Николай Еселев - Шишков
В 1933–1934 годах Вячеслав Яковлевич пишет рассказы, посвященные гражданской войне, — «Пепел», «Дивное море», «Вспомнил». Последний рассказ с согласия Шишкова А. Н. Толстой использовал в своем романе «Хмурое утро». А рукописи остальных рассказов погибли в городе Пушкине во время наступления фашистов. Продолжая работу над «Емельяном Пугачевым», автор пишет либретто оперы «Угрюм-река» для композитора Д. Г. Френкеля.
В 1934 году Вячеслав Шишков вместе с другими ленинградскими делегатами принимал участие в работе Первого Всесоюзного съезда писателей. Съезд для Вячеслава Яковлевича был большим и важным событием. Вряд ли в эти торжественные дни он мог забыть несправедливые и необъективные выступления некоторых рапповских критиков по поводу романа «Угрюм-река» и других произведений. Не думаю, что Шишков не заметил статью критика С. Динамова «Чумандрин и Толстой», в которой Чумандрин ставился выше Льва Толстого. «Да, были времена!» — замечает по этому поводу Вячеслав Шишков в одном из своих писем.
Мудрыми словами, не потерявшими и в настоящее время своей остроты и значения, говорит он об итогах съезда в «Литературном Ленинграде»: «Если мы, активно участвуя в текущей жизни, сумеем вырвать из своей души пустое тщеславие, если мы станем искренно помогать друг другу в литературных трудах, то мы этим самым действительно образуем высокоидейный союз советских писателей, представляющий собою не механическое, через устав и параграф, соединение людей нашей профессии, а союз мастеров слова, спаянных внутренней силой порыва поднять советскую литературу на высоту эпохи. Только такой союз и может нас двинуть в дальнейший путь к той вершине, которую мы обязаны взять».
Вячеслав Шишков не уходил от своих общественных нагрузок в творческие отпуска. Большую и напряженную работу над «Пугачевым» он опять-таки совмещает с общественной деятельностью. Добросовестно исполняя обязанности председателя ревизионной комиссии Союза писателей, члена редакционной коллегии журнала «Литературный современник», члена редсовета ленинградского филиала издательства «Советский писатель», Шишков по-прежнему много времени и внимания уделял и начинающим писателям. В письме к своему старому другу по исследовательской работе в Сибири В. П. Петрову Шишков жалуется, что не сумел выбрать времени, чтобы заехать к нему: «…Проезжал я мимо Петровского парка, возили меня на кинофабрику, мысленно помахал тебе рукой. Кинофабрика хотела экранизировать „Угрюм-реку“, да, видимо, раздумала… Сейчас работаю над „Пугачевым“. Кой-что уже написал… Отвлекался, занялся другим, да и публика по летнему времени мешает, то один приедет, то другой. Молодые писатели осаждают, тащат рукописи: „Прочти, помоги, отец“. Отказать нельзя, сердце кровью обливается, ребята хорошие…»
В 1935 году по приглашению Ф. И. Крылова, с которым писатель близко познакомился во время подъема ледокола «Садко», Шишков вместе с Клавдией Михайловной едет на эпроновские работы по подъему затонувших кораблей в Одессу. Через некоторое время они прибыли в Севастополь, где также велись эпроновские работы. В Балаклаве Шишков познакомился с учащимися водолазного техникума, затем он побывал на раскопках в Херсонесе, потом в Бахчисарае и, наконец, в Сухуми…
Популярный писатель, автор многочисленных рассказов, очерков, повестей, пьес, «шутейных рассказов», печатавшийся в центральных журналах, выпустивший собрание сочинений, издавший много отдельных книг и, наконец, уже дважды опубликовавший крупное и яркое произведение «Угрюм-река», Вячеслав Яковлевич до конца своих дней был сердечно благодарен Горькому: «Дорогой Алексей Максимович! На днях в московский Ваш адрес я отправил Вам свою многолетнюю работу — роман „Угрюм-река“.
Посылая Вам книги, я мысленно вспомнил Вас, как своего первого по литературным делам учителя.
Кажется, в 1916 году Вы читали мою повесть „Тайга“, с которой я выступал в свет, одобрили ее и дали мне ряд ценнейших указаний, уяснивших мне, в чем заключается основной секрет писательского искусства.
То же было и с другими моими произведениями, представляемыми Вам.
За все это я приношу Вам, дорогой Алексей Максимович самую искреннюю благодарность…»
Это было последнее письмо Вячеслава Шишкова М. Горькому. Были встречи на съезде писателей… Но через два года с горечью и печалью в сердце Вячеслав Шишков едет в Москву хоронить своего «крестного отца», своего учителя, учителя и руководителя советских писателей — М. Горького.
Вся страна, вся советская литература потеряли гениального писателя, великого гражданина земли советской. После смерти В. И. Ленина смерть М. Горького явилась крупнейшей утратой для нашей Родины, для советского народа. Смерть человека, который ввел Вячеслава Шишкова в заветный мир литературы, была для него большим личным горем. Шишков очень хорошо ощущал и понимал значение М. Горького для вновь созданного Союза писателей, для развития советской литературы, советской культуры.
В 1937 году Шишкова избрали председателем ленинградского отделения Литфонда. Он активно участвует в подготовке к выборам в Верховный Совет Советского Союза. Однако на писателя все сильнее и сильнее «наступали» герои «Емельяна Пугачева». «При изучении материалов, — пишет Шишков Н. С. Каржанскому, — я наткнулся на любопытную фигуру жулика Долгополова, у меня сразу возник его образ, ход его действий и, чтоб не забыть, что мне творчески пригрезило, я и начал писать свою вещь чуть ли не с конца. А потом эту вредную затею бросил и стал писать, как и полагается, сначала…»
Ждал и требовал первые главы «Пугачева» и журнал «Литературный современник». Вячеслав Шишков сокращает свои обязательные прогулки в парке и в конце концов выполняет свои обязательства перед редакцией журнала. Заканчивает обе части первой книги. Позади остались четыре года кропотливого, упорного и вдохновенного труда. Еще могуча была творческая энергия писателя.
В 1938 году на страницах «Литературного современника» были опубликованы главы из первой книги. Конечно же, это радовало и окрыляло писателя. На суд читателя было представлено новое произведение, и он не остался к нему равнодушным. И друзья и недруги писателя встретили «Пугачева» с большим волнением. И Шишков и редакция «Литературного современника» получили много хороших отзывов и добрых пожеланий. Иные стремились помочь ему. Таким оказался архитектор А. И. Суслов, который хорошо знал русскую историю и особенно XVIII век. Вячеслав Шишков благодарил его за письма, в которых Суслов обращал внимание автора на некоторые неточности в романе и вступал с ним в споры о пугачевском движении.
Но критика К. Малахова не интересовали творческие терзания писателя. Не разобравшись в событиях, не посчитавшись с тем, что опубликовано только начало романа, К. Малахов выступил со статьей, направленной против «Емельяна Пугачева». Он назвал этот роман «суррогатом подлинно художественного, правдивого произведения», якобы построенным по рецептам «пошляка Салиаса на анекдотах». В каких только грехах — и в искажениях исторической действительности, и в неверной трактовке образов — не обвинялся автор! «Скверно, когда советский писатель учится патриотизму у Иловайского и художественному творчеству у Салиаса. Еще хуже, когда национальная гордость подменяется квасным патриотизмом и дается амнистия шовинизму», — заканчивалась ругательная статья.
В своих письмах к Новодворскому, Каржанскому и другим близким друзьям Шишков не жаловался на самый факт появления критической статьи. Он спокойно бы перенес любую справедливую, товарищескую критику, критику обоснованную, квалифицированную. Но ничего этого не было. «Вот меня побили на страницах печати, а я не кричу. Побили несправедливо. Отовсюду я имею о романе самые хорошие отзывы, в искренности коих я не сомневаюсь… И все-таки переносить на старости лет публичное заушение тяжело…
Меня еще раз обругал в „Литературной газете“ К. Миронов. Статья еще более глупая, чем статья К. Малахова. Впрочем, оказывается, это одно и то же лицо. На сей раз я даже и не особенно обиделся. Белиберда и полное непонимание истории. По К. Миронову, Волков, запертый (Петром III) с датским кобелем, пишет манифест о вольности дворянской — выдуманный мною фарс. А это факт. О нем упоминают и Соловьев, и князь Щербатов в своей книге „Повреждение нравов в России“. Щербатов записывал сей инцидент со слов самого Д. В. Волкова… Мнение Малахова необоснованное, вульгарное, несправедливое и тем более обидное. Все его тезисы легко можно опровергнуть. А все же публичная зуботычина нанесена, и от нее — боль в сердце. А сердце-то старое.
Одно утешение, что читатель меня довольно знает и вряд ли придаст особое значение развязной выходке Малахова. Ну да об этом не стоит много говорить».
