Евгений Фейнберг - Эпоха и личность. Физики. Очерки и воспоминания
118
Houtermans F. G. Zur Frage der Auflosung von Kern-Kettenreaction. Mitteilung aus dem Laboratorium Manfred von Ardenne, Berlin-Lichtenfeld (Manuscript, 1941). Я очень благодарен профессору Манфреду фон Арденне за присылку мне этого важного документа. Выполненное за восемь месяцев (январь-август 1941 г.) исследование Хоутерманса демонстрирует полное понимание физики проблемы. Пессимистический вывод о практической невозможности создать бомбу в Германии получен лишь из-за того, что в качестве замедлителя нейтронов в реакторе, производящем плутоний, рассматривалась тяжелая вода, а не углерод (графит), как было в США и СССР (следствие непостижимой ошибки В.Боте).
119
Все же забавно выбраны адресаты: Боте оружием не занимался, измерял физические константы. Дибнер как ученый расценивался низко, он был получиновник. Ган вообще был в ужасе от возможности создания оружия. Штрассман — специалист по неорганической и ядерной химии. Может быть, это был один из способов сокрытия работы?
120
Правда, с ошибкой Боте была связана одна загадка. Ее заметили и у нас. В 1942 г. в немецком журнале Дибнер (руководитель группы, конкурировавшей с гейзенберговской) с сотрудниками опубликовали большую сводку измеренных разными авторами сечений взаимодействия нейтронов с ядрами чуть ли не всех элементов периодической системы Менделеева. Для углерода приведена цифра, близкая к правильной, с указанием в скобках: «частное сообщение В. Боте» (см.: Physikalische Zeitschrift. 1942. В. 43 (№ 21). S. 440-465). Что это значит? Взял ли Дибнер одну из ранних цифр Боте, полученных до последнего ошибочного эксперимента 1941 г., опровергавшего предыдущие (ведь в их статье в сноске на с. 440 авторы говорят, что они использовали лишь данные по всем экспериментам, опубликованные до 1940 г.); но данные Боте они взяли из «частного сообщения» (они, видимо, считались секретными и не были опубликованы). Но почему-то эта цифра, реабилитирующая углерод, не была использована в последующих попытках немецких атомников. Это видно хотя бы из описанного неожиданного подозрения Вирца, возникшего в апреле 1945 г. Но достаточно было внимательнее вчитаться в одну скромную фразу статьи 1944 г. [18], чтобы все стало на место: в сноске (2) на с. 754 там сказано: «Как сообщил господин К. Дибнер, искаженное цитирование нашего результата в Phys. Zs. 43, 440, 1942 возникло, вероятно, в результате опечатки». Смешной случай. А ведь расхождение этих цифр в публикации статьи 1944 г. серьезно смущало многих физиков.
121
Вообще он приукрашивал события. Не сказал, например, что на Украине, в Поволжье, да и в других районах от голода умерло много миллионов (для одной Украины называли цифру 5-7 млн и более) оставшихся невысланными крестьян.
122
Летчики обучались в Липецке. Они составляли «4-й авиаотряд» советских военно-воздушных сил. Об этом, наконец, было все открыто рассказано на основании рассекреченных документов, в том числе НКВД-КГБ, по телевидению 28 января 1998 г. Немецкие летчики носили красноармейскую форму, их состав сменялся каждые несколько месяцев. Они осваивали голландские самолеты Фоккер и др., с которых потом, во время войны, бомбили нашу страну. Их обслуживал советский персонал, естественно, многочисленный — медики, повара, официантки, уборщицы и т. п. (все они были потом расстреляны, за исключением случайно уцелевшего одного человека, который и выступал в телепередаче). Примечательно, что во время войны немцы ни разу не бомбили Липецк. Телеведущий приписал это владевшим ими сентиментальным воспоминаниям. Однако в распространявшихся в то время слухах дело объясняли проще, в Липецке в годы обучения немцев народилось множество сугубо арийского вида детей. Их-то гитлеровские летчики и оберегали. Однако во время обучения им разрешалось летать над Воронежем, Тамбовом и другими близлежащими городами. Они их хорошо изучили с воздуха и во время войны бомбили нещадно.
123
27 июля 1934 г., через полтора года после прихода Гитлера к власти, это народное движение получило оформление в том, что Французская коммунистическая партия и Объединенная социалистическая партия Франции подписали соглашение о единстве действий. Затем ФКП предложила создать Народный фронт. В его оргкомитет, кроме коммунистов и социалистов, вошли также радикалы и другие левые группировки. Кроме того, было восстановлено единство профдвижения.
124
На 13-м пленуме Исполнительного комитета Коминтерна (ноябрь-декабрь 1933 г.) была признана необходимость единого рабочего фронта, но лишь 7-й конгресс Коминтерна (июль-август 1935 г.) провозгласил во всем объеме политику единства всех левых сил, т.е. политику «Народного фронта».
125
«Разъяснения и новые обоснования» (пер. с нем.). Тогда главным языком физики был немецкий, главным журналом «Zeitschrift fur Physik». У нас в Харькове начал выходить «Physikalische Zeitschrift der Sowjetunion». Эти слова нередко встречались в заголовках или подзаголовках статей.
126
Впоследствии экспериментальные данные были очень существенно уточнены, и группировка точек вблизи некоторых линий проступила яснее, а они сами получили более детальное объяснение. В общем, Ландау бушевал напрасно.
127
Все вышесказанное было написано мною и опубликовано через полвека в сборнике «Воспоминания о Ландау» [1] и только тут вскрылась подоплека этого эпизода: мой многолетний более молодой коллега в ФИАНе, И. М. Дремин, окончивший МИФИ (Московский инженерно-физический институт) в начале 60-х годов, рассказал мне, что и он, и другие студенты-теоретики прекрасно знали об этой моей встрече с Ландау (через 25 лет после нее!), и даже больше, чем знал я сам.
Оказывается, до нашей встречи у Румера Ландау уже сказали (может быть, сам Румер), что я написал дипломную работу, неосторожно (по неопытности) озаглавленную широковещательно: «Внутриметаллические связи». Ландау будто бы ответил: «Такую теорию мог бы создать теоретик класса Тамма (и это верно. — Е. Ф.). У Фейнберга нет подобного класса, значит, работа неправильна». Поэтому Ландау и решил (Дремин использовал студенческий лексикон) «ткнуть Фейнберга мордой об стол», что и сделал. Но откуда же Ландау мог знать мой «класс»? Я думаю, из двух статеек, выкроенных мною из дипломной работы, направленных в харьковский «Physikalische Zeitschrift der Sowjetunion» (и опубликованных там), с которым он, естественно, был тесно связан. Конечно, мою дипломную работу следовало назвать гораздо скромнее: «К вопросу о теории…» или: «Замечания к теории…». Тогда и у Ландау, быть может, не было бы претензий.
128
Видимо, чтобы как-то парировать эти нападки, Иоффе выделил в докладе раздел «Проблемы социалистической техники», включив в него около 30 прикладных проблем, над которыми институт работал или собирался работать. Были среди них и дельные, но встречались и такие, как «безоконное строительство, рациональная форма окон и отопительных систем» (имелась в виду замена металлических обогревательных батарей керамическими) и т. п. Мне, кроме того, твердо запомнилась особенно поразившая меня «проблема»— «окраска полов помещений в белый цвет для экономии электроэнергии на освещении» (но в тексте стенограммы заседания этого нет). Видимо, плохо ему было, трудно приходилось (см. [2, с. 77]).
129
Речь А. И. Лейпунского [2, с. 73-83] была столь же определенна в своей критической части, но гораздо более уравновешена по тону и более объективна в оценке роли различных школ в нашей физике.
130
Разумеется, и это не следует понимать элементарно, как запрет на попытки создать теорию более общую и совершенную, чем квантовая механика или теория относительности. Вот ведь сам Ландау в 1959 г. провозгласил необходимость отказа от гамильтоновой квантовой механики, говорил о коренной ломке, которую принесет отказ от локальной теории, и т. п.
131
Не могу здесь не вспомнить с огорчением слова Вяч.Вс. Иванова, нашего блестящего филолога, к которому я отношусь с бесконечным уважением и симпатией, приводимые в уже упоминавшейся книге А. Ливановой: «Ни среди его учеников, ни среди ученых-недоброжелателей не было людей, с ним отдаленно сопоставимых» [4, с. 219]. Прежде всего, и это самое важное, все остальные наши физики-теоретики вовсе не исчерпывались упомянутыми двумя категориями. Ландау пользовался огромным уважением и симпатией и у Л. И. Мандельштама, и у И. Е. Тамма, и у В. А. Фока, и в их школах, а также у множества других физиков. Что же касается «сопоставимости», то речь, видимо, идет о человеческих качествах (не станет же филолог судить о профессиональных достоинствах физиков-теоретиков). Мне непонятно, как можно сопоставлять столь различные личности, как Ландау, Мандельштам, Тамм, Фок и другие. Все выдающиеся люди — особенные по-своему. Их характеристики «откладываются по различным осям координат».
