Владимир Гаков - Ультиматум. Ядерная война и безъядерный мир в фантазиях и реальности
Досье на великого ученого я открыл не для того, чтобы пополнить знание читателя в атомной физике. Разговор идет все-таки об атомной проблеме (под этим мы понимаем иное, нежели формулы и эксперименты физиков), а к ней в биографии Резерфорда, на мой взгляд, имеют прямое отношение два эпизода.
Отвлечемся ненадолго от циферблата атомных часов. Для точной установки "нуля отсчета" нам потребуются кое-какие знания из истории более поздней.
Когда Резерфорда на склоне лет спросили, что он думает о возможности использования неисчерпаемых атомных кладовых энергии, он только бросил царственное: "Вздор!" Так и не поверил в близкий практический выход новой физики, основы которой сам заложил. Спустя несколько лет Энрико Ферми весьма непочтительно "поправит" своего учителя, осуществив первую управляемую реакцию расщепления урана…
Знаменательнее, впрочем, другое. В те же 30-е годы Резерфорд, по-видимому, все знал и понимал! По крайней мере, предчувствовал, куда может завести научное любопытство иных из его учеников, не скованных моральными ограничителями. Иначе трудно объяснить ярость, с какой прославленный хозяин Кавендишской лаборатории указал на дверь способнейшему ученику — венгру-эмигранту Лео Силарду, пришедшему с невинной на первый взгляд заявкой: на цепную реакцию в бериллии! Сама идея оказалась ошибочной — позже в Нью-Йорке Силард достигнет успеха с другим материалом, но важна в данном случае реакция Резерфорда. По свидетельству очевидцев, он прокричал что-то вроде: "Я не позволю, чтобы мои сотрудники брали патент на взрыв земного шара".
Значит, в глубине души считал такое возможным? Я вполне допускаю, что Резерфорд мог не знать строк русского поэта Андрея Белого, написанных в 1919 году:
Мир рвался в опытах Кюри
Атомной, лопнувшею бомбой,
А электронные струи —
Невоплощенной гекатомбой.
Но странным покажется предположение, что великий физик не слышал о произведении своего не менее знаменитого соотечественника и сверстника. Между тем в "Освобожденном мире" писатель Герберт Уэллс описал достаточно, чтобы воспламенить мозг специалиста тревогой. "Он не любил, — сказал об Уэллсе Илья Эренбург, — чтобы действительность шла вразрез с его прогнозами. Он многое успел предугадывать, был дальнозорким: если Андрей Белый говорил в 1919 году об атомной бомбе, это было предчувствие поэта, а когда Уэллс в 1914 году описал применение в будущей войне атомного оружия, это можно назвать научным прогнозом"[14].
Про другого участника неприятного инцидента в Кавендишской лаборатории можно сказать совершенно определенно: Лео Силард роман Уэллса читал. И, как показали дальнейшие события, хорошо усвоил прочитанное…
Досье по материалу "Атомные часы":ЛЕО СИЛАРД
1898–1964
Венгерский физик-атомщик, автор трудов по молекулярной биологии. Жил и работал в Германии, Великобритании, США. Обнаружил вторичные нейтроны при делении ядра урана и обосновал возможность цепной ядерной реакции. Участник создания первого ядерного реактора (1942). Определил критическую массу урана-235 (совместно с Э. Ферми). В последние годы жизни активно выступал за запрещение ядерных испытаний.
"Атомные бомбы как оружие были использованы через семь лет после первого эксперимента по расщеплению атома. И в течение всего времени практически никто, за исключением горстки ученых и высших правительственных чинов, не задумывался о практических приложениях атомной физики к военному делу. Впрочем, горячо и заинтересованно спорили об этом, пожалуй, лишь авторы и читатели научной фантастики. Среди них "затесался" один физик — Лео Силард, впоследствии признавший, что открытием в 1934 году возможности цепной реакции всецело обязан "Освобожденному миру" Уэллса"[15].
Профессор Франклин, сообщив об этом в предисловии к собранной им антологии "антиатомной" фантастики — "Отсчет к полуночи" (1984), ссылается на второй том мемуаров Силарда. Действительно, в них венгерский физик довольно пространно излагает историю с озарением, посетившим его после прочтения романа Уэллса. Силард тогда еще встревожился, во что обойдется человечеству этот бесподобный "физический эксперимент" — цепная реакция деления атома, и даже решил было помалкивать до лучшей поры.
Как показали дальнейшие события, коллеги Силарда моральными сомнениями себя изводили, но о том будет сказано позже. Сейчас важнее зафиксировать другое — редкий пример признания ученого, что на научное открытие его натолкнула фантастическая литература (Силард и сам отдал ей дань на склоне лет, о чем тоже еще пойдет речь).
Не пора ли вернуться к фантастике?
Установка часов и их проверка завершены. Включаем время…
60 минут до взрыва (отсчет времени начался). Снова 1895 год. Пора наконец объяснить заинтригованному читателю, чем еще, кроме открытия рентгеновских лучей, так славна эта дата.
О том, был ли это первый год атомной физики, можно спорить. Но неустанными трудами библиографов, исследователей научно-фантастической литературы другое установлено совершенно точно: в этот год родилась атомная фантастика.
Так уж случилось — снова совпадение, ничего не попишешь, — что отсчет и в науке, и в литературе начался практически одновременно. Мы не знаем точно, в каком именно месяце вышла книга, которую я сейчас назову, но "для ровного счета" будем считать, что произошло это, как и открытие рентгеновских лучей, в августе.
Появилась на свет проблема поначалу в художественной литературе. Атомные часы были включены, когда в Англии вышел роман малоизвестного автора Роберта Кроми. Назывался он "Трубный глас".
Это имя уже мелькнуло раз на страницах книги, которую вы держите в руках. Хотелось бы дать пусть несколько скупых строчек из биографии автора (он это безусловно заслужил), но, увы, досье на него пусто. Я не смог отыскать никаких сведений о писателе; так он и остается в нашей истории просто Робертом Кроми, автором первого романа об атомном оружии. Впрочем, и это немало.
Автору-пионеру вообще редкостно не повезло. Не возбуди читательского ажиотажа вышедшее в том же году произведение другого дебютанта, сразу обратившего на себя внимание, — "Машина времени", как знать, может быть, заинтересовались бы и книгой Кроми. Хотя как сказать… В ту пору у поклонников жанра сложилось свое представление о мере достоверности в научной фантастике, и, с их точки зрения, автор романа "Трубный глас", видимо, все же перегнул палку.
Надо же такое придумать: сверхоружие, взрыв запасов которого способен разнести вдребезги земной шар! И даже сообщить заметный импульс Солнечной системе. Да, конечно, фантастика — но все же…
Подобное предположение и сегодня не более чем беспочвенная фантазия. Но почему оно не вызывает у нас снисходительной улыбки?
36 минут до взрыва (1913 год). Когда Уэллс дописывал заключительные страницы "Освобожденного мира", минутная стрелка атомных часов подбиралась к середине циферблата.
За истекшие 24 минуты много воды утекло.
Мир физики отпраздновал несколько выдающихся открытий, приблизивших человека к пониманию фундаментальных закономерностей в микромире. В первую же минуту (напомню: она приблизительно равняется десяти месяцам) Анри Беккерель открыл естественную радиоактивность солей урана, и этот до того ничем не примечательный обитатель периодической таблицы сразу оказался в центре внимания. На исходе второй — Томпсон обнаружил электрон, а еще спустя минуту супруги Кюри — радий и полоний. Первую "пятиминутку" достойно завершил Эрнест Резерфорд своим открытием альфа- и бета-распада.
Когда стрелка на циферблате переместилась в следующий пятиминутный сектор, мир вступал в календарное XX столетие новой эры. К этому времени успели родиться Лео Силард, Фредерик Жолио-Кюри и Вольфганг Паули. А к исходу первых десяти минут объявленной часовой готовности к ним присоединились, один за другим, Энрико Ферми, Вернер Гайзенберг, Игорь Курчатов, Роберт Оппенгеймер.
Вся команда была в сборе. Можно было начинать штурм основ мира.
Когда время сжато, нагляднее картина стремительного и неудержимого приступа нового поколения на твердыню "старой" физики. До начала первой мировой войны на циферблате атомных часов стрелка успела отсчитать 24 полных деления. К началу войны родились — в один год, 1908-й — Эдвард Теллер и Лев Ландау; зато команда потеряла своего знаменитого ветерана Пьера Кюри… Были уже созданы теория радиоактивности и специальная теория относительности, несколько вариантов планетарной модели атома. И все потрясение основ физики еще не перестало казаться безоблачно-чистым, сугубо мирным академическим делом…
