Юрий Липовский - В Хангай за огненным камнем
И вот я в самолете. Внизу плывут желто-серые причудливо изогнутые, будто спящие драконы, отроги Хан-гайских гор, наконец, они остаются позади. А впереди у меня была бесконечно долгая дорога из центра Азии в центр России, к берегам Волги.
Я пересек ее на «Ракете» у старинного волжского села, раскинувшегося на живописном правом берегу реки. Меня давно тянуло сюда — в родные места отца, но всякий раз что-то отодвигало мои планы, оставляя их на потом. Я опоздал и на этот раз: отца похоронили за селом, на высоком и открытом берегу Волги. Он любил приходить сюда один и подолгу сидеть, погрузившись в свое, смотреть и слушать свою Волгу.
Теперь я стоял на том месте, где еще совсем недавно сидел отец, и смотрел на Волгу, словно увидел ее впервые. С крутого обрыва открывался широкий водный простор, противоположный низкий берег с зеленеющими вдали заливными лугами и тающей в серой дымке панорамой большого города. Устало пыхтели буксиры, волоча за собой груженые лесом баржи, скользили на подводных крыльях быстроходные «Ракеты», надрывно гудели теплоходы, подходя к маленькой пристани. Взбитая ими волна, бурля и пенясь, набегала на каменистый берег из белого волжского известняка — любимого камня отца. Помнится, он привез как-то с Волги кусок такого известняка и поставил его на свой рабочий стол рядом со старинным письменным прибором из черного с золотистыми жилками мрамора. Мне такое соседство показалось тогда странным. Но отец сумел внушить, что это не просто кусок породы, из которой строят дома и получают известь, а неповторимое творенье природы, обладающее своей индивидуальностью и особым каким-то очарованием.
— Посмотри, говорил он, — на этот белый, как выпавший только что снег, камень: от него веет чистотой и прохладой Волги. Так и хочется коснуться ладонью его неровной, как застывшая волна, поверхности.
Вероятно, тогда я впервые взглянул на камень глазами своего отца, и он возбудил мою мальчишескую фантазию. А как загорался отец, рассказывая мне о мраморе, который считал лучшим природным материалом, использовавшимся во все времена в его любимом деле — архитектуре.
Мрамор покорил и меня своим необычным разнообразием красок, затейливым сплетением пестрых узоров, образующих порой какие-то фантастические картины. Я знакомился с мраморами, бродя с отцом но прекрасным залам Эрмитажа и станциям метро, узнавал их в цоколях и колоннах многих ленинградских зданий. Но особое впечатление произвел на меня нежно-розовый, как утренняя заря, тивдийский мрамор из Карелии, украсивший знаменитый розовый зал Русского музея. А потом пришло увлечение пейзажными яшмами, малиновым орлецом и другими самоцветами, воспетыми в прекрасных книгах «поэта камня» А. Е. Ферсмана. И все же из всех этих ярких и нарядных самоцветов дороже для меня был и остался именно этот обычный, скромный известняк как память об отце и моем первом увлечении камнем.
Спустившись по тропинке к Волге и пройдя вдоль белого обрыва, я нашел осыпи с крупными плитками известняка. Среди них нашлись плотные и гладкие, как доска, которые я перенес наверх и бережно выложил ими свежий еще могильный холм, расцвеченный букетами ярких полевых цветов. Теперь любимый камень отца был снова рядом с ним.
Мне так и не удалось порадовать его огненным камнем из Монголии, о котором он много слышал от меня и мечтал увидеть. Теперь этот камень, аккуратно завернутый Намсараем в темную материю, лежал в моем кармане — маленький кусочек далекой монгольской земли. Я развернул его и приложил к белому волжскому известняку черный, как сама скорбь, обломок застывшей шаварын-царамской лавы. И неожиданно в этом черном монгольском камне пойманный лучом солнца вспыхнул и загорелся красным пламенем пироп.
Пусть же всегда он будет гореть здесь, на волжской земле, гореть вечным огнем памяти и благодарности!
Быль и легенда об амазонском камне
Монгольская природа, создавая свои удивительные творенья-самоцветы, явно отдала предпочтение камням красных и желтовато-золотистых тонов. Они словно впитали в себя яркость монгольского солнца, жар раскаленных песков Гоби и неукротимый огонь подземных глубин. Таковы красные гранаты — пироп и альмандин, которыми вправе гордиться Монголия; удивительный по своим оттенкам карнеол: то ярко-красный, как степные цветки жарки, то густо-красный и прозрачный, как рубин, то красновато-оранжевый, подобный огненному опалу; это желтые и красные агаты-ониксы, оранжево-желтые сердолики и полуопалы, розово-красный родонит, разнообразные яшмы и кремни.
Зеленые же камни в Монголии исключительно редки и ценятся высоко. Вот почему легендарный хризолит, найденный геологами в россыпях Шаварын-царама, заинтересовал развивающуюся в республике ювелирную промышленность. Из хризолита мастера стали выделывать серьги и кольца в золотой и серебряной оправах, призванные украшать женщин и восхищать мужчин. Однако при всех достоинствах ювелирного камня его использование сугубо индивидуально, а потребность ограничивается модой, спросом.
Иное дело — более скромный и привычный декоративный камень. Он широко используется для внутренней и внешней облицовки зданий, мостов и набережных, художественного оформления садов, скверов и улиц. «Каменные одежды», которыми одеваются города, придают им красивый облик и долговечность, они, как книги, рассказывают о времени и людях, создавших их.
Огромный размах гражданского и монументального строительства в монгольской столице и новых городах республики требовал применения дешевого и разнообразного природного сырья. Между тем оно оставалось предметом экспорта п насущной задачей геологической службы республики. Экспедиции С. Мунхтогтоха было поручено усилить поисковые и геолого-разведочные работы на мраморы и граниты.
И вот тогда-то и вспомнили о зеленом амазонитовом граните. Его впервые нашел на территории Монголии геолог Виктор Якимов, когда проводил геологическую съемку в районе Абдарского гранитного массива, в 130 км к западу от Улан-Батора. С. Мунхтогтох обратил тогда внимание на красивый зеленый цвет гранита и удачно использовал его для изготовления опытных камнерезных изделий: пепельниц, плоских вставок, табакерок и разных сувениров.
Надо сказать, что, несмотря на широкое распространение и большое разнообразие гранитов в природе, их зеленые разновидности — амазонитовые граниты — сравнительно редки. Такие граниты были открыты у нас в Забайкалье и Казахстане и сразу же привлекли внимание художников и строителей благодаря приятному голубовато-зеленому цвету, обусловленному содержанием в них зеленого полевого шпата — амазонита. Эти граниты хорошо полируются до зеркальной поверхности и имеют достаточно крупные размеры естественных блоков — 1–2 м3 и более. Особый успех выпал на долю амазонитового гранита Майкульского месторождения в Казахстане, использованного для облицовки дворца имени В. И. Ленина в г. Алма-Ате и ряда других монументальных сооружений.
Монгольский амазонитовый гранит внешне очень напоминал своего казахстанского «собрата», и это укрепляло надежды геологов. И вот мы на Абдарском гранитном массиве, раскинувшемся на несколько квадратных километров среди ровной полынной степи. Здесь на невысоких сглаженных сопках где-то и прячется амазонитовый гранит, скрываясь под таким же зеленым и сочным травяным покровом. Вместе с геологом X. Будом мы излазили весь массив, изучая каждую осыпь или коренной выход, осматривая каждую промоину и выбросы из тарбаганьих нор. Вначале нам не везло: попадались лишь мелкие пятна амазонитовых гранитов блеклых зеленоватых тонов. И вот, наконец, на вершине сопки среди осыпей буро-серых гранитов брызнула в глаза ослепительно яркая зелень. Вот они амазонитовые граниты, и не отдельные пятна, а сплошные глыбовые россыпи, протянувшиеся на 300–500 м! С каким упоением мы раскалывали молотками выветрелые с поверхности глыбы, внутри которых открывалась дивная каменная мозаика. В ней щедро были разбросаны таблитчатые зерна амазонита, то похожего на сочную степную траву, то синевато-зеленого цвета: совсем как амазонит Урала, где он слагает целые жилы. Среди зеленого амазонита кое-где мелькали прозрачные зерна светло-дымчатого кварца, белел похожий на сахар альбит, черными глазками светилась железистая слюдка — биотит. Наиболее красивы были бесслюдистые разности со спокойным и глубоким тоном, где больше всего было амазонита.
Мы перебрали с Будом целые груды амазонитовых гранитов, выделив среди них различные типы и отобрав лучшие образцы зеленого камня. Уже вечерело, когда с наполненными доверху рюкзаками мы спустились в долину навстречу ярко горящему костру, зажженному нашими товарищами. Они уже заждались нас, но по обычаю до еды не пытали вопросами. Седовласый техник Буян неторопливо разогревал на костре пищу, а мы в ожидании ее с наслаждением глотали из пиал терпкий бодрящий крепостью кумыс. Широкое, обычно невозмутимое лицо Буда светилось довольной улыбкой. Наконец, он не выдержал, развязал свой рюкзак и начал выкладывать возле костра собранные образцы амазонитового гранита. Буд разглядывал их при свете костра, делился своими впечатлениями с окружившими его Буяном и молодыми рабочими.
