Сергей Щепотьев - Краткий конспект истории английской литературы и литературы США
Эхнатона постиг тяжелый эпилептический припадок — совершенно как когда-то давно, когда ему впервые явился его бог. Солнечный Атон разил всех остальных богов. Фараон расценивает это как добрый знак, точно так же, как и жители новой столицы, полагая, что происходящее в старой — от них бесконечно далеко. Эхнатону мысли о старой столице отвратительны, он ясно видит себя центром своего царства и всего мира: «вот что значит познать божественную любовь». Отношения с Нефертити несколько изменились: прежде их любовь была слиянием индивидуальностей, теперь для фараона близость жены — ритуальное действо. Эхнатон утратил способность вникать в дела. Ему кажется, что он понимает, как одинок его бог. Во сне фараон видит, как бог Сеф выколол глаза богу солнца.
Тем временем дядя фараона изловил и казнил Айпи и его людей. Царь возмущен, но вынужден признаться самому себе, что втайне желал этого. И, со своей стороны, отдает приказ о закрытии и запрещении всех храмов, кроме храмов Атона.
Наступает время затишья, фараону кажется даже, что возвратились прежние времена: его распространяющаяся слава привлекает в Эхетатон «авантюристов и художников из северных стран и даже из-за океана».
Только былых отношений с Нефертити не вернуть: «Оказалось, что он требовал чего-то, чего она не могла принять <...> Ее преданность больше не была сосредоточена на нем: она сама обратилась к вере» Эхнатон замечает необычные взгляды, которые устремляет на царицу Дутмос, ваяющий ее скульптурный портрет. Но, «хоть он принимал как должное, что все любят ее, ему трудно было поверить, что кто-нибудь посмеет в нее влюбиться».
Впрочем, мысли фараона целиком поглощены религией. «Ему казалось — если бы он смог показать, что время борьбы за мирскую власть подошло к концу, все должны были бы увидеть божью славу».
Увы, военачальники доказывают обратное. С трудом сдерживаемая ненависть к военщине клокочет в груди Эхнатона. «Вам бы закалить сердца моих поэтов!» — пробует шутить фараон и, предваряя Иисуса, всерьез восклицает: «Покуда я с вами, людям дарована возможность спастись!»
Эхнатон решается на встречу с главой враждующей стороны, чтобы уговорить его отвести свои войска и не допустить кровопролития. Нефертити ждет очередного ребенка и не может сопровождать мужа. Фараон берет с собой вместо нее учителя Мерира и сына Мерсура, Сменхкара, к которому питает искреннюю любовь: юноша всячески выказывает фараону свою преданность, буквально боготворит его. Эхнатон подумывает о браке старшей дочери с племянником, хотя Нефертити полагает, что тот слишком подавляет Меритатон.
Вождь Саппелулюма осыпает фараона насмешками: его Мир Атона, мол, только для художников и священников, а сам он даже не способен родить сына. Эхнатон телепатически узнает о несчастье с сыном вождя, и его знание подтверждается: охотясь на оленя, юноша упал с коня, ударился головой и потерял зрение. Эхнатон возвращает зрение доставленному в шатер пострадавшему и приписывает чудесное исцеление Атону, требуя в награду, чтобы Саппелулюма согласился на мир. Потрясенный вождь принимает условие. Но военачальники все портят: покуда шли переговоры вождей, военные действия начались[34].
Эхнатон вновь переживает приступ лютой ненависти к военачальникам, но внутренне горд, что удержался от расправы. Тай утешает возвратившегося ни с чем сына: «Ты не изменил ситуацию ни в худшую, ни в лучшую сторону», — заключает она. Фараон с удивлением замечает, что противоречие его мнению со стороны матери теперь только придает ему «устойчивое равновесие».
Куда сложнее с Нефертити.
О том, что она опять родила дочь, а не сына, жена сообщает фараону «абсолютно простодушно, без страха, вызова или призыва к состраданию». Эхнатон сам пытается найти объяснение: «Во мне дело? Или, может быть, в том, что ты не поклоняешься мне, как прежде? Ведь ты не даешь мне того, что царь вправе требовать от своей царицы!»
«Я не могу сказать, — отвечает она, — то ли из себя представляет моя вера, чего требуешь ты, то ли, чем она должна быть».
Даже в доме, построенном на святом месте их любви, они не обретают былого счастья, живут большей частью молчаливо, и Эхнатоном «завладевает уверенность, что Нефертити лишает его источника силы, которой она наделяла его в прошлом. <...> Эта же уверенность заставила его перевести свой взор с нее на Сменхкара». Юноша, бывший свидетелем его триумфа в мирных переговорах, рассказывал о нем в столице, заверяя, что Мир Атона был невозможен лишь по вине военных. Распространяясь, слухи обрастают легендарными подробностями. Мерсур, со своей стороны, уверяет фараона, что, будучи преданным идее Атона, возглавил в старой столице сильнейшую группировку знати. Он же упреждает сводного брата о том, что «даже в тавернах уже распевают» о любовной связи Нефертити с Дутмосом. Фараон отказывается слушать «достоверные» свидетельства неверности жены. Дутмос сожалеет, что «из тщеславия» объяснился царице в любви. А она благодарит его за то, что своим признанием вернул ей веру в себя как в женщину. Они расстаются навсегда: Дутмос покидает Эхетатон, как и многие другие ремесленники, и купцы — строительство города завершено.
Близится свадьба Сменхкара и Меритатон. Тем временем умерла царица-мать, и государственные дела уже ведет Сменхкар, в беседах с Эхнатоном обвиняющий Нефертити в том, что в час скорби той нет подле фараона. Эхнатон же погружен в сочинение гимнов Атону и изложение своей религии на папирусах. После бракосочетания Сменхкар разделяет власть с тестем. Более того, к нему переходят все «божественные титулы» его тещи. Имя Нефертити, украшающее стены ее дворца, уничтожают по приказу молодого фараона, который собирается жить в доме царицы с молодой женой, полностью разделяющей мнение Сменхкара о «предательстве» матери. Но и отцу она бросает упрек: «Какое право ты имел бередить всех своими идеями?»
Нефертити удаляется к приемным родителям и, живя там, помогает Гилухипе ухаживать за больными в ее госпитале.
А на сидящего за своими папирусами Эхнатона вскоре обрушивается сокрушительный удар: в присутствии Мерсура Сменхкар открыто заявляет ему о своем предательстве, о том, что притворялся адептом его веры ради захвата власти, и, нагло насмехаясь над тем, как «с жадностью голодного пса кидался на лесть» наивный Эхнатон, сжигает его священные писания.
Дядя Эхнатона, Ай, держит сторону племянника: он хочет женить своего сына на младшей дочери Нефертити. Но сознает, что вскоре ему придется вступить в конфликт с Мерсуром. И однажды в пришедший в упадок Эхетатон донеслись вести о смерти Сменхкара и бегстве его отца. Тутанхатон женится на Анхесенпатон и увозит ее в старую столицу. Эхнатон пешком уходит из своего дворца — в отличие от практичного Дутмоса, не захватив с собой даже золота: автор определяет это как своеобразную форму наготы. Удалившегося от власти фараона приютил Тати: тот самый полубезумец, что некогда швырнул в него статуэткой Осириса. Тати огородничает, Эхнатон учится ему помогать. А вечерами фараон проповедует, а Тати внимает его учению. Нефертити вернулась — не как царица к своему фараону, а как жена к мужу. «Супруги хранили тайну, говорить о которой не желали, но которая заключала в себя не только их любовь, но и веру, и их совместные дела, и страдания».
В старой столице между тем происходили серьезные перемены. Фараон изменил имя, теперь он стал Тутанхамоном. Официальная религия признала вновь бога Амона, а последователей учения о боге Атоне ждет кара. Через некоторое время сторонники Эхнатона и его веры восстали, требуя его реставрации. Ай подавил восстание и прислал своих людей, чтобы арестовать племянника. Верный Маху — слуга, предупредивший Эхнатона еще о первом заговоре Айпи, — бросается с копьем на офицера стражи, но страшный по силе удар разит наповал его же господина, прикрывшего стражника своей грудью.
Эхнатон умер в своей вере, и жизнью, и смертью доказав верность своим принципам. И, хоть исторически обстоятельства смерти его остаются тайной, допущение писательницы вполне логично, как логичны и все вопросы, которые поднимает ее мудрая книга.
Идеи добра, красоты и мира преданы двумя враждебными друг другу силами. А сам носитель этих идей был нужен и тем, и другим лишь как символ, как знамя в политической игре.
Возможно ли насаждать государственную идею сверху? Возможно ли в одночасье внедрить новую идеологию, заставить народ отречься от старых, привычных верований? Как соотносятся понятия: человек, историческая личность, миф о герое? Проблема старого и нового государственного мышления — одна из главных тем романа. Но это в равной степени роман о духовности человека, общества и власти. На примере жизни обогнавшего свое время Эхнатона мы видим, что индивидуальностью делает человека именно духовность. Имперская власть, впрочем, как и хаос сметающей все на своем пути к власти первобытной демократии, зачеркивает индивидуальность. Но способна ли одухотворенная гуманная власть отстоять самое себя? Насущные во времена Эхнатона, эти темы не утратили актуальности ни в дни создания книги, ни, если вдуматься, даже сегодня.
