Игорь Золотусский - Фауст и физики
И Маргарита все понимает. В ее помешавшемся уме очень точно отпечатывается одна мысль: Фауст не весь с ней, он — с тем. Это мысль-чувство, это мысль женщины, которая поняла, что ее не любят. Фауст не расстался с Мефистофелем. Он пришел к ней не один — он с тем, а с тем Маргарита не может сосуществовать. Она не может любить и быть любимой, раз есть тот. Тот — ее враг, ее отрицание, черт.
Снова «две души» Фауста сталкиваются в «одной» и «жаждут разделенья».
У его ног лежит любимая женщина, женщина, которая погибнет, если он ее оставит, а за спиной маячит Мефистофель. Это дышит ему в затылок свобода, его вторая душа, рвущаяся прочь. Мефистофель обещает новые города и новых Маргарит. За стеной темницы лежит неизведанное. Там — простор для насыщения ненасытившегося духа Фауста, для нового дела и новой жизни.
Фауст должен сделать выбор. Диалог то вспыхивает, то затухает. Маргарита, принявшая сначала Фауста за палача (а он и есть палач), узнает его. Она верит ему и тянется к нему. И, узнавая его, чувствует, что там, у дверей, стоит еще кто-то другой. «Злой дух там стоит», — догадывается Маргарита.
Злой дух и добрый дух сталкиваются под сводами тюрьмы. «Сквозь крики бесовские» Маргарита различает «голос друга». Это голос Фауста. Но этот голос зовет ее туда, а там стоит ок.
И Маргарита восклицает: «Свободна я, свободна!»— и боится этой свободы. Ибо здесь, в тюрьме, она свободнее. Там, где стоит злой дух, свободы нет.
Без свободной совести нет свободы для Маргариты.
Фауст этого не понимает и не может понять. Он освободился от морали, он стоит вне ее. Он свободен от самой совести.
Фауст и Маргарита трагически разделены, им не соединиться. Куда бы ни увез Фауст Маргариту, он освободит ее только внешне.
Но он настаивает: «Коль любишь ты меня, за мною ты пойдешь!» — «Куда?» — спрашивает Маргарита.
Фауст
На волю!
Маргарита
Что ж, когда могилу там
Найду и с нею смерть, — пойдем дорогой тою
К загробной тишине, к безмолвному покою;
Но дальше — ни на шаг…
Фауст теряет терпение. Скоро рассвет, и их заметят. И тогда-то Маргарита бросает ему: «А совесть?..»
Да, она еще есть у Фауста. Он же не Мефистофель, он — человек. И он колеблется. Жалость привела Фауста в темницу, жалость заставила его просить Маргариту о побеге. Значит, он еще любит ее, значит, что-то заставляет его стоять здесь и выслушивать ее.
И на миг жалость перевешивает в нем. «Я остаюсь!» — слышит Маргарита.
Он готов остаться с ней, принять ее условия.
Кажется, добро вот-вот перевесит, возьмет свое.
И тут раздается голос Мефистофеля:
Оставьте ваши вздохи, ахи!
Дрожат уж кони, жмутся в страхе!..
Маргарита вскрикивает:
Кто из земли там вырос? Он!
То он! Нельзя дышать при нем!
Зачем на месте он святом?
За мной?
Фауст
Ты жить должна! Скорее!
Маргарита
Суд божий, предаюсь тебе я!
Мефистофель
За мной, иль с ней тебя покину я!
Мефистофель ставит Фауста на край выбора. Это уже прямо призыв выбирать. «Или я, или Маргарита» — так ставит вопрос черт.
И Фауст выбирает черта.
Он выбирает свободу, которая не может быть свободой для Маргариты. Он выбирает свой интерес, свой ум, свое дело, предпочтя их любви.
Потом Фауст кончит так же, как Маргарита. Ангелы унесут его душу на небо. Душа Фауста не достанется черту, как не досталась ему и душа Маргариты.
Но пока Фауст «страшен» ей. Она отворачивается от него и обращается к ангелам: к добру и сердечности, которых не находит в Фаусте.
И «голос свыше» оправдывает ее. «Спасена!» — слышит она приговор этого голоса.
Для черта Маргарита «навек погибла», для бога она спасена.
Бог и черт в трагедии Гёте — это, в сущности, те же две души Фауста, то же противостояние высшего и низшего, добра и зла. Они персонифицированы, и в «Прологе» бог предлагает черту пойти испытать человека. Он выписывает черту мандат на игру с Фаустом, и он же наблюдает эту игру.
Но все-таки бог — нечто большее для Гёте, чем персонаж из «Пролога». О боге — еще в пору их любви — говорят Фауст и Маргарита. Маргарита томится безверием Фауста. Она прямо спрашивает его, верит ли он. Фауст не хочет говорить всерьез. Маргарита, для которой внешние признаки веры (хождение в церковь, на исповедь и т. д.) неотделимы от самой веры, требует от Фауста соблюдения ритуала.
Для Маргариты бог — нечто отдельное от нее, непостижимое, недостижимое, в буквальном смысле слова — высшее. Он где-то там, наверху, он карает и милует. Для нее бог — существо, сила, воплотившаяся в лице, в личности. Веруя в него, она покоряется ему, она стоит под ним, она ниже его.
Фауст объясняет ей свое понимание бога так:
Он, вседержитель
И всехранитель,
Не обнимает ли весь мир —
Тебя, меня, себя?
Не высится ль над нами свод небесный?
Не твердая ль под нами здесь земля?
Не всходят ли, приветливо мерцая,
Над нами звезды вечные? А мы
Не смотрим ли друг другу в очи,
И не теснится ль это все
Тебе и в ум и в сердце,
И не царит ли в вечной тайне
И зримо и незримо вкруг тебя?
Наполни же все сердце этим чувством,
И, если ты в нем счастье ощутишь,
Зови его, как хочешь:
Любовь, блаженство, сердце, бог!
Нет имени ему! Все в чувстве!
А имя — только дым и звук,
Туман, который застилает небосвод.
Для Фауста бог не над человеком. Он — в нем, в «тебе», во «мне». Бог вокруг нас и в нас. Он в природе, в душе, в чувстве. И не важно, как его назовешь. Говоря словами Эйнштейна, «терминология» тут ни при чем.
Эйнштейн тоже пользовался этим термином — «бог». Он употреблял его в серьезном и в шутливом смысле. Он называл бога «газообразным позвоночным», он говорил, споря со сторонниками квантовой механики, что «бог не может играть в кости». Эйнштейн писал, что сам термин «бог» скомпрометирован, но понятие остается.
Эйнштейново понятие бога близко фаустовскому. Для Эйнштейна бог был природой, тем «высшим», к чему мы стремимся и что мы хотим познать. Он познаваем и непознаваем до конца. Он — в нас, потому что мы — тоже часть природы, и он выше нас, потому что целое выше, больше части.
От религиозного, церковного представления о боге Эйнштейн избавился еще в юности. Он скоро понял, что религия для попов — профессия. Обещания блаженства на том свете равны обещаниям блаженства в будущем. В настоящем же попы всех мастей дурачат верующих. Это для них работа, служба, источник заработка.
Фауст тоже ничего общего не имеет с церковью. Поэтому он не соблюдает ее обрядов, не молится, не боится связи с чертом. Черт — тоже посланец природы (по пьесе — посланец бога), он одна из сил ее, и Фауст принимает его как должное.
Взгляд Фауста на бога — взгляд материалиста, взгляд ученого. Он понимает, что тут «все дело в чувстве» — то есть в самом человеке. «А имя только дым и звук».
И для него, для его чувства бог — это «блаженство» знания, это само знание, это его, Фаустово, желание постичь природу. Вот почему из этого понятия выпадает бог Маргариты: бог-любовь, бог-сердце, бог-сочувствие. Ему нет там места.
Бог Фауста слишком велик, слишком космичен, чтоб быть добрым богом. Он не имеет земного облика. Это скорее философский бог, чем бог человеческий.
Бог Маргариты проще, земнее. Он хоть и стоит над ней, но в нем есть черты ее самой. Он сострадателен, чуток, он добр. И он не выносит никакой неправды, никакой лжи. Бог-лицо, бог-человек должен соединять в себе все лучшее, что может быть в человеке. Так думает Маргарита.
Фаустовский бог далек от бога-человека. Он — субстанция, он — желание, он — дух, но не живое лицо. Поэтому он и свободен от обязательств и чувств человеческих. Поэтому он не тот бог, что бог Маргариты.
У каждого свой бог — так надо понимать Фауста. «Зови его как хочешь», — говорит он Маргарите, и за этим стоит несказанное: «Имей такого бога, какого хочешь».
Маргарита бессознательно настаивает, что бог должен быть один у всех. И все равны перед этим общим богом. Для всех существует совесть, вера, правда. Для Маргариты бог — идеал нравственный, для Фауста — это идеал сознания.
И если не может быть единого сознания, то должна быть единая нравственность. Этого добивается простодушная женщина, пытаясь обратить Фауста в свою веру.
