Николай Еселев - Шишков
Нет, поистине кощунством и злонамеренной клеветою на Вячеслава Яковлевича была попытка сравнить его «Емельяна Пугачева» с подобными лжеисторическими «произведениями», на которых явственно просматривалось клеймо «социального заказа».
Шишков был бы не Шишков, если бы в своей обширной эпопее давал одно лишь трагическое, а не воспользовался в полной мере своим изумительным даром юмориста. «Шутейных» эпизодов и положений немало в «Емельяне Пугачеве».
Приведем одну из таких сцен, вспомнив попутно, что и здесь Пугачев хочет проявить себя как «государь-отец», пекущийся прежде всего о благе государственном. На его пути встретилась местность, где орудовала изуверская секта скопцов. И вот Пугачев приказывает привести фанатиков-изуверов. Он сидит на коне, возвышаясь над толпою.
«— Вы что, сукины дети, народ губить? — еще громче зарычал Пугачев, потрясая высоко вскинутой нагайкой.
— Нам треба, чтоб народ русский плодился да множился, а не на убыль шел! Чтоб земля наша была людна и угожа. В том есть наша государственная польза. И чтоб этакого глупства у меня больше не было! Слышите, мужики? Я в гневе на вас на всех!..»
Шишковская эпопея написана о народной войне, о герое народном. Основная, главенствующая идея романа неожиданно и сильно проявилась в той сцене, где Горбачев, офицер правительственных войск, перешедший на сторону Пугачева и ничуть не верящий, что перед ним император Петр III, прямо признается в этом Пугачеву.
Тот сперва в неистовом гневе готов казнить его.
«— А кто же я, по-твоему?! — грозно вопрошает он. И озадаченный стихает, услыхав мужественный и убежденно-восторженный ответ:
— Вы, выше императора… Вы народа вождь!..»
Один из читателей, Алексей Старцев, писал по поводу «Емельяна Пугачева»:
«Глубокоуважаемый товарищ Шишков! Я только что прочел последнюю страницу Вашего повествования „Емельян Пугачев“ и сразу же, поддерживаемый всем коллективом, решил написать Вам это письмо. Написанная Вами книга произвела на нас — ваших читателей — очень сильное впечатление. Вы создали не только обаятельный образ народного героя, Вы, терпеливо трудясь над архивами старины, сумели раскрыть своим современникам черты эпохи Петра III и Екатерины II, Вы дали нам глубокий анализ политико-экономической ситуации второй половины XVIII столетия, Вы рассказали нам языком художника, историка и патриота о бесправии народов царской России…
…Я да и многие из моих товарищей годы Отечественной войны были на фронте и сейчас далеко от родимых мест, поэтому многие литературные новинки нам неизвестны, но Ваша книга „Емельян Пугачев“ наделала много шуму, читали ее посменно всем коллективом и, прочитав, решили поздравить Вас с большой литературной победой… Ваша книга, бесспорно, внесла неоценимый вклад в борьбу за новую, социалистическую Россию нашего времени… От всей души желаем Вам благополучия и успеха в Вашем благородном труде».
Язык Шишкова
«Язык — это сказочная живая вода, — говорил Шишков, — спрыснешь, и все ожило». В умении почерпнуть эту «живую воду» из чистого родника народной речи не откажешь Вячеславу Яковлевичу Шишкову. Он, как искусный волшебник, отбирал самые выразительные и живописные слова.
«Создателем и носителем языка, — писал Шишков, — является народ… Для обогащения живого языка необходимо общаться с народом — рабочими, крестьянами — и крылатые фразы, структуру речи, выражения заносить в записную книжку…»
В Сибири Шишков записал немало слов и метких выражений, которые он впоследствии использовал в своих произведениях:
«Бедному умереть легко, стоит только зажмуриться». «Такой золотой фразы, — писал Шишков, — вы не найдете ни у Даля, ни в афоризмах Шопенгауэра, эта фраза есть тема для большой книги… Вот где источник драгоценных слов — народ».
Мучительные поиски слова, длительная работа над фразой весьма характерны для Шишкова.
«…Я ценю звучность фразы и всегда прислушиваюсь к своему перу. Что касается формы, то ее всецело определяет содержание, она подвижна, как сама жизнь, как живой поток реки, то медленный, то бурный. Иногда в одном и том же произведении я ломаю форму, меняю ритм и пр., — но это не погоня за модой, это — вынужденная необходимость».
Вячеслав Шишков всегда прислушивался к советам своих коллег, например к рекомендациям такого прекрасного стилиста, как Алексей Ремизов, который говорил ему: «Каждое даже и малое писаное слово есть условный знак, за которым скрывается большая сущность. Поэтому к словам надо относиться чрезвычайно бережно, умеючи. Многое зависит от расстановки во фразе слов. Надо выбирать и расставлять слова так, чтоб в них зажглись фонарики, чтоб слова светились».
Вячеслав Шишков был сам тонким ценителем и знатоком русского языка. «„Петр“ написан чисто национальным языком, — говорил он в докладе о творчестве Толстого. — Русский читатель полюбил этот язык, изучает его и на всех перекрестках кричит автору: „Спасибо“. Язык произведения оригинален и необычен даже для самого Толстого, этот язык нельзя поставить рядом ни с одним языком русских классиков и современников, ему даже невозможно подражать. Я отнюдь не хочу сказать, что это есть абсолют, я говорю, что язык романа стоит на особицу. В нем вся мощь автора. Выросший в раздольных полях и лесах Приволжья, насквозь русский, Алексей Николаевич Толстой, со своей широкой национальной натурой, унаследовал еще с детства этот словесный бисер, эту живую красоту русской народной речи. И сохранил ее, и культивировал, и донес через свой долгий творческий путь до „Петра“. Широко изучив лексику XVII века, автор очень своеобразно и в пределах необходимости подносит ее читателю, не засоряя словесную ткань излишними архаизмами, поэтому язык романа доступен пониманию каждого, он поистине народен».
А вот что написал Вячеслав Яковлевич о Мельникове-Печерском в октябре 1943 года: «Прочел Мельникова-Печерского „В лесах“ — интересно, и язык чудесный, жаль, что роман изобилует длиннотами. А какой несравненный знаток русского обиходного языка и старинных обычаев! Классик, недостаточно нами оцененный».
А произведения Андрея Белого, с точки зрения языка, несмотря на то, что автор «Петербурга» для него «большой художник», Вячеслав Шишков осуждает:
«Читаю А. Белого… Что за язык, что за юродство! Сплошь выдуманные словечки, фейерверк словечек, водопад, поток. Смотришь на рисунок через этот град словес, который барабанит тебя по темю, по морде, по глазам, смотришь — и ничего не видишь. Обидно, право. Что говорить, словечки модные, выдуманные большим искусником, но он щелкает слова, как подсолнух, идет сам по колено в шелухе и по этим сугробам мусора тащит за собой читающего. Надо очень любить русскую литературу, очень ценить Андрея Белого — он для меня большой художник, — чтоб превозмочь его словесные узоры. Ни крестьянам, ни рабочим, ни обыкновенным смертным такая литература не нужна, и надо быть большим стоиком, чтоб, подобно Диогену, залезть в тесную бочку модной оригинальности, заживо похоронить себя от населяющих Русь людишек. Ей богу — жаль».
В этой оценке, может быть, и резкой, может быть, и субъективной, важно то, что Шишков думает о тех, кому адресуются произведения. Во многом его творчество определялось именно этими мыслями.
Вячеслава Шишкова, как, впрочем, и других крупных писателей Урала и Сибири, некоторые критики упрекают в пристрастии к так называемым диалектизмам, то есть к словам, характерным для той или иной области.
В конце 1970 года издательство «Просвещение» выпустило в свет избранные труды члена-корреспондента Академии наук СССР В. И. Чернышова. В статье «Сокровища народного слова» этот талантливый и оригинальный исследователь пишет: «…Русский провинциальный язык является настоящим сокровищем родного слова. Он чрезвычайно богат, совершенно не исчерпан ни нашими лучшими писателями, ни самыми полными словарями, как, например, прекрасный словарь Даля. Основательное знание нашего народного языка является необходимой основой понимания и сознательного употребления языка литературного. Поэтому школа, которая решительно порывает с народным языком, подкапывает в корне то самое дерево, которое она хочет возрастить и взлелеять. Чем осторожнее, чем любовнее относится народный учитель к местному народному языку, чем больше сумеет опереться на его коренные, здоровые начала, тем с большим успехом, легкостью и удовольствием овладеют его ученики русской литературной речью».
Торосы, сохатый, плесо, шивера, урез воды, приплесок, шитик, счалок, плица, уключины и т. д. и т. п. — множество слов, пришедших из областных говоров, возвращены писателями Урала и Сибири, в том числе и Вячеславом Шишковым, в сокровищницу русского литературного языка.
