Аркадий Локерман - Рассказ о самых стойких
Этот период ознаменовал начало нового века золота в истории человечества («золотым веком» его не назовешь!), а в отношении платины ничего существенно не изменилось. Новые районы золотых россыпей оказались бедны ею. По-прежнему общее внимание привлекала к себе уральская платиновая руда, и, как увидим, не только возрастающим объемом добычи…
«РУССКИЙ ЧЛЕН ПЛАТИНОВОГО СЕМЕЙСТВА»
Серые песчинки Южной Америки обогатили человечество пятью новыми элементами. И все же не было уверенности, что познание их завершено — так разнолики, таинственны и трудны для изучения были эти «совершеннейшие чада тяжести и тьмы», как назвал их русский профессор Горяинов.
После открытия платиновой руды на Урале естественно возник вопрос: тождественна ли она южноамериканской, не таит ли в себе что-то неизвестное? Ответ и в России, и за рубежом спешили найти многие, как только стали доступными образцы уральской руды.
Спустя полгода после получения посылки из России Волластон сообщил министру финансов Канкрину, что никаких отличий уральской платины от американской он не обнаружил.
А вскоре Готфрид Озанн, профессор университета в Дерпте (ныне Тарту), объявил в статье «Исследование русской платины» и других работах, опубликованных в 1827–1828 годах на немецком языке в «Анналах физики и химии Погендорфа», что им обнаружено три новых элемента. Он их кратко описал и дал названия: плуран, полий, рутений.
Такой «хет-трик», превзошедший «дубли» Волластона и Теннанта, конечно всполошил ученый мир.
Озанн начал изучать уральскую руду одним из первых и уже в 1824 году выступил со статьей о свойствах платины, в частности о ее способности «благоприятствовать реакциям газообразных веществ».
Вероятно, учитывая это, министр Канкрин выделил ему для исследовании больше руды, чем всем другим ученым, — 4 фунта. После этого не прошло и полугода как Озанн объявил сенсационный результат.
Всякое открытие, а тем более сразу трех элементов требует авторитетного подтверждения.
Озанн представил свои препараты и объяснения прославленным ученым: шведскому химику и минералогу Йенсу Берцелиусу и немецкому химику Фридриху Велеру, который разработал один из методов анализа платиновых металлов, обнаружил в железной руде, привезенной А. Гумбольдтом из Мексики, неизвестное вещество, оказавшееся новым элементом — ванадием, и приобрел мировую известность как автор первого органического синтеза, положившего конец господству теории существования особой «жизненной силы».
Триумф Озанна был коротким.
В «Горном журнале» (№ 8, 1828) появилась статья «Разложение нижнетагильской и гороблагодатской платины, произведенное г. Берцелиусом», в которой сообщалось, что «исследования этого выдающегося химика, основанные на строгих принципах и выполненные с редким искусством, выявили ошибки, допущенные г. Озанном, который принял за новые элементы вещества уже известные».
Велер подтвердил это и посоветовал Озанну более основательно повторить свои опыты.
Последовав совету, Озанн вскоре опубликовал заявление, в котором признал, что поспешил и, применяя упрощенные, недостаточно точные методы, принял за рутений смесь уже известных веществ — окисей титана и циркония, составляющих примесь в платиновой руде. Полий оказался недостаточно очищенным иридием. Некоторое сомнение у него осталось лишь в отношении плурана, но он признал, что получить его повторно не удалось.
Казалось бы, все ясно. Первооткрыватель от своих открытий отказался и сложил оружие. Проблема изучена со значительной полнотой и наиболее авторитетные специалисты — Волластон, Берцелиус, Велер — признали, что уральская платиновая руда особых примет не имеет, что состав семейства платиноидов установлен надежно и ждать новостей не следует.
Однако вопреки всему этому затишье было коротким и семейство платиноидов снова оказалось в центре внимания, а вместе с ним и профессор Казанского университета Карл Карлович Клаус.
Клаус родился в семье художника, рано осиротел, вынужден был уйти из гимназии и стать учеником сначала пекаря, а затем — в 14 лет — аптекаря. Для таких, как он, занятых с утра до ночи мытьем посуды, очистной и взвешиванием реактивов, пределом успеха обычно была должность помощника аптекаря после многих лет практики и сдачи экзамена.
О способностях и работоспособности Карла Клауса можно судить по тому, что он за какие-нибудь семь лет в совершенстве освоил не только практику изготовления лекарств, но и теорию, отменно сдав экзамен в 1815 году на аптекарского помощника 1-го класса, в 1816 году — на провизора. А еще через год он получил в Петербургской медико-хирургической академии диплом аптекаря 2-го класса и стал самым молодым «экзаменованным аптекарем» в стране.
Одновременно со всем этим аптекарский ученик сумел развить унаследованный им талант художника до такой степени, что рисование стало его второй профессией. Но самым большим увлечением Клауса была ботаника, особенно лекарственные травы. Это увлечение заставило его покинуть столицу, переселиться сначала в Саратов, а затем в Казань. Все свободное время он уделял изучению степных растений, и его монография «Приволжская флора» была впоследствии издана Академией наук.
Поддержку своим научным интересам Клаус нашел в Казанском университете. Его ректор, великий математик, создатель неевклидовой геометрии Н. П. Лобачевский, энергично привлекал к работе способных людей.
В 1828 году Клаус был приглашен в качестве рисовальщика принять участие в исследованиях, проводимых профессором физики и химии А. Я. Купфером на Урале.
Альбом цветных зарисовок, выполненных Клаусом, сохранился; в нем отображен Златоуст, Миасс, Кыштым, Невьянск, Нижний Тагил, Верхотурье, Кушва, Пермь.
При содействии прославленного металлурга П. Амосова, а также Н. Мамышева и других Клаус осмотрел многие заводы и рудники. Перед ним открылся мир металлургии и горного дела. Клаус не только рисовал, но и неутомимо собирал образцы флоры, минералов и горных пород, существенно пополнив коллекции университета.
Особый интерес, как отмечено в его биографии, вызвали «платиновые россыпи и добываемая сырая платина — весьма любопытные и мало исследованные объекты». Он собрал все разновидности руды не только для университета, но и для себя, по-видимому уже тогда поставив пред собой определенную цель.
Вернувшись с Урала, Клаус принял смелое решение. «Я бы мог стать очень богатым, — писал он впоследствии, — но мое стремление к научному образованию побудило меня оставить надежную дорогу». Клаус продал аптеку и перешел в университет на низкооплачиваемую лаборантскую должность (будучи отцом троих детей!), По существу, он вернулся к тому, с чего начинал: днем служил, а вечером готовился к экзаменам.
В 1835 году он сдал за университет так блестяще, что было возбуждено ходатайство допустить его без экзаменов к защите диссертации на степень магистра. В характеристике отмечали, что Клаус сочетает высокую теоретическую подготовку «с редкой практической ловкостью при делании опытов». Несмотря на все это, последовал отказ, и Клаус снова засел за подготовку. Экзамен, сопоставимый с современным кандидатским минимумом, включал следующие предметы: философию, логику, психологию, иностранный язык, математику, физику, минералогию, историю химии, теоретическую химию, агрономическую химию, судебную химию, фармацевтическую химию, аналитическую химию…
Сохранился перечень вопросов по всем этим предметам, на которые по жребию отвечал Клаус. (Не уверен, что многие соискатели наших дней сумели бы справиться с такой задачей, да еще так, как справился с ней Клаус).
Кроме устных экзаменов, требовалось и письменное сочинение. Клаус представил его на тему «О химическом анализе платиновых руд с практическим освещением имеющихся методов». Ясно, что такую работу мог написать человек, хорошо знавший проблему и обладавший определенным опытом.
Основной вывод автора: «Отделение различных платиновых металлов… доселе еще не производилось никем такой точностью, которая требуется от хорошего анализа»
Казалось бы, разработка методики, которая поможет заполнить пробел, должна стать темой диссертации Клауса. Но он избрал иную — «Основы аналитической фитохимии».[9]
Ученик Клауса, прославленный создатель теории органических соединений А. М. Бутлеров, вспоминая «о старом наставнике своем с глубокой благодарностью», отмечал, что он «с истинно юношеским жаром предавался своей двойной любви к химии и ботанике».
Диссертация отразила эту двойную любовь. И в то же время она как бы ознаменовала окончательный выбор — вся дальнейшая жизнь Клауса была посвящена химии, и к ботанике он возвращался лишь эпизодически. О том, какое место занимали эти науки в его жизни, в некоторой мере можно судить по опубликованным работам: по ботанике — 2, по химии — 30.
