Евгений Гусляров - Лермонтов в жизни. Систематизированный свод подлинных свидетельств современников.
Лермонтов.Княгиня Лиговская
...О, как слепо я ему верила, когда он клялся, что стал другим человеком, будто перерожденным, верит в Бога, в любовь, в дружбу, что все благородное, все высокое ему доступно и что чудо совершила любовь моя, — как было не вскружиться моей бедной голове.
Е. А. Сушкова-Хвостова.С. 215
На званых и на положенных вечерах наших знакомых, немедленно сделавшихся и знакомыми Лермонтова, он постоянно танцевал с сестрой мазурку. Такая милость, оказываемая Ек. Ал. незначащему, только что выпущенному офицерику, наверное, не была бы обойдена без замечаний со стороны тетеньки, если б он не казался всем нам звеном соединения между сестрой и ожидаемым приезжим (А. Лопухиным).
Е. А. Ладыженская.С. 338
Живо я помню этот вместе и роковой, и счастливый вечер. Мы одевались на бал к госпоже К. Я была в белом платье, вышитом пунцовыми звездочками и с пунцовыми гвоздиками в волосах. Я была очень равнодушна к своему туалету... В швейцарской снимали шубы и прямо заходили в танцевальную по прекрасной лестнице, убранной цветами, увешанной зеркалами; зеркала были так размещены в зале и на лестнице, что отражали в одно время всех приехавших и приезжающих; в одну минуту можно было разглядеть всех знакомых. По близорукости своей и по равнодушию я шла опустив голову, как вдруг Лиза вскричала: «Ах, Мишель Лермонтов здесь!»
— Как я рада, — отвечала я, он нам скажет, когда приедет Л[опухи]н.
Пока мы говорили, Мишель уже подбежал ко мне, восхищенный, обрадованный этой встречей, и сказал мне:
— Я знал, что вы будете здесь, караулил вас у дверей, чтоб первому ангажировать вас.
Я обещала ему две кадрили и мазурку, обрадовалась ему, как умному человеку, а еще более, как другу Л[опухи]на. Л[опухи]н был первой моей мыслью.
Е. А. Сушкова-Хвостова.С. 309—310
Лермонтов стал к нам часто ездить по вечерам. Легкий доступ в наш строго разборчивый дом открылся ему не ради его значения, а по многим другим причинам: мы обе были знакомы с ним по Москве, он был сверстник и сотоварищ (по бывшему Моск. Бл. Унив. Пансиону) наших двоюродных братьев Сер. и Дм. Петровичей Сушковых, такой же неоперившийся юноша, как с десяток подрастающих или выросших мальчиков на глазах и на попечении Беклешовых. Притом был некоторый повод думать, что в эту зиму приедет в Петербург родственник юного гусара, богатый молодой человек, постоянно живущий в Москве и остававшийся, как предполагалось, неравнодушным к Екатерине Александровне.
Е. А. Ладыженская.С. 339
Понятно, что я, хотя бессознательно, но уже действовала, думала и руководствовалась внушениями Мишеля.
Е. А. Сушкова-Хвостова.С. 319
Раздалась мазурка, едва мы уселись, как Лермонтов сказал мне, смотря прямо в глаза мне:
— Знаете ли, на днях сюда приедет Л-н.
Для избежания утвердительного ответа я спросила:
— Так вы скоро его ждете?
Я чувствовала, как краснела от этого имени, от своего непонятного притворства, а главное, от испытывающих взоров Мишеля.
— Как хорошо, как звучно называться Madame L-ne, — продолжал Мишель, — не правда ли? Согласились бы вы принять это имя?
— Я соглашусь в том, что есть много имен лучше этого, — отвечала я отрывисто, раздосадованная на Л[опухи]на, которого я упрекала в измене: от меня требовал молчания, а сам без моего согласия поверял нашу тайну своим друзьям, а может быть, и хвастается влиянием своим на меня…
Е. А. Сушкова-Хвостова.С. 310—311
А ведь есть необъятное наслаждение в обладании молодой, едва распустившейся души! Она как цветок, которого лучший аромат испаряется навстречу первому лучу солнца, его надо сорвать в эту минуту и, подышав им досыта, бросить на дороге: авось кто-нибудь поднимет! Я чувствую в себе эту ненасытную жадность, поглощающую все, что встречается на пути, я смотрю на страдания и радости других только в отношении к себе, как на пищу, поддерживаемую мои душевные силы. Сам я больше не способен безумствовать под влиянием страсти; честолюбие у меня подавлено обстоятельствами, но оно проявилось в другом виде, ибо честолюбие есть не что иное, как жажда власти, а первое мое удовольствие — подчинять моей воле все, что меня окружает, возбуждать к себе чувство любви, преданности и страха — не есть ли первый признак и величайшее торжество власти? Быть для кого-нибудь причиною страданий и радостей, не имея на то никакого положительного права, — не самая ли это сладкая пища для нашей гордости.
Лермонтов.Герой нашего времени. Журнал Печорина
С Катей я довольно сошлась, она меня полюбила и дала тайную историю своей жизни. Большая тетрадь, а то бы я переписала... Вот участь необыкновенная!.. Редкий в романах случай.
Е. А. Ган. С. 743
Он предложил нам гадать в карты, по праву чернокнижника предсказать нам будущность. Немудрено было ему наговорить мне много правды о настоящем, до будущего он не касался, говоря, что для этого нужны разные приготовления.
— По руке я еще лучше гадаю — сказал он, — дайте мне вашу руку и увидите.
Я протянула ее и он серьезно и внимательно стал рассматривать все черты на ладони, но молчал.
— Ну что же? — спросила я.
— Эта рука обещает много счастья тому, кто будет ею обладать и целовать ее, и потому я первый воспользуюсь. — Тут он с жаром поцеловал и пожал ее.
Я выдернула руку, сконфузилась, раскраснелась и убежала в другую комнату. Что это был за поцелуй! Если я проживу и сто лет, то и тогда не забуду его... Всю ночь я не спала, думала о Л[опухи]не, но еще более о Мишеле, признаться ли, я целовала свою руку, сжимала ее и на другой день чуть не со слезами умыла ее: я боялась сглазить поцелуй, нет! он остался в памяти и в сердце надолго, навсегда!.. Да! Я думаю, что и в старости воспоминание остается молодым!
Е. А. Сушкова-Хвостова.С. 316
Теперь я не пишу романов. Я их переживаю...
Лермонтов — А. М. Верещагиной.
Весна 1835 г.
Л[опухи]н приехал, я вышла к нему с дядей Николаем Васильевичем, который очень любил выказывать меня. Л[опухи]н пришел в восторг от моего сияния, как он выразился, и поцеловал мою руку, — какая разница с поцелуем Лермонтова. Тот решил судьбу мою, в нем была вся моя жизнь, и я отдала бы все предстоящие мне годы за другой такой же поцелуй.
Е. А. Сушкова-Хвостова.С. 322
При первом вступлении Лизаветы Николавны на паркет гостиных у нее нашлись поклонники. Это все были люди, всегда аплодирующие новому водевилю, скачущие слушать новую певицу, читающие только новые книги. Их заменили другие: эти волочились за нею, чтоб возбудить ревность в остывшей любовнице или чтоб кольнуть самолюбие жестокой красоты, — после этих явился третий род обожателей, люди, которые влюблялись от нечего делать, чтоб приятно провести вечер, ибо Лизавета Николавна приобрела навык светского разговора и была очень любезна, несколько насмешлива, несколько мечтательна... Некоторые из этих волокит влюбились не на шутку и требовали ее руки: но ей хотелось попробовать лестную роль непреклонной... и к тому же они все были прескучные: им отказали... один с отчаяния долго был болен, другие скоро утешились... между тем время шло; она сделалась опытной и бойкой девою: смотрела на них всех в лорнет, обращалась очень смело, не краснела от двусмысленной речи или взора — и вокруг нее стали увиваться розовые юноши, пробующие свои силы в словесной перестрелке и посвящавшие ей свои первые опыты страстного красноречия — увы, на этих было еще меньше надежды, чем на всех прежних; она с досадою и вместе тайным удовольствием убивала их надежды, останавливала едкой насмешкой разливы красноречия — и вскоре они уверились, что она непобедимая и чудная женщина; вздыхающий рой разлетелся в разные стороны... и, наконец, для Елизаветы Николавны наступил период самый мучительный и опасный сердцу отцветающей женщины...
Лермонтов.Княгиня Лиговская
Это было на бале у генерал-губернатора. Лермонтов приехал к самой мазурке; я не помню ничего из нашего несвязного объяснения, но знаю, что счастье мое началось с этого вечера. Он был так нежен, так откровенен, рассказывал мне о своем детстве, о бабушке, о Чембарской деревне, такими радужными красками описывал будущее житье наше в деревне, за границей, всегда вдвоем, всегда любящими и бесконечно счастливыми, молил ответа и решения его участи, так, что я не выдержала, изменила той холодной роли, которая давила меня, и в свою очередь сказала ему, что люблю его больше жизни, больше, чем любила мать мою, и поклялась ему в неизменной верности.
