Игорь Суриков - Сапфо
Ну как тут было лесбосскому лирику не возненавидеть бывшего друга и союзника, оказавшегося в стане противников? Да и нам теперь, признаться, очень хотелось бы получить какое-нибудь объяснение подобному поведению Питтака. За многое его порицали, за что-то, возможно, и заслуженно, — но при всём том он как-то не производит впечатления беспринципной личности, этакого «политического флюгера».
Можно, конечно, только гадать, какими соображениями руководствовался Питтак, столь резко меняя курс. Один из возможных (а на наш взгляд, даже наиболее вероятных) вариантов таков. Питтак — а он, будучи, бесспорно, умным человеком, прекрасно понимал, что город пресыщен многолетней смутой, — посчитал Мирсила человеком, который сможет исправить ситуацию. Выражаясь современным языком, сделал на него ставку.
Если действительно так оно и было, то Питтак, похоже, имел основания для своего поступка. О Мирсиле, вообще говоря, отрицательных отзывов почти нет. Не считая, конечно, выпадов Алкея — но уж Алкей-то, как мы неоднократно видели, ругал чуть ли не всех и каждого. А правление Мирсила, по мнению такого авторитетного специалиста, как Г. Берве, было умеренным и не имело деспотического характера; в результате этот тиран сумел со временем сделать свою власть устойчивой и приобрести немалое количество сторонников[122]. В числе последних был теперь и Питтак, который мог ведь рассуждать, в частности, и так: тирания, хоть как-то обеспечивающая стабильность и порядок, все-таки лучше, чем постоянный хаос междоусобиц.
«Умеренный тиран» — для нас подобное выражение звучит парадоксом, оксюмороном. Но это только потому, что само слово «тиран» со времен древних греков изменило свое значение. Ныне оно содержит однозначно негативные обертоны, его относят к жестокому, склонному к террору и репрессиям правителю-самодуру. А вот в архаической Элладе этот термин был еще нейтральным в этическом плане. Тираном (в отличие от царя) называли любого монарха, который пришел к власти не законным путем (то есть получив ее по наследству), а посредством захвата, узурпации. Но это еще ничего не говорит о том, как такое лицо своей властью будет пользоваться. Совершенно не исключено, что и на пользу государству.
Кстати, еще несколько слов о поступке Питтака. Если бы у сограждан осталось впечатление, что он попросту «продался» Мирсилу, то вряд ли ему удалось бы сохранить авторитет в Митилене, его стали бы презирать. Но этого-то как раз и не произошло; напротив, еще какое-то время спустя Питтак по всенародному решению возглавил полис…
Но до этого мы еще доберемся. А пока отметим: Алкей, ставший изгнанником по воле Мирсила, не переставал его ненавидеть — как при жизни, так и тогда, когда тиран умер (насколько известно, своей смертью, а не погиб в результате переворота, и это опять же говорит, что он не был немил гражданам). Когда весть о кончине этого митиленского правителя дошла до поэта, он откликнулся двустишием, которое просто-таки источает ликование:
Пить, пить давайте! Каждый напейся пьян,
Хоть и не хочешь, пьянствуй! Издох Мирсил.
И позже, вспоминая о Мирсиле, Алкей писал, что тот «пожирал город» (Алкей. фр. 70 Lobel-Page). Но, как уже не в первый раз приходится повторять, суждения автора здесь никак нельзя назвать объективными. Как бы то ни было, теперь великий лирик получил возможность вернуться из изгнания в родную Митилену. И, конечно же, с новой силой включился в борьбу. Но вновь его ждали неудачи. Все-таки, конечно, литература, а не политика была его истинным призванием, хотя сам он, наверное, и считал иначе.
Влияние Питтака продолжало возрастать. А с этим человеком у Алкея теперь уже не могло быть никакого примирения. В его стихах появляется новый мотив — Питтак как угроза, как очередной потенциальный тиран.
Метит хищник царить,
Самовластвовать зарится,
Всё вверх дном повернет, —
Накренились весы. Что спим?
Это явно о Питтаке. Равно как и, например, следующие строки, обращенные к соотечественникам:
Он знай шагает по головам, а вы
Безмолвны, словно оцепенелые
Жрецы перед загробной тенью,
Грозно восставшей из мрака мертвых.
Пока не поздно, вдумайтесь, граждане,
Пока поленья только чадят, дымясь,
Не мешкая, глушите пламя,
Или запылает оно пожаром.
Или такие:
Не помню, право, — я малолетком был,
Когда милы нам руки кормилицы, —
Но помню, от отца слыхал я:
Был возвеличен он Пенфилидом.
Пусть злорадетель родины свергнут им:
Меланхр низвергнут! Но низвергатель сам
Попрал тирана, чтоб тираном
Сесть царевать над печальным градом.
Здесь содержится ряд намеков на уже известные нам факты: на давние связи Питтака со знатнейшим родом Пенфилидов (выше упоминалось, что его жена происходила из этого рода), на его ключевую роль в свержении тирана Меланхра… Алкей, однако, теперь уверен: Питтак низложил того с единственной целью — самому прийти к власти. Но на момент этого стихотворения, насколько можно судить, еще не пришел.
В конце концов поэт опять был изгнан из Митилены: так уж неудачливо складывалась его политическая карьера. И на сей раз инициатором его удаления стал, как можно утверждать с наибольшей вероятностью, не кто иной, как сам Питтак. Да оно и понятно: кому же понравится подобный поток талантливой стихотворной брани?
Кончился этот «виток» гражданской смуты тем, что в 590 году до н. э. митиленяне поставили Питтака во главе полиса сроком на десять лет. Он занял экстраординарную должность эсимнета. Сущность этого поста разъясняет Аристотель (в качестве примера он приводит именно лесбосские события), давая в своем знаменитом трактате «Политика» классификацию различных видов царской власти:
«…Другой вид, существовавший у древних эллинов, носит название эсимнетии. Она, так сказать, представляет собой выборную тиранию; отличается она от варварской монархии… тем, что не является наследственной. Одни обладали ею пожизненно, другие избирались на определенное время или для выполнения определенных поручений; так, например, граждане Митилены некогда избрали эсимнетом Питтака для защиты от изгнанников, во главе которых стояли Антименид и поэт Алкей. О том, что митиленяне избрали Питтака именно тираном, свидетельствует Алкей в одной из своих застольных песен…» (Аристотель. Политика. III. 1285а 20 слл.).
Как видим, даже такой скрупулезный и проницательный ученый, как Аристотель, оказался введен в заблуждение алкеевыми выпадами. Да, лесбосский поэт называл (скорее, обзывал) Питтака тираном, но из личной неприязни. В действительности же, хотя эсимнеты и располагали очень широкими властными полномочиями, всё же вполне уподоблять их тиранам не следует. Если тиран обычно становился во главе полиса в результате переворота, то тот же Питтак, во-первых, был законно избран согражданами, во-вторых же, с ограничением срока правления (десять лет). Для «настоящих» тиранов такого ограничения и представить невозможно. Они правили или пожизненно, или до тех пор, пока их не свергали в ходе нового переворота.
Статус эсимнета на Лесбосе можно определить как статус посредника-примирителя, функция которого — покончить со смутой, со стасисом, восстановить мир и стабильность внутри полисного коллектива. В архаическую эпоху многие города Эллады были вынуждены прибегать к услугам таких посредников-примирителей. Человек, которого выбирали на подобную роль, назначался на высшую государственную должность и даже облекался чрезвычайными полномочиями для проведения реформ по своему усмотрению.
На что должны были быть направлены эти реформы, как можно было прекратить междоусобицу? Разумеется, лучший способ — достижение компромисса (хотя бы относительного) между враждующими группировками и слоями. Желаемого компромисса, при котором ни одна сторона не почувствовала бы себя обиженной, впрочем, достичь было очень непросто. Не случайно иной раз для выхода из смуты приглашали посредника-примирителя «со стороны», из другого города: вердикт такого незаинтересованного и авторитетного лица мог лучше удовлетворить участников конфликта, чем решение своего же согражданина. Бывало, конечно, и так, что согражданин, которого все уважали и которому все доверяли, отыскивался в своем же полисе. Сейчас перед нами именно такой случай.
