Роман Белоусов - Тайны великих книг
В наши дни с книгой «Женщины в жизни Шекспира» выступил Айвор Браун. В главе «Черные глаза» он пишет: «Едва ли следует оспаривать тот факт, что Смуглая дама существовала в жизни Шекспира. Сонеты, появившиеся благодаря ее обаянию и ее изменчивой привязанности, полны жизни, любви, ненависти, поэтому нельзя считать их просто формальным упражнением в сочинительстве». В связи с этим идентификация личностей в сонетах была и остается важным, хотя и запутанным вопросом. Среди ученых нет, однако, единодушия, констатировал он и скептически заявлял, что никогда, наверное, и не будет.
Между тем Айвор Браун не удержался от соблазна и поддержал ранее уже выдвигавшуюся кандидатуру на роль загадочной Смуглой дамы.
Долгое время считали, что это была Мери Фиттон, существовавшая в действительности и известная так же, как Молл Фиттон. Впервые ее кандидатуру предложил Т. Тейлер в 1890 году. С его мнением не все согласились. Возник спор, который, как тогда же заметил Н. И. Стороженко, «грозил сделаться хронической болезнью». Похоже, Айвор Браун, поддержав гипотезу Т. Тейлера, пережил рецидив этой болезни. Как бы то ни было, сведений о Мери Фиттон в самом деле довольно много и могло показаться, что тайна Смуглой дамы близка к разгадке. Разделял это мнение и Бернард Шоу, о чем свидетельствует его интерлюдия «Смуглая леди сонетов», где рассказывается о том, как Шекспир, проникнув ночью во дворец для свидания с Мери Фиттон, встречается с королевой, блуждающей по дворцу в припадке сомнамбулизма. Мери действительно была фрейлиной — ее назначили ко двору в 1595 году, когда ей исполнилось семнадцать лет, и она должна была находиться при королеве, сопровождая ее на спектакли. Шекспир не мог ее не знать. Не раз он упоминает ее имя в «Двенадцатой ночи» — пьесе, написанной в то время. Однако вскоре ее репутация оказалась запятнанной: родила внебрачного сына от Уильяма Хёрберта, будущего графа Пэмбрука, того самого шалопая, мамаша которого так была обеспокоена женитьбой сынка.
В сонетах обращает на себя внимание мастерство портретной характеристики, умение в лаконичной форме нарисовать яркий облик героини. То и дело поэт вспоминает детали внешности своей дамы, как, впрочем, и других героев. Но в отличие от них, он более подробно рисует ее портрет, «не подгоняя его, — как заметил в свое время советский исследователь Ю. Ф. Шведов, — под условный идеал женской красоты, утвердившийся в литературе Возрождения». И это при том, что Шекспир почти никогда не давал определенного портрета своих героев. Его информация весьма скудная: герои — красивы, негодяи уродливы, женщины, которыми восхищаются, — прекрасны. Читатели должны сами представить, как выглядят персонажи. Между тем черные глаза «смотрят на нас с такой страстью и силой в «Ромео и Джульетте», пьесе, написанной в 1595 году. О первой пассии Ромео, жестокосердной Розалине, которая ни разу не появляется на сцене, Меркуцио говорит, что бедный Ромео насмерть поражен черными глазами. С именем Розалины мы встречаемся и в «Бесплодных усилиях любви». Здесь она — придворная дама со своенравным характером, непостоянным и капризным, острым языком, а главное — с шарами смоляными вместо глаз» и «лицом смолы чернее». Знакомый облик Смуглой дамы — черноволосая, черноглазая — встречается и в пьесе «Как вам это понравится», написанной как раз в период взлета карьеры Мери Фиттон.
Некоторые настолько уверовали в Молл Фиттон как прообраз Смуглой дамы, что даже утверждали, будто связь поэта с ней продолжалась до разрыва в 1608 году, и это якобы стало главной причиной его ранней смерти.
Как оказалось, опровергнуть такое мнение было нетрудно. На основании бумаг архива Фиттонов установили, что у Мери были каштановые волосы и серые глаза и в ее письмах нет и намека на знакомство с Шекспиром. Если к тому же придерживаться принятой сегодня хронологии, согласно которой сонеты были написаны в начале девяностых годов XVI столетия, то Мери вообще следует вывести из числа претенденток. Дело в том, что Уильям Херберт родился в 1580 году и никак не мог быть ее любовником в то время, когда Шекспир создавал сонеты.
Отпали и другие претендентки: и темноволосая Энн Вавасор, придворная леди, у которой был пылкий роман с графом Оксфордом; и пассия графа Саутгэмптона Элизабет Верной. Безосновательными оказались и притязания некоей Льюс Морган, по прозвищу Негритянка. Обосновать эту версию пытались путем извлечения из сонетов упоминания имени Морган, усматривая связь между написанием такого употребительного слова, как more (больше) и фамилией Морган. По поводу чего А. Браун справедливо замечает: «Сонеты были написаны, чтобы отразить и выразить сильные и страстные чувства, а не как ключ к разгадке».
Смертельно раненный
Теперь вернемся в зал Бодлинской библиотеки, где мы оставили Роуза над записями Симона Формана. Давайте познакомимся с ними подробнее и проследим за ходом рассуждений профессора, чтобы понять выводы, к которым он пришел.
К тому моменту, как Роуз встретился с записками лондонского астролога, ясно было, что сонеты создавались примерно в одно время — с 1592 по 1594–1595 год; молодой вельможа, «прекрасный юноша», упоминаемый в сонетах — покровитель драматурга и его друг граф Саутгэмптон; поэт-соперник (о нем тоже говорится в стихах) — конечно, Кристофер Маро; мистер «У. X.» — это Уильям Харви — раздобывший рукопись и представивший ее издателю. И лишь имя Смуглой дамы оставалось неразгаданным.
В наши дни, кажется, не осталось скептиков, которые бы сомневались, что в сонетах речь идет о подлинной женщине, принесшей поэту столько страданий, но несмотря на это обожаемой, страстно им любимой. Посвященные ей стихи обжигают огнем живого чувства, и нет сомнения, что они отзвуки личной драмы Шекспира, поэтическая исповедь о неразделенной любви. Сонеты, замечает Ю. Ф. Шведов, отражают «внутреннюю трагедию человека, который любит настолько сильно, что самые достоверные доводы рассудка, убеждающего в неверности и порочности возлюбленной, не могут примирить его с мыслью, что он должен расстаться с ветреной красавицей». Но и перенеся огромное потрясение, убедившись в порочности своей возлюбленной, поэт, хотя и смертельно раненный, находит силы смеяться над собой.
Горько, конечно, сознавать, что молодая женщина предпочла графа драматургу. Но граф был не женат, богат, к тому же на три года моложе, а поэт — беден, на шесть лет старше ее, обременен семьей. Поэту тем более было обидно, что молодой граф являлся его покровителем и другом и он сам на свою беду свел их. Так возникли сложные отношения треугольника, нашедшие отражение в сонетах.
Одни исследователи при помощи своеобразной аранжировки сонетов (давно подметили, что порядок их расположения не соответствует жизненной хронологии) построили из них целый роман с завязкой и развязкой: «страстной любовью Шекспира к бездушной кокетке, ее изменой и окончательным разрывом со стороны поэта». Другие шекспироведы делили сонетный цикл на несколько тематических групп.
Профессор Роуз считает, что в сонетах 1–126, 127–152 с предельной откровенностью затрагивается тема отношений в любовном треугольнике: друг — Смуглая дама — поэт. В сонетах с 34-го по 42-го она подается с точки зрения отношений Шекспира и Саутгэмптона. Но в более поздних (не по времени, а по нумерации) — со 127 и до конца — ситуация изображается с точки зрения Шекспира. В них наиболее ярко отражается честная, открытая и свободная натура. Эта группа сонетов посвящена отношениям поэта и Смуглой дамы. Помещенные по нумерации позже, они были написаны раньше, до появления на сцене Саутгэмптона. Об этом судят по двум фактам: во-первых, Шекспир сначала влюбился в женщину из жалости к ее положению, в котором она находилась; во-вторых, Саутгэмптон познакомился с ней, благодаря письму, которое он написал от имени Шекспира.
…Ее нельзя было назвать красавицей — смуглая, с черными глазами и такими же бровями и ресницами; однако ее внешность, несомненно, привлекала внимание. Так что Смуглую даму знали многие. Еще большую известность принесло ей искусство обольщения, которым она владела в совершенстве. Все, кому довелось испытать на себе ее чары, кто стал жертвой ее коварства, не могли остаться к ней равнодушны. И хотя «как приманке ей никто не рад», но «как приманку все ее хватают». Это случилось и с поэтом: поначалу он увлекся ее молодостью из жалости, а потом был ослеплен страстью: «чувственность держала его в плену». Но каждый раз, испытав любовный порыв, поэт, словно отрезвев, болезненно переживает собственное падение, его охватывает чувство нравственного отвращения, как заметил в свое время Н. И. Стороженко в статье «Психология любви и ревности у Шекспира». Ему даже принадлежит подстрочный перевод характерного в этом смысле сонета 129, где есть такие строки: «удовлетворение чувственности — это позор духа».
