Войтоловская Львовна - Практические занятия по русской литературе XIX века
Центральное событие — убийство — совершается в самом начале романа, в его первой части. Читателю показана внешняя обстановка, приведшая к нему: голод и нищета героя, бедственное положение матери и сестры, жестокость и зло жизни, его окружающей (воспоминания детства, встреча с пьяной девочкой на Сенной). Внутренние причины, убеждения героя, заставившие его совершить преступление, выясняются позже. Характер героя в сложном взаимодействии натуры и убеждений оказывается в центре внимания автора. Фабула — обнаружение преступника — важна не сама по себе. Авантюрный, детективный смысл ее предельно ослаблен. Главный интерес романа не в нахождении виновника убийства и не в том, признает ли он себя виновным юридически, а в том, насколько велика его вина в нравственном смысле.
Полифонизм структуры «Преступления и наказания» обнаруживается в системе «двойников» Раскольникова. Позиция Раскольникова не просто сопоставляется с воззрениями других лиц романа, как, например, у Тургенева в «Отцах и детях» (Базаров и…), но дополняется, пародируется, осуждается, поддерживается, каждый раз по–новому освещая не только взгляды героя, но его характер во всей его изменчивости и противоречивости.
В сравнении с добрым, но ординарным Разумихиным видна незаурядность личности Раскольникова, стремящегося к «всеобщности» решения вопросов о бедности, нищете, несправедливости. Деловой человек Лужин с его «экономическими теориями», построенными на выгоде и расчете и оправдывающими эксплуатацию человека, душевным деспотизмом, оттеняет бескорыстие «теории» Раскольникова. И хотя теория и того и другого приводит к мысли, что «людей резать можно», мотивы Раскольникова благородны, выстраданы сердцем, они не просто расчет, а заблуждение, «помрачение ума». Рядом с «механическим» человеком, эпигоном нигилизма Лебезятниковым, который, ни о чем не думая, мигом пристает «непременно к самой модной ходячей идее, чтобы тотчас же опошлить ее, чтобы мигом окарикатурить все», Раскольников с его выстраданной теорией оказывается живым, достойным сочувствия в своих исканиях и заблуждениях. Свидригайлов, человек без совести и чести, — как бы предостережение Раскольникову, если он не послушается голоса собственной совести и захочет жить, имея на душе преступление, не искупленное страданием. Свидригайлов — самый мучительный для Раскольникова «двойник», потому что в нем раскрываются глубины нравственного падения человека, из‑за душевной опустошенности пошедшего по пути преступлений. Свидригайлов — «черный человек», который все время тревожит Раскольникова, хочет захватить его в плен «бесчестия» и с которым поэтому особенно отчаянно борется герой. Раскольников все время стремится разорвать ту нить, которая внутренне связывает его, совершившего преступление, со Свидригайловым. Не случайно именно с появлением Свидригайлова связана линия Германна из пушкинской «Пиковой дамы», тема рока, возмездия. Персонажи, казалось бы совершенно не похожие на Раскольникова, сопоставляются с ним по принципу внутреннего сходства. Лица, внутренне близкие Раскольникову, соединяются с ним в романе по принципу «от противного». Так, Порфирий Петрович, видимо, пережил трагедию, чем‑то напоминающую раскольниковскую. Соня — тоже грешница, пожертвовавшая собою, Мармеладов — олицетворение тоски об искуплении греха, Катерина Ивановна — такое же бунтующее сердце, сестра Дуня так же самоотверженна и полна стоической верности тому, во что поверит, мать, как и сын, уверена в высоте его предназначенья, убеждена в благородстве его идей, хотя и не знает их.
Все лица романа вполне самостоятельны по своим идеям, вполне личности с определенным сознанием и воззрениями. Однако в субъективном повествовании Достоевского соотносятся только взгляды, но не судьбы (как у Л. Толстого). В отличие от более поздних романов Достоевского «многоголосие» в «Преступлении и наказании» развито еще не в полную силу. Жизненная позиция каждого героя сама по себе (как, например, в «Братьях Карамазовых») не существует. Она имеет смысл только в соотношении с сознанием главного героя. И в этом также элемент монологической структуры. Это переплетение двух различных структурных элементов характерно для романа «Преступление и наказание». В дальнейшем оно будет проявляться все в меньшей степени. Наиболее целостным полифоническим романом являются «Братья Карамазовы». Больше всего элементов монологического романа в «Преступлении и наказании». В этом романе даже диалогическая манера повествования представляет собой внутренний монолог героя, который постепенно как бы расщепляется на разные голоса. В этом смысле интересно проанализировать «вихрь мыслей» Раскольникова, вызванный письмом матери. Монолог Раскольникова построен как спор с голосом, возникающим из письма. Возмущенный тем, что любящие его мать и сестра хотят принести себя в жертву ему, соглашаясь на выгодный брак Дуни с господином Лужиным, Раскольников в своем монологе выражает несогласие принять от них жертву. Монолог строится как согласие–опровержение письма: «Мамаша вон пишет, что «Дунечка многое может снести». Это я знал–с….Уже когда господина Свидригайлова, со всеми последствиями, может снести, значит, действительно, многое может снести… Не бывать тому, пока я жив, не бывать, не бывать! Не принимаю!» (39). И вдруг монолог–диалог распадается на многие голоса: «Не бывать? А что же ты сделаешь, чтоб этому не бывать?» — вступает новый голос Раскольникова.
Незаметно подключается голос автора: «Так мучил он себя и поддразнивал этими вопросами, даже с каким‑то наслаждением» (39). Голос автора об «ужасном», «диком» и «фантастическом» вопросе подготавливает исступленный вскрик Раскольникова: «Или отказаться от жизни совсем!» (40). Вступает неожиданно еще один голос: «Понимаете ли, понимаете ли вы, милостивый государь, что значит, когда уже некуда больше идти? — вдруг припомнился ему вчерашний вопрос Мармеладова, — ибо надо, чтобы всякому человеку хоть куда‑нибудь можно было пойти…» Именно в этом хоре голосов, столкновении неразрешимых вопросов рождается роковая мысль Раскольникова: «Вдруг он взрогнул: одна, тоже вчерашняя, мысль опять пронеслась в его голове. Но. вздрогнул он не оттого, что пронеслась эта мысль… вчера еще она была только мечтой, а теперь… теперь явилась вдруг не мечтой, а в каком‑то новом, грозном и совсем незнакомом ему виде, и он вдруг сам сознал это… Ему стукнуло в голову, и потемнело в глазах» (40). Так опять полифонический элемент перешел в монологическую форму.
Самораскрытие Раскольникова временами носит чисто монологический характер. Так, пейзаж во 2–й части романа обнаруживает эволюцию душевного состояния героя. Уже после совершенного преступления Раскольников оказывается на Николаевском мосту. Раскинувшаяся перед ним панорама: Нева, Зимний дворец, купол Исаакиевского собора — это мраморное великолепие и прежде вызывало у него неясное и неразрешимое впечатление: «Необъяснимым холодом веяло на него всегда от этой великолепной панорамы; духом немым и глухим полна была для него эта пышная картина…» (91). И прежде это «видение» подчеркивало Раскольникову его отчужденность от внешней жизни, его затерянность в большом и холодном мире. Сенная с ее кварталами бедноты, грубостью, безобразием и нищетой, материальной и душевной, раздражала и тревожила Раскольникова, ставила перед общими вопросами, требовавшими разрешения. Официальное же великолепие казалось ненастоящим, призрачным, слишком декоративным, наводило на мысль о его ненужности и возможности исчезновения. Панорама Петербурга, которую всегда видел перед собой Раскольников, возвращавшийся из университета, теперь, после убийства, показала ему, насколько он переменился: ушло все — «прежнее прошлое, и прежние мысли, и прежние задачи, и прежние темы, и прежние впечатления, и вся эта панорама, и он сам, и все, все…» (91). В безобразной реальности совершенного преступления погибла взволнованность прежних романтических надежд. Символика этой картины обобщает не только конкретное душевное состояние Раскольникова, но стягивает в один узел основное содержание романа, причины и последствия поступков героя.
Монологизм структуры романа обнаруживается и в стилистическом сближении авторской речи с речью Раскольникова. Так, Достоевский часто употребляет в своем повествовании слова, характерные если не для самого Раскольникова, то для человека его круга, мещанина по происхождению. Рассказывая, как Раскольников готовится уничтожить вещи, взятые им у старухи, Достоевский говорит: «он поклал все в разные карманы…» (85) (курсив наш. — Э. Р.). Много раз употребляет слово «давеча» в значении «прежде», «раньше». О Раскольникове, мучительно спешащем избавиться от денег старухи, Достоевский пишет: «Надо было управиться, пока еще оставалось хоть сколько‑нибудь сил и хоть какое‑нибудь рассуждение» (86) (курсив наш. — Э. Р.).
