Наум Синдаловский - Пушкинский круг. Легенды и мифы
Ленинградцы особенно остро чувствовали фарисейский подтекст этого мероприятия. Трагедия, случившаяся с Пушкиным в 1837 году, теперь уже без всяких усилий ассоциировалась с ужасами 1937-го. «Пушкин был первым, кто не пережил 37-го года», — говорили они и вкладывали в уста лучшего друга поэтов всего мира товарища Сталина короткую фразу с известным акцентом: «Если бы Пушкин жил не в XIX, а в XX веке, он все равно бы умер в 37-м». Согласно одному из анекдотов, Пушкин пришел однажды на прием к вождю всех времен и народов. «На что жалуетесь, товарищ Пушкин?» — «Жить негде, товарищ Сталин». Сталин снимает трубку: «Моссовет! Бобровникова мне! Товарищ Бобровников? У меня тут товарищ Пушкин. Чтобы завтра у него была квартира. Какие еще проблемы, товарищ Пушкин?» — «Не печатают меня, товарищ Сталин». Сталин снова снимает трубку: «Союз писателей! Фадеева! Товарищ Фадеев? Тут у меня товарищ Пушкин. Чтобы завтра напечатать его большим тиражом». Пушкин поблагодарил вождя и ушел. Сталин снова снимает трубку: «Товарищ Дантес! Пушкин уже вышел».
Вслушайтесь повнимательнее в смысл другого анекдота. Он родился в ответ на объявленный конкурс на лучший проект памятника Пушкину в Ленинграде. Вот как выглядит в анекдоте обсуждение одного из вариантов памятника. На конкурсе рассматривается проект «Пушкин с книгой в руке». — «Это хорошо, но надо бы немного осовременить». Через некоторое время проект был переработан. Он представлял собой Пушкина, читающего книгу «Вопросы ленинизма». — «Это уже лучше. Но надо бы поубедительнее». После очередной доработки в проекте оказался Сталин, читающий томик Пушкина. «Очень хорошо. Но все-таки несколько натянуто». В окончательном варианте проекта памятника Сталин читает «Вопросы ленинизма».
Еще в одном анекдоте были просто объявлены результаты этого замечательного конкурса: «Третья премия присуждена проекту, где Пушкин читает свои стихи, вторая — Сталин читает стихи Пушкина, первая — Сталин читает Сталина».
Прошло время. Советский Союз приказал долго жить. Страна стала другой. Но изжить большевистские традиции оказалось не так просто. Пляски на костях нет-нет да и напоминают о нашем «великом прошлом». В 1999 году весь мир отметил 200 лет со дня рождения А. С. Пушкина. В Петербурге это был год Пушкина. Торжественные заседания, конференции, семинары следовали один за другим. Но вот объявление, прозвучавшее с экрана телевизора: «6 июня на месте дуэли Пушкина состоится праздник, посвященный 200-летию со дня рождения поэта».
Справедливости ради надо сказать, что юбилейный зуд родился задолго до советской власти. Вот только один пример. Известно, что по сложившейся петербургской кулинарной традиции к мясу по-строгановски в ресторанах подавался гарнир под названием «Картофель а ля Пушкин». Его появление в кулинарных рецептах петербургской кухни связано с одной из легенд о пребывании поэта в Михайловском. Будто бы, вернувшись однажды за полночь из Тригорского, Пушкин застал свою любимую няню давно спящей и, не желая будить ее, решил сам приготовить себе поздний холостяцкий ужин. В доме ничего, кроме холодной картошки, отваренной в мундире, не оказалось. Не мудрствуя лукаво, Пушкин очистил ее и обжарил в масле. Случайно приготовленное блюдо оказалось таким вкусным, что на следующий день он решил угостить им своих друзей. Постепенно слава о нехитром пушкинском ужине дошла до всех знакомых поэта. Такова легенда.
В 1899 году в Михайловском отмечали 100-летие со дня рождения великого поэта. Столичные рестораны состязались в любви к гению русской поэзии. Кому-то вспомнилась подзабытая к тому времени легенда о пушкинской картошке. Решили попробовать. Назвали: «Картофель а ля Пушкин». Оказалось весьма и весьма недурно. С тех самых пор это простонародное петербургское блюдо заняло почетное место во многих ресторанных меню.
Такая кулинарная традиция оказалась весьма живучей. В одном из ресторанов старинного родового гнезда Дантесов французского города Сульца, над которым до сих пор витает «проклятие убийцы русского поэта», и сегодня любители литературных ассоциаций могут заказать бутылку вина под названием «Дантес» и бефстроганов «Пушкин», с обязательным гусиным пером на крышке блюда. Этакое примирительное меню, которое предлагают потомки Дантеса российским туристам и французским любителям острых ощущений, наслышанным о той давней трагедии русской культуры.
Мифологизация
Как мы уже не раз говорили, процесс мифологизации имени Пушкина не прервался с гибелью поэта. Более того, многие легенды родились после смерти Пушкина. Однако со временем пушкинский фольклор приобрел заметно иные свойства. Пушкин все реже становился героем легенд, преданий и анекдотов и все чаще превращается в некий знак, пробный камень, «лакмусовую бумажку», попасть в сферу воздействия которой бывает кому-то лестно, а кому-то и досадно. Эксплуатация такого нехитрого, но универсального и беспроигрышного приема началась не сегодня. Еще московский друг Пушкина рассказывал, что он встретил одного провинциала, тот утверждал, что у них стихи Пушкина перестают быть модными, а «все запоем читают нового поэта — Евгения Онегина». Сегодня можно услышать анекдоты, где имя Пушкина используется в качестве инструмента для проверки умственных способностей: «Ты Пушкина читал?» — «Ну, читал». — «И чем там все закончилось?»; «Говорят, Пушкин в жизни был дон-жуаном». — «Ничего подобного! Я сама читала, что он был камер-юнкером».
Современные школьники, перемешав времена и доведя ситуацию до логического абсурда, расширили возможности жанра. С одной стороны: «Юный Пушкин прочитал на экзамене стихотворение, которое понравилось старику Дзержинскому», или: «Двое спорят о том, кто произнес фразу, ставшую крылатой: Пушкин или Лермонтов. Устав препираться, спорщики решили: тебе это сказал Пушкин, а мне Лермонтов»; с другой, — на вопрос: «Кто самый современный ленинградский поэт?» — следовал безапелляционный ответ: «Пушкин». С помощью единственного универсального имени мог решиться любой, даже самый сложный вопрос: «Кто будет уроки делать? Пушкин?»; «Кто платить будет? Пушкин?»; «Кто детей делать будет? Пушкин?» и наконец: «Я что, Пушкин, чтобы все знать?»
Известно, что в XIX веке Пушкина называли «Русским Байроном». Заметьте, чтобы определить значение и роль поэта в русской литературе, потребовалось привлечение такого авторитета мирового масштаба, как Байрон. В XX веке этого уже не требуется. Понятие «Пушкин» приобрело такое расширительное значение, что само по себе стало самодостаточной идиомой. В одних словарях «Пушкин» может означать и негра, и африканца, и кудрявого человека, и просто некоего умника. В других — интонационно окрашенное восклицание: «Пушкин!» — может стать иронически-насмешливой оценкой чьих-либо поэтических способностей. Появился даже каламбур, подлинный смысл его, кажется, еще недостаточно оценен: «Пушкин вместо масла». Судя по городскому фольклору, и в самом деле «Пушкин — это наше все», или «Пушкин — он и в Африке Пушкин». Похоже, что только одно обстоятельство не устраивает петербургский городской фольклор:
Александр Сергеич Пушкин,
Жаль, что с нами не живешь,
Написал бы ты частушки,
Чтобы пела молодежь.
Наш рассказ о памятниках Пушкину мы начали с легендарного памятника Гению места в Царском Селе. Закончить эту главу хочется рассказами о памятниках тоже легендарных, хотя и несколько иного свойства. В Петербурге они начали появляться давно. Одним из таких памятников поэту можно считать Эрмитажный мостик, перекинутый через Зимнюю канавку на Дворцовой набережной. Мостик был построен одновременно с гранитными набережными Невы в 1763–1766 годах. Иногда его называют Зимнедворцовым или Верхненабережным. Однако в народе он более известен как «Мостик Лизы». Такое название появилось почти сразу после первого представления оперы П. И. Чайковского «Пиковая дама», либретто к ней написано по мотивам одноименной повести Пушкина. Однако не все в повести и опере совпадает. В отличие от пушкинской повести, в конце которой читатель узнает, что «Лизавета Ивановна вышла замуж за очень любезного молодого человека», героиня оперы Чайковского Лиза, так и не дождавшись своего возлюбленного Германна, в отчаяние кончает жизнь самоубийством. Она бросается с Эрмитажного мостика в воду.
Другим своеобразным памятником поэту, отмеченным городским фольклором, следует назвать дом № 10 по Пушкинской улице. Доходный дом по этому адресу построен в 1878–1879 годах по проекту архитектора Министерства народного просвещения Х. Х. Тацки. В конце 1970-х годов дом был расселен и поставлен на капитальный ремонт. Однако долгое время к ремонтным работам не приступали. Затем началась эпоха пресловутой перестройки, когда никому ни до чего не было дела. Про дом забыли. И тогда в пустующие и давно разграбленные квартиры начали самовольно вселяться питерские художники.
