Александр Лавров - Русские символисты: этюды и разыскания
Таким образом, посвящение «Стихов Нелли» Надежде Львовой также было своего рода мистификаторской ловушкой: психологическая дистанция между нею и изображенной Брюсовым легкомысленной женщиной вполне «от мира сего» была весьма велика, ее не могли уменьшить даже отдельные совпадения в образной системе и настроениях стихов «Нелли» и стихов Львовой[584]. Брюсовская Нелли — это не Львова, или, во всяком случае, — учитывая всю сложную генеалогию этой поэтической маски, — не только Львова.
Если под письмами Львовой к Брюсову проставлен инициал «Н.», то именем «Нелли» подписаны любовные послания к нему другой женщины — Елены Александровны Сырейщиковой: «Неразлучная с тобою твоя Нелли», «Всегда с тобою, всегда твоя Нелли» и т. н.[585]. Роль, сыгранная ею в жизни Брюсова, проясняется гораздо менее зримо и отчетливо, чем роль Надежды Львовой, но возможно, что в действительности она была не менее существенной и знаменательной.
Близкие отношения Брюсова и Сырейщиковой установились в 1911 г. и продолжались до 1916–1917 гг. (последнее письмо ее к Брюсову датировано 6 сентября 1916 г., в июле 1917 г. Брюсов написал стихотворение «Тусклая картинка», которое при публикации в книге «Последние мечты» (1920) было посвящено Сырейщиковой[586]). Судя по письмам Сырейщиковой, наибольшей интенсивности ее «роман» с Брюсовым достиг в 1912–1913 гг. — параллельно его отношениям с Львовой и созданию им женской поэтической маски. Львова знала о существовании соперницы, и это доставляло ей немало душевных мучений; в одном из писем к Брюсову (1913) она заявляла: «…прямо ставлю тебе дилемму: или я, или она. Или „счастие, Радость“, о кот<орой> ты писал, или Елена. Или моя жизнь, или жизнь с ней» [587]. Брюсов, однако, дорожил отношениями с Сырейщиковой и не готов был пойти на их разрыв. В отличие от Львовой, Сырейщикова не была достаточно известна в московских литературных кругах — хотя тоже писала стихи и работала, но инициативе Брюсова, над стихотворными переводами[588], — и о ее отношениях с ним если и знали в ту пору, то очень немногие.
Насколько можно заключить из писем Сырейщиковой о ее характере и мироощущении, именно она могла послужить непосредственным жизненно-психологическим прототипом для той маски, которой наделил Брюсов свою вымышленную поэтессу. Во всяком случае, многие из черт, отсутствующие у Львовой и свойственные «Нелли», отчетливо проступают в душевном облике Сырейщиковой — в том числе вполне «земное» и даже гедонистическое отношение к любви. Среди писем Сырейщиковой к Брюсову хранится и ее стихотворное послание «Моему жестокому, милому мальчику Валерию», подписанное «Твоя Нелли»; в нем — очевидное сходство и со стихами брюсовской «Нелли», и в то же время с поэтическим строем их автора, не скрытого под маской:
Как море вольное изменчив
И зыбок, зыбок без конца,
То кроток, робок и застенчив,
То жалишь дерзостью лица.
То нежишь лаской поцелуя
И темным вечером очей,
Звенишь, ласкаешься, чаруя,
Как заколдованный ручей.
То, как не сын родного мира,
С тоской глядишь в чужую даль;
Твои уста — уста вампира,
Глаза — отточенная сталь.
И в час, когда кружит beau Mond’a
Тебя блестящая волна,
Ты взглянешь странно, как Джоконда,
И улыбнешься, как она…
Но в праздный день с семьей покорной
На время собранных друзей
Ты дышишь лаской непритворно,
Ребенка нежного милей.
[То светлой речкой разольешься,
Впивая неба чистый свет.
То Мефистофелем смеешься,
Откинув бархатный берет.]
В минуты ласк, как раб влюбленный,
Целуешь жадно ноги жен,
Но вечно жаждать обреченный,
Ты бледным сном не утолен.
И скорбным взглядом Люцифера
Взмахнув презрительно кругом,
Ты дня земного саван серый
Прорвешь сверкающим крылом!
Твои стихи? Они жесточе
Всех мук, придуманных тобой;
В них аромат июльской ночи,
И зной, и ужас пред грозой;
Они, как папоротник острый
В тумане топких берегов,
Как орхидеи венчик пестрый,
Как вздохи влажных лепестков.
[В них трепет страсти опьяненной
И чары горькой красоты,
Так соловей поет влюбленный,
Так дышат сонные цветы.][589]
Немногочисленные опубликованные стихотворения Сырейщиковой также имеют гораздо больше общего с эротическими стихами «Нелли», чем драматическая любовная исповедь в лирике Львовой. И Сырейщикова и «Нелли» воспринимают любовь прежде всего как неизбывное наслаждение, открывающее всю полноту жизни, и это проявляется даже в близости образного строя их лирических излияний. Достаточно сопоставить отдельные фрагменты «Стихов Нелли» хотя бы со стихотворением Сырейщиковой «Я так тебя люблю…», чтобы убедиться в этом разительном сходстве; вряд ли оно объясняется только бесспорным влиянием на Сырейщикову поэзии Брюсова.
«Нелли»:Милый сон, что странно длится,
Тихий бред, что странно нежит.
Нежный звон во мгле струится,
Первый свет во мраке брезжит.
Жизнь забыть и жить мечтами,
Днем мечтать о новой встрече…
Дай мне слить уста с устами,
Дай мне сжать руками плечи!
Будь для меня и солнцем и луной,
Будь для меня сверканьем звезд несметных!
Всходи, блистая, утром надо мной,
Свети мне ночью в безднах беспросветных!
<………………………………………………>
Разлей над грустью предвечерний свет,
Мани закатным заревом загадок,
И говори, что вечной скорби нет,
Прозрачной аркой семицветных радуг!
<…………………………………………>
Дай мне дышать в твоих живых лучах,
Дай мне сгореть в немеркнущем сверканьи,
Дай мне растаять, с гимном на устах,
В неизреченной сладости сгоранья!
Я так тебя люблю, как и мечтать не смела!
Так страстно вешний лист ни разу не дрожал,
Так ласково вода ни разу пеной белой
Не одевала грудь угрюмо-гордых скал!
Так нежно радуга сквозь листья не сквозила,
Так ярко не цвели июньские цветы,
С таким томлением, от века, милый к милой
Еще не припадал в молчаньи темноты!
Быть может, для тебя я — только сон манящий,
Я — только ветерка душистый поцелуй,
Певучий луч луны, приветливо скользящий
По зыбкой тишине бесстрастно-ясных струй.
Но верно знаю я: в твоей душе надменной
Бесследно не пройду, как утренний туман!
В безбрежности твоей пусть я останусь пленной.
Я все ж — волна твоя, мой вольный океан![591]
Если аналогии с Львовой напрашивались сами собою и были сознательно выведены на поверхность Брюсовым, то соотношение с Еленой (Нелли) Сырейщиковой составляло второй, более глубинный и потаенный слой его литературной мистификации.
В творчестве Брюсова 1910-х гг. «Стихи Нелли» занимают свое определенное место в ряду произведений, уделявших преимущественное внимание женской психологии. В том же году, что и «Стихи Нелли», вышел в свет его сборник рассказов и драматических сцен «Ночи и дни», задачей которого, как указывал Брюсов в предисловии, было «всмотреться в особенности психологии женской души»[592]. Живое внимание к женской теме сказывается и в поэзии Брюсова этой поры (книга «Зеркало теней», 1912), обнаружившей заметные перемены в идейно-художественной структуре по сравнению с его программно-символистскими сборниками 1900-х гг. Новая лирика Брюсова «уже не выглядит такой торжественной и приподнятой. Не превратившись в реалистическую поэзию, она сделалась эмпиричной. В большей мере, чем до сих пор, она насыщалась бытовыми деталями, психологией, стала более конкретной и отчасти даже „обиходной“»[593]. Такая тенденция к «прозаизации» поэзии, «заземлению» ее тематики, естественно, влекла за собой и изменения в образе лирической героини, которая мало-помалу утрачивала свою условно-символическую, «жреческо»-мифологическую природу и становилась менее возвышенной и отвлеченной, наделялась непосредственно жизненными, интимно-характерными чертами. Однако внимание Брюсова к «женской» теме в ее конкретно-психологическом преломлении, последовательным выражением которого было создание женской литературной маски, объяснялось, безусловно, не только тем, что в его поэтической индивидуальности открылись новые грани, но и более общими тенденциями, обозначившимися в русской поэзии того времени.
