре-волюционного искусства.
Сын известного архитектора, Николая Леонтьеви-ча Бенуа, А. Н., еще будучи в гимназии, начал посещать классы Академии художеств. Впервые он выставил свои композиции "Пастораль" и "Монастырь" на аква-рельной выставке 1893 года. Эти композиции написаны были под впечатлением поездки по Германии и Ав-стрии в 1890 году. Своей свежестью и новизной вос-приятия обе вещи были сразу замечены среди экспо-натов выставки. Уже в этих обеих композициях наме-тился будущий путь художника. Окончательно этот путь определился в серии картин и этюдов, выстав-ленных Бенуа в 1897 году. Эти работы явились резуль-татом второго путешествия художника заграницу, осу-ществленного в 1894 году, и после посещения им Парижа и Версаля в 1896 году. Из выставленных работ три картины - "Огород", "Кладбище" и "Замок" - были тогда же приобретены П. М. Третьяковым для его галереи. Но лучшие картины Третьяков не успел тогда приобрести и они долго находились в частных коллек-циях. Среди этих лучших работ были картины из цик-ла "Прогулки Людовика XIV в Версальском парке".
Знакомство с жизнью Запада заставило Бенуа осо-бенно остро почувствовать недостаточность художе-ственной культуры России. Чувство это возникло в Бенуа еще в ранней юности, задолго до непосредствен-ного знакомства с художественной жизнью Западной Европы. Но об этом Бенуа сам рассказывает в своей автобиографии.
Интимное знание жизни Запада, возникшее благо-даря стечению многих счастливых обстоятельств, еще в раннем детстве и позже закрепленное непосредствен-ными наблюдениями во время путешествий по Ита-лии, Франции, Швейцарии и т. д., подсказали молодому Бенуа идею организовать кружок друзей, которые так же, как и он, прислушивались к новым течениям в ис-кусстве, намечавшимся на Западе. Этот кружок Бенуа явился провозвестником новой "западной струи" в русском искусстве. К кружку примкнули наиболее да-ровитые силы, известные по передвижным выставкам, как Серов, Левитан, Нестеров, Врубель. Близок кружку стал и Репин. Кружок решил организовать собствен-ные выставки. Для популяризации идей кружка пона-добился и собственный журнал. В 1898 году Дягилев выпустил первый номер нового журнала "Мир искус-ства". Журнал издавался до 1904 года. Его название было присвоено и самому объединению петербург-ских художников, возглавленному Бенуа и Дягилевым. Основное ядро "Мира искусства" составили помимо этих двух художников - К. Сомов, Л. Бакст, Е. Лан-сере, М. Добужинский. За ними шли такие видные художники Москвы и Петербурга, как В. Серов, Н. Рерих. В сфере их влияния оказались также Билибин, Нарбут, Кустодиев. Среди писателей, сотрудников журнала были Брюсов, Белый, Мережковский, Минский, Розанов, Философов и др.
Деятельное участие в этом новом журнале принял A. Н. Бенуа. Наряду с пропагандой нового искусства, А. Н. много места уделял пропаганде подлинного ста-рого искусства, писал о красоте "старого Петербурга", о забытых русских художниках, о сокровищах запад-ного искусства, собранных в России. Отсюда было уже близко до возникновения журнала "Сокровища Рос-сии", задуманного и осуществленного Бенуа в 1901 го-ду. Сам Бенуа, однако, вовсе не ограничивался пропаган-дой "старины" и даже поддержал "живописный бунт" против старины, возникший среди молодых художни-ков Москвы.
Из знаменитых вещей, созданных Бенуа, нужно упомянуть серию иллюстраций к "Медному всаднику" (1903 г.), справедливо считающейся самым замеча-тельным, что создано в области художественной гра-фики.
Одновременно с этими произведениями Бенуа на-чал работать и для театра. Его первые работы в этой области были декорации к балету "Сильвия" для Мариинского театра (1901 г.). Позже он перешел к по-становке и собственного балета "Павильон Армиды" (1907 г.) и постепенно превратился в режиссера. Па-мятны Мольеровские и Пушкинские спектакли Москов-ского Художественного театра в 1912 и 1914 годах. Из наиболее прославивших Бенуа постановок нужно от-метить "Петрушку" (1911 г.) и "Соловья" (1914 г.) Стравинского для Дягилевских спектаклей в Пари-же и его "Пиковую даму" для Мариинского театра (1921 г.).
Большая декоративная работа была выполнена Бенуа для Московского Казанского вокзала - эскизы "Азия" и "Европа" (1916 г.).
Одновременно Бенуа успевает работать в области научных исследований. Из этих работ следует упомя-нуть "Царское село" (1910 г.) и "История живописи всех времен и народов" (1912-1917 г.). Вскоре после революции 1917 г. Бенуа был поставлен во главе кар-тинной галереи "Эрмитаж".
В 1924 г. Бенуа эмигрировал во Францию. Здесь он продолжал свою художественную и театральную деятельность. Он много писал для оперы Монте Карло и для оперы кн. Церетелли и этой своей деятельности не прерывал до последнего времени. Из его работ ху-дожника-иллюстратора хочется назвать "Пушкинского гусара" ("Временник", 1938 г.) и иллюстрации к книге Ал. Попова "Григорий Орлов" (1946). В Париже на-писаны и воспоминания "Жизнь художника". В 1955 году А. Н. Бенуа отпраздновал в Париже день своего 85-летия.
Глава 1
МОЙ ГОРОД
Я должен начать свой рассказ с признания, что я так и не дозрел, чтобы стать настоящим патриотом, я так и не узнал пламенной любви к чему-то огромно-необъятному, не понял, что его интересы - мои интересы, что мое сердце должно биться в унисон с сердцем этой неизмеримой громады. Таким, видно, уродом я появился на свет и возможно, что причиной тому то, что в моей крови сразу несколько (столь между собой завраждовавших) родин - и Франция, и Неметчина, и Италия. Лишь обработка этой мешанины была произведена в России, причем надо еще прибавить, что во мне нет ни капли крови русской. Однако, в нашей семье я один только таким уродом и был, тогда как мои братья все были русские пламенные патриоты с большей или меньшей примесью чего-то скорее французского или итальянского в характере. Факт во всяком случае остается: я Россию, как таковую, Россию в целом, знал плохо, а в характерных чертах ее многое даже претило мне, и это еще тогда, когда я о существовании каких-то характерных черт не имел ни малейшего понятия.
Напротив, Петербург я любил. Во мне чуть ли не с пеленок образовалось то, что называется "patriotisme de clocher" ("Патриотизмом колокольни".).
Я понимал прелесть моего города, мне нравилось в нем всё; позже мне не только уже всё нравилось, но я оценил значение всей этой целостности. Я исполнился к Петербургу того чувства, которое, вероятно, жило в римлянах к своей urbs, которое у природного француза к Парижу, у англичанина к Лондону, у истинно русского человека к Москве, которого, пожалуй, нет у немцев. Немцы те, действительно, патриоты всей своей страны в целом: Deutschland uber Alles... А во мне скорее жил (да и теперь живет) такой императив - Petersburg uber Alles...
Я отлично знаю, что это вовсе не то чувство, которое полагается в себе питать и которым можно гордиться. Тем не менее это чувство мое имеет абсолютное утверждение. Скажу тут же - из всех ошибок "старого" режима в России мне представляется наименее простительной его измена Петербургу. Николай II думал, что он вполне выражал свое душевное созвучие с народом, когда высказывал чувство неприязни к Петербургу, однако тем самым он отворачивался и от самого Петра Великого, от того, кто был настоящим творцом всего его самодержавного величества. Внешне и символически неприязнь эта выразилась, когда он дал свое согласие на изменение самого имени, которым прозорливый вождь России нарек свое самое удивительное творение. Я даже склонен считать, что все наши беды произошли как бы в наказание за такую измену, за то, что измельчавшие потомки вздумали пренебречь "завещанием" Петра, что, ничего не поняв, они сочли, будто есть нечто унизительное и непристойное для русской столицы в данном Петром названии. "Петроград" означало нечто, что во всяком случае было бы неугодно Петру, видевшему в своей столице большее, чем какое-то монументальное поминание своей личности. Петроград, не говоря уже о привкусе, чуждой Петру, "слявянщины", означает нечто сравнительно узкое и замкнутое, тогда как Петербург или точнее Санкт-Петербург означает город-космополит, город, поставленный под особое покровительство того святого, который уже раз осенил идею мирового духовного владычества - это означает "второй" или "третий" Рим. Самая несуразность соединения сокращенного латинского sanctus и слов германского звучания Петер и Бург, как бы символизирует и подчеркивает европейскую, вернее, коспомолитическую природу Петербурга.
