Элина Драйтова - Повседневная жизнь Дюма и его героев
Впрочем, сердечное расположение не отменяет размышлений, и некоторые суждения Дюма иногда оказываются вполне созвучны современным высказываниям экономистов, политологов и психологов, анализирующих различные явления нашей жизни.
Чего стоят хотя бы следующие замечания, касающиеся финансовых злоупотреблений:
«Я останавливаюсь на мосту и смотрю на крепость. Прежде всего в глаза бросается то, что колокольня Петропавловского собора одета в леса: ее реставрируют.
Вот уже год, как поставили леса, и они будут стоять еще год, два, а возможно, и три.
В России это называется «подновление траченого», но можно перевести и как «присвоение растраченного». В России невозможно, как говорят у нас в народе, поужаться в тратах; здесь всякая трата неизбежно переходит в растрату, и, однажды начав, здесь никак не могут остановиться» («Мосты и памятники»).
В качестве доказательства писатель приводит несколько примеров. Желание Екатерины II подкрасить фигуры на мостике в Царском Селе привело к ежегодному выделению средств на краску для этих целей, и, хотя Екатерины давно уже не было в живых, «подновление траченого» продолжалось и в год приезда Дюма. Требование великого князя Павла подать ему одну сальную свечу привело к внесению в годовой счет суммы в 1500 рублей «на сальные свечи».
«Такой же случай был и у царя Николая, когда он вместе с князем Волконским просматривал расходы императорской фамилии и наткнулся на запись о том, что губной помады за год потребили на 4500 рублей. Уж очень большой показалась ему эта сумма.
Тогда Его Величеству напомнили, что зима стояла суровая, и потому императрица всякий день, а фрейлины — каждые два дня потребляли по баночке помады, чтобы губы были свежие.
Царь нашел, что у всех означенных особ губы были достаточно свежие, но все же не настолько, чтобы это стоило восемнадцати тысяч франков.
Он осведомился у императрицы, и та ответила, что не выносит помады.
Он осведомился у фрейлин, и те ответили, что раз Ее Императорское Величество не пользуется опийной помадой, они ее тоже не употребляют.
Наконец Николай осведомился у Великого князя Александра, ныне царствующего, и тот постарался припомнить и в самом деле вспомнил, что на Крещение он возвратился в Зимний дворец с потрескавшимися губами и послал за баночкой помады. Послали и теперь за такой же: цена ей была три франка!
Пропорция, конечно же, иная, чем в случае с сальной свечой, которая стоила-то всего два су. Но и здесь перед нами — подновление траченого и присвоение растраченного» (Там же).
Еще одна совсем забавная, но, думаю, весьма понятная всем нам история:
«Несколько лет назад зима была такой лютой, что, следуя поговорке: «Голод гонит волка вон из леса», — волки вышли из лесов и, подойдя вплотную к деревням, нападали не только на скотину, но и на жителей.
Перед лицом такого нашествия правительство приняло решительные меры.
Устроили облавы, и за каждый предъявленный волчий хвост выплачивалась награда в пять рублей.
Было предъявлено сто тысяч волчьих хвостов, за них уплачено пятьсот тысяч рублей, то есть два с половиной миллиона франков.
Потом стали выяснять, наводить справки, произвели расследование и обнаружили в Москве фабрику по производству волчьих хвостов.
Из одной волчьей шкуры стоимостью в десять франков выделывали от пятнадцати до двадцати хвостов, которые приносили триста пятьдесят — четыреста тысяч: как видим, сколько бы ни стоила сама выделка, доход составлял три с половиной тысячи на сотню» («Дорога в Елпатьево»).
Особенности национального заработка, так сказать. Теперь обобщение:
«Мы говорили о трудностях изживания злоупотреблений в России: только тронь одного из виновных — остальные начинают с негодованием кричать в защиту. В России злоупотребления — святой ковчег: кто заденет его, тому несдобровать» («Изгнанники»).
Разве это не так? Или вот еще:
«В России, как и везде, но больше, чем где бы то ни было, благотворительные заведения имеют целью прежде всего содержать известное число чиновников. Те, для кого они были основаны, — это уж во вторую очередь, если очередь вообще до них доходит» («Как вас обслуживают в России»).
А то мы о подобных вещах в современных газетах не читаем…
Еще одна очень узнаваемая черта:
«Россия — страна неразрешимых арифметических задач. Повар императора, например, получает сто рублей в месяц, и из этих ста рублей он должен платить своим помощникам. У него их двое: первый получает сто пятьдесят рублей, второй — сто двадцать!»
(«Степи»),Говоря о чиновничестве в России, Дюма приводит табель о рангах и удивляется тому, как много в ней «советников» (действительный тайный, действительный статский, коллежский, надворный, титулярный). «Россия, — утврждает он, — страна, в которой советников больше, чем где бы то ни было, и которая меньше всех прислушивается к советам» («У киргизов»), Не поспоришь, ведь мы и сами давно из анекдота знаем, что живем «в стране советов, а не в стране баранов».
Дюма не особо стремился давать советы в чужой стране, но иногда не выдерживал. Например, когда по пути в Елпатьево его экипаж накрепко увяз в рыхлом песке, образовавшем целую гору посреди дороги. В этом месте (добавим от себя, по российскому обыкновению) «забыли проложить настил из сосен». Дюма не стал дожидаться помощи, взял ситуацию в свои руки, соорудил из подушек экипажа подобие мостика, так что на твердую почву смогли перебраться люди, а потом организовал освобождение застрявших лошадей и кареты и переправу через «зыбучие пески». В результате писатель благополучно доставил себя и своих гостеприимных хозяев Нарышкиных в их же собственную усадьбу.
Должно быть, подобные эпизоды укрепили Дюма во мнении о необходимости побольше привлекать в Россию иностранцев, ибо местные жители слишком привыкли к своему образу жизни и мало заботятся об устранении существующей бесхозяйственности.
«Именно безлюдье особенно поражает и более всего удручает в России. Становится ясно, что земля могла бы прокормить в десять раз больше жителей, чем теперь…» («Саратов»).
«Россия может прокормить в шестьдесят или восемьдесят раз больше людей, чем ее населяют. Но Россия останется ненаселенной и непригодной к обитанию до тех пор, пока будет существовать закон, запрещающий иностранцам владеть землей.
Что касается закона об отмене рабства, который должен удвоить если не число работников, то хотя бы объем производимой работы, то понадобится, по крайней мере, пятьдесят лет, прежде чем почувствуются первые его плоды» («Дорога в Елпатьево»).
Дюма предвидел и другое следствие отмены крепостного права в России. Он много общался с русскими аристократами и замечал перемены в жизни недавних владельцев большого числа крепостных, видел экономические изменения в стране, в результате которых некогда могущественная знать оказывалась в стороне и по инерции проедала свои огромные богатства, покуда не ощущая набата истории. Давая оценку подобным явлениям, Дюма пишет: «После указа Его Величества императора Александра об освобождении крестьян вся русская аристократия, как мне кажется, идет туда, куда наша отправилась в 89-м году и пришла в 93-м, то есть ко всем чертям» («На борту Коккериля»). Знал бы Дюма, что принесет 1917 год…
А вот еще одна потешная русская черта. Дюма пишет о любви русских к ласкательным обращениям:
«Народ называет императора «батюшкой», императрицу — «матушкой».
По дороге Григорович спросил у старой женщины, как пройти к нужному нам дому, назвав ее «тетушкой». (…)
Генерал Хрулев, готовясь к атаке, назвал своих солдат «благодетелями». (…)
Ассортимент ругательств столь же разнообразен, как и обороты речи, выражающие нежную любовь; никакой другой язык так не приспособлен к тому, чтобы поставить человека намного ниже собаки.
Заметьте к тому же, что это нисколько не зависит от воспитания. Благовоспитанный и утонченный аристократ выдаст «сукина сына» и «твою мать» с той же легкостью, как у нас произносят «ваш покорный слуга»» («Прогулка в Петергоф»).
Но не подумайте, что Дюма, путешествуя по России, только и делал, что подмечал промахи и злоупотребления. Как мы знаем, обличительство не было его любимым занятием. Он считал своей основной задачей познакомить французскую читающую публику с далекой и малоизвестной ей страной, предостеречь соотечественников, желающих отправиться в Россию, от ситуаций, в которых они могут попасть впросак. Хотел он также набросать очерки истории и культуры России. Подобное начинание представлялось ему важным: Дюма специально отмечает в книге, что французы знают российскую историю и литературу не по лучшим источникам.
«Путевые впечатления» изобилуют яркими описаниями российских городов, особенностей быта разных слоев населения, их обычаев и поверий. Дюма не упустил, например, даже того, что у русских считается плохой приметой дарить друг другу колющие или режущие предметы и, получая такой подарок, они обязательно расплачиваются мелкой монетой. Не забыл он и о популярности в России бирюзы, считавшейся охранительным камнем. Необычайно интересно описание посещения владений калмыцкого князя, национальной калмыцкой борьбы и всего праздника, устроенного в честь гостей (он включал и торжественное буддистское богослужение, и скачки, и разного рода ристалища, и ритуальное угощение калмыцким чаем в шатре княгини).
